Страница 14 из 52
— Это досье на генерала Полякова. — Федот протянул мне папку. — Все, что нам удалось достать. Дома посмотришь. Он согласился на книгу воспоминаний. Надо сделать литературную запись. У тебя диктофон есть?
— Да.
— Записываешь, обрабатываешь, визируешь у генерала. И все. Мы тебе можем заплатить. — Федот назвал сумму в долларах, я быстро перевела в рубли, получилась моя зарплата года за три.
— Какой аванс? — спросила я.
— Аванс обязательно, — заверил меня Федот. — Мы солидное издательство, но аванс выплатим, как только генерал завизирует хотя бы десять страниц. В договоре, который генерал подписал с издательством, он поставил условие: если его не устраивает запись первой главы, издательство заменяет литобработчика.
— И скольких он уже заменил?
— Двоих.
— Я третья?
— Да.
— Ты посылал к нему студентов?
— Профессионалов высшей пробы. У одного запись книг двух маршалов, другой выпустил несколько книг киноартистов, и все довольны. И книги все хорошо расходились.
— А может, заменить генерала?
— Невозможно, его тут же перехватят другие издательства. Этот динозавр участвовал в создании первой атомной бомбы. Он вывез немецких ракетчиков, которые создавали ФАУ-1 и ФАУ-2, и участвовал в создании наших первых ракет дальнего действия. Он работал с Берией, Королевым, Курчатовым. На войне он сделал фантастическую карьеру — от младшего лейтенанта до генерала.
— Федот, я это не потяну. Ни про атомную бомбу, ни про ракеты я ничего не знаю.
— Тебе все подготовлено. — Он протянул мне стопку книг и журналов.
— Он знает о моей кандидатуре?
— Конечно. Я ему рассказал, какая ты талантливая и что работаешь в военном издательстве.
Что-то не нравилось мне в восторгах Федота. Меня явно подставляли. Генерал меня выставит, издательство пошлет ему еще одного литобработчика, и генералу придется согласиться, невозможно ведь всех отвергать. И генерала можно загнать в угол.
— Я вынуждена отказаться.
— Это невозможно. Я уже ему сообщил о тебе.
— Я не хочу делать даром эту работу.
Федот вздохнул, надел пиджак и направился к своему шефу. Через несколько минут он вернулся с молодым мужиком в мятом льняном костюме, который, не здороваясь, осмотрел меня. Я просто почувствовала, как он измерил размер моей груди и бедер.
— Обычно он отшивает претендентов через два дня работы, — сказал шеф.
— Здравствуйте, — сказала я.
Шеф издательства не обратил внимания на мою попытку показать ему, что я не только наемный работник, но и женщина.
— Вас устроит пятьсот тысяч за два дня? — спросил он.
— Устроит, — сказала я. — Деньги вперед.
— Скажи, чтобы выписали, — обратился он к Федоту и все-таки посчитал нужным обратиться ко мне лично: — Вы уж постарайтесь, мы платим хорошие деньги. Удачи вам!
Федот еще раз напомнил мне, что я должна звонить генералу в восемь и он назначит время встречи, и повел получать деньги в кассу.
В этот вечер девчонки нашего курса собирались у Брагиной. Она вышла замуж за банкира, тут же взяла отпуск в издательстве и сейчас собирала всех у себя, чтобы узнать последние новости: кто на ком женился, кто и за кого вышел замуж. Я перезвонила ей и сказала, что не приду. Если генерал назначит встречу на завтра, я должна если не прочитать, то хотя бы просмотреть досье генерала и материалы, которые дал мне Федот, чтобы не задавать глупых вопросов.
Я зашла в супермаркет и купила всего того, чего мне давно хотелось: креветок, французского сыра, груш, плитку английского шоколада, чай «Липтон», несколько антрекотов и водку «Абсолют». Я устроила роскошный ужин и расплакалась от жалости к себе. Ничего из меня не получилось. За три года я из корректоров перешла в младшие редакторы и редактировала инструкции по ведению залпового огня. У меня не возникло ни одного романа: в типографии и в издательстве в основном женщины, а немногие редакторы-офицеры все были женаты — офицеры женятся рано и почти не разводятся, в армии это не поощряется. И вообще мне не повезло, мужчин отпугивал мой почти баскетбольный рост, такую на руках не поносишь, и защищать меня не надо — если я вложу в удар свои восемьдесят килограммов, не многие мужчины устоят.
