Страница 5 из 120
Неожиданно собралось много рабочих. Николай заметил, что братья, готовя столы, смущены. Подозвал Гермия, Гермий, кивнув на ожидавших, тихо сказал:
«Орава — восемьдесят три человека, а у нас один хлеб!»
«Принеси мне этот хлеб!» — сказал Николай и, обратясь к мастерам, пригласил к столу.
Когда все разместились, Гермий принёс хлеб. Николай взял его и, благословив, разломил и стал раздавать по столам. И все ели и насытились, и остались ещё куски: их набрали с девяти столов три лукошка.
«Одним хлебом, — говорили, — все насытились, да ещё и осталось!»
Братья св. Сиона тоже затеяли отпраздновать окончание и устроили обед. Николай дал Артемию три хлеба и «тришестеричную» кружку вина. А когда Артемий с благословенным полуштофом показался в трапезной, братья возроптали:
«Это что ж, — говорят, — этим и усов обмочить не хватит!»
Артемий вернулся: «Ропщут, — говорит, — вином, говорят, обидел!»
Тогда Николай взял поднос и вышел к братьям: «Надо было мне сегодня, братья, послужить вам».
И, обходя столы, стал наливать, кому сколько хочется. И все пили, не отказывались и разошлись навеселе.
«Пусть, говорили, — от сего дня не будет никого, неверующего ему!»
А эту веру в его чудесную силу подтвердил случай во время засухи.
В Фарроа пришли из долины просить помощи: всё поле выжжено, и грозит голод. Николай спустился