Страница 9 из 48
Он принялся искать мундштук, но его нигде не было. Вульф-Бер не любил, когда у него пропадали вещи. Он заглянул во все ящики, пошарил в самых укромных уголках, обыскал дубовый сундук. На одной из полок в платяном шкафу стояла жестяная коробка, в которой хранились свидетельства о рождении, брачный контракт, документы на покупку дома и прочие важные бумаги. Едва ли мундштук мог попасть сюда, но на всякий случай Вульф-Бер открыл коробку. Мундштука не было, зато на брачном контракте лежала бриллиантовая брошка. Вульф-Бер оторопел. Это еще что такое? Он разбирался в украшениях. Бриллианты были настоящими. Брошка казалась старинной. Чем дольше Вульф-Бер ее разглядывал, тем больше удивлялся. Как она сюда попала? У него такой брошки никогда не было, у Цили тоже. Может быть, Циля тайком от него скопила денег и купила ее за полтыщи рублей? Но в Козлове такую вещь не купишь! Осмотрев брошку со всех сторон, Вульф-Бер заметил на обратной стороне две выгравированные буквы ивритского алфавита: алеф и гимел. Вульф-Бер положил брошку в карман. Настроение было испорчено. Он вернулся на диван. Лежа с закрытыми глазами, он пытался разгадать эту внезапно свалившуюся на него загадку. Но сколько ни ломал голову, ответа не было. Он снова уснул и опять очутился в том же самом закутке в Люблине; вновь различил резкий запах сыромятной кожи и химикатов, какими пользуются на кожевенных фабриках. Простоволосая женщина с морщинистым лицом опять сердито позвала его на седер. Вульф-Бер проснулся. Что же это такое? Может, Циля завела себе любовника и эта брошка — его подарок? Вульф-Бер ощутил противный вкус во рту. Он рыгнул, у отрыжки был неприятный запах. Вульф-Бер сплюнул в носовой платок. Но какое-то объяснение должно быть! И что значат алеф и гимел? Неужели в Козлове нашелся еврей, решившийся на роман с замужней женщиной? И могла ли его Циля пойти на такое? Чем больше Вульф-Бер об этом думал, тем непонятней представлялась ему вся эта история. Он зашагал по комнате.
— Может, ты знаешь, в чем дело, — обратился он к попугаю. — Рассказывай.
— Папа, папа, папа! Люблю, люблю, люблю!
Стемнело. Окна позеленели. На стене дрожали алые отсветы заката. Попугай забрался в клетку и приготовился ко сну. Вульф-Бер закурил гаванскую сигару и сидел в темноте, делая глубокие затяжки. Непривычный аромат опьянил его. Время от времени он опускал руку в карман и дотрагивался до брошки. Он напряженно прислушивался к каждому звуку, долетавшему с улицы. Где его жена? Почему ее так долго нет? Он решил, что не будет начинать никаких разговоров, пока дети не лягут спать. Вскоре он услышал шаги и голоса. Циля вернулась. Она и девочки — все трое с пакетами в руках — весело ворвались в комнату. Голос Цили звенел от радости:
— Вульф-Бер, где ты? Почему ты сидишь в темноте? Ты куришь сигару?
— Русский подарил в поезде.
— У меня от этого запаха голова кружится. Мы, наверное, скупили всю лавку. Погоди. Я зажгу свет.
— Ты не знаешь, где мой янтарный мундштук?
— Нет.
Девочки прыгали вокруг него со свертками в руках. Сначала Циля зажгла настольную лампу, потом ту, что свисала с потолка на бронзовых цепях. К подвесной лампе была приделана бутылочка из тыквы, набитая свинцовыми шариками, — грузик, удерживающий лампу в равновесии. Чего только Циля не накупила: и шелк, и шерсть, и бархат. Более того, она уже договорилась с портным Лазарем, что тот сошьет ей несколько платьев до Песаха. Теперь с хозяйской сноровкой она принялась готовить ужин. Обычно дети ложились спать рано, но возвращение отца — праздник! Циля уже пообещала им, что завтра они могут пропустить гимназию.
Сидя за столом, Вульф-Бер нахваливал Цилины кушанья, но сердце у него было не на месте. Он торопливо поужинал, время от времени бросая на Цилю пристальные взгляды. Сразу же после чая с вареньем и коврижкой он велел девочкам идти спать. Они закричали, что это нечестно, ведь они еще не показали ему свои книги, карты, рисунки. Но Вульф-Бер был непреклонен: все это может подождать и до завтра; ночью дети должны спать.
Попрепиравшись еще немного, девочки ушли в свою комнату. Циля была на его стороне и посылала ему понимающие улыбки. Наверное, ему не терпелось поскорее остаться с ней наедине. Тебе хочется, да? — казалось, спрашивал ее взгляд. Вульф-Бер пошел в спальню, разделся и сел на свежезастланную кровать. Его сапоги с жесткими мысками стояли рядом, как в армии. По обыкновению, перед тем, как прийти к мужу, Циля вышла на кухню помыться и расчесать волосы. Она надела новую ночную сорочку, побрызгалась духами и почистила зубы пастой, как в больших городах. Да, пожалуй, он мной не отравится, решила она, поглядевшись в зеркало. Циля думала, что Вульф-Бер сразу же потушит лампу и займется с ней любовью, но он продолжал неподвижно сидеть на постели, глядя на нее исподлобья.