Ровно в восемь я позвонила и услышала четкий и резкий голос:
— Генерал Поляков.
Я представилась, сославшись на Федота.
— Завтра в семь, — сказал генерал и повесил трубку.
В семь утра или в семь вечера? Нашим соседом по лестничной площадке был полковник, мы жили в ведомственном доме Министерства обороны, пятиэтажной блочной «хрущобе» без лифта. Я пошла к полковнику за разъяснениями.
— Это значит — в семь утра, — сказал полковник. — Военные говорят не «в семь вечера», а «в девятнадцать часов». Военный человек четко следует терминологии, которая исключает другие толкования.
Старый мудак, чтобы быть у тебя в семь утра, я должна встать в пять. На это способны только старики, которые ложатся спать в восемь вечера, а я ложусь в два часа ночи, потому что после полуночи по телевидению шли самые интересные фильмы из серии «Кино не для всех». И на этот раз я не стала менять свой распорядок.
Толстяк из «Сенсации» позвонил ровно в шестнадцать, как и обещал, и назвал нового литературного обработчика. На этот раз они прислали женщину. Ей двадцать пять лет, она редактор в издательстве Министерства обороны, закончила тот же киноведческий факультет Института кино, что и толстяк. Или его любовница, или просто проходная фигура. После того как я откажусь от нее, они пришлют еще одного, а потом скажут: исчерпали, мол, свои возможности, остановитесь на одной из кандидатур или попробуйте диктовать стенографистке. Со стенографисткой у меня никогда не получалось. Мне нужен человек, который мог бы сконструировать книгу. Глупо писать, начиная с детства: о моем отце, пьянице и воре, который бил мою мать, работницу галошной фабрики «Красный богатырь». Как только я подрос, я врезал один раз отцу. С тех пор, если я делал резкое движение, отец вжимал голову в плечи и руками прикрывал больную печень. В пятнадцать лет при росте метр девяносто я весил сто килограммов и сбивал с ног любого взрослого.
Когда «Сенсация» заказала мне книгу воспоминаний, я поставил в известность свою организацию. Они решили пригласить меня на президиум, но я отказался. Что осталось до сих пор государственной тайной, я знал и без них. Мне хотелось написать книгу не о тайнах, а о потерянных годах единоборства, хотя всегда было ясно — выиграть при нашей бедности и при наших партийных руководителях, всегда почему-то амбициозных и малообразованных провинциалах, мы не сможем. Я знал почти всех крупняков: военных, партийных, советских, ученых, писателей, министров, руководителей самых главных управлений — тех, которые управляли и принимали решения, — их отучили принимать решения. Мы во многом проиграли, потому что решение принимали всего несколько человек в стране, и если они ошибались, ошибалась вся сверхдержава, хотя на этих людей работала лучшая разведка мира.
Я набрал номер телефона аналитического центра и назвал ее фамилию, институт, который она закончила, место ее работы.
— Когда вам нужны данные? — спросил меня дежурный центра.
— Завтра к семи. Передайте на мой факс до двадцати четырех.
А эта редакторша сейчас возвращается на метро к себе домой и даже не может себе представить, что уже составляется путеводитель по всей ее жизни.
Первое впечатление всегда решающее, и, учитывая возраст генерала, я решила одеться поскромнее, как одевались женщины в его поколении. Но я проспала, намеченная кофточка оказалась мятой, я надела легкое платье на бретельках и явилась к генералу с оголенными плечами. Когда мне открыла дверь женщина лет пятидесяти в темном закрытом платье, я поняла, что совершила ошибку.
В гостиной стояла добротная антикварная мебель. Вывез из Германии как трофей, подумала я. Но кабинет генерала напоминал современный офис. На письменном столе стоял персональный компьютер «Макинтош» последней модификации с лазерным принтером. На отдельном столике — телефон с факсом и старомодный телефон с золотым гербом бывшего СССР.