— Будь добра, закрой дверь.
— Что-то случилось?
— Закрой дверь.
— Она закрыта.
Вульф-Бер вытащил из-под подушки брошку:
— Откуда у нас эта вещь?
Когда Циля увидела брошку, ее лицо изменилось — стало растерянным и мрачным.
— Она у нас уже очень давно.
— Что значит «давно»?
— Несколько лет.
— Как она к тебе попала?
Циля помолчала, потом подняла брови и сказала тоном человека, который сам не надеется, что ему поверят:
— Я ее нашла.
— Нашла? Где?
— На женской половине синагоги.
— Ты часто ходишь в синагогу?
— Это было на Рош-Хашана.[5]
— И ты не спросила, кто ее потерял?
— Нет.
— Почему ты мне ничего не сказала?
Циля пожала плечами:
— А разве я обязана тебе все рассказывать?
Муж с женой говорили тихими голосами, потому что дети в соседней комнате еще не спали Вульф-Бер помолчал немного.
— Здесь выгравированы две буквы: алеф и гимел.
— Да.
— Чья эта брошка?
Циля, не отвечая, подошла к двери и проверила, хорошо ли она закрыта. Было видно, что ей очень не хочется, чтобы девочки слышали их разговор. Впервые в жизни Вульф-Бер различил вызов в ее глазах.
— Ты что, следователь?
— Чья она? — повысил голос Вульф-Бер.
— Не кричи! Альты-Гитл.
В ту же секунду Вульф-Бер все вспомнил. Ну конечно! Все только об этом и говорили.
— Но ведь брошка Альты-Гитл пропала на Хануку,[6] а не на Рош-Хашана.
— Ну и что?
— Как она попала к тебе?
— Я ее нашла. На улице.
— Только что ты сказала, что нашла ее в синагоге.
— Какая разница?
— Брошка Альты-Гитл пропала на свадьбе Доры-Лии, — сказал Вульф-Бер не то Циле, не то сам себе. — Ты была там… И даже рассказывала мне потом, что всех обыскивали. Я помню, И где же ты ее спрятала?
Циля усмехнулась:
— Смотрите, как он меня допрашивает. Тоже мне, праведник нашелся.
— В общем, ты ее украла?
— А почему тебе можно, а мне нельзя? — Циля заговорила быстрым шепотом. — Чего ты так расшумелся? Весь город знает, чем ты занимаешься. Нашим детям проходу не дают. Учителя и те над ними издеваются. Когда в гимназии что-нибудь пропадает, все сразу думают на Машу и Анку. Я тебе не говорила, потому что не хотела тебя расстраивать. А мне самой приходится краснеть десять раз на дню. И вот теперь ты разыгрываешь передо мной святого. Если бы я была святой, никогда бы за тебя не вышла. Разве не ясно?
— Значит, ты действительно ее украла?
— Да, украла.
Взгляд Цили выражал насмешку и страх одновременно.
— Как ты это сделала?
— Отцепила от ее накидки, когда говорили поздравления молодым. Сама не знаю, что на меня нашло. Эта брошка лежит у нас уже несколько лет. Зачем ты рылся в моих ящиках?
— Искал мундштук.
— Твой мундштук я не брала.
Наступила тишина. Вульф-Бер сидел не шевелясь, с каменным лицом. Даже не злость, а глубокая печаль охватила его. Словно он с опозданием узнал о кончине близкого родственника. Все эти годы он считал Цилю честной женщиной и постоянно корил себя за то, что опозорил барышню из хорошего дома. Она жаловалась, что из-за его ремесла ее сторонятся соседки, и без конца напоминала ему, как важно, чтобы их дети получили хорошее образование и выросли приличными людьми. А когда несколько лет назад его арестовали и чуть не посадили в тюрьму, именно Циля примчалась в Янов и добилась его освобождения. Потом она рассказывала, как, рыдая, бросилась в ноги прокурору, умоляя его до тех пор, пока он не сказал: «Встань, моя красавица, не могу больше видеть твои слезы». Вульфу-Беру никогда прежде не приходило в голову, что у этой истории, возможно, имеется неизвестное ему продолжение. Сколько раз городские женщины пытались завлечь его в свои сети, но он всегда говорил им, что в Козлове его ждет верная жена, чудесная женщина, преданная мать их детей. Он рисковал свободой, чтобы она ни в чем не нуждалась. Даже отказывал себе в дорогих ресторанах и театрах. И вот теперь выяснилось, что все это зря. Что-то внутри него хохотало: ну и дурак же ты, Вульф-Бер, ну и дурак! Он почувствовал дурноту; ему показалось, что в эту минуту его настигла старость.
5
Еврейский Новый год, обычно отмечается в начале осени.
6
Ханука — праздник в память о победе еврейских повстанцев Маккавеев над греко-сирийским царем Антиохом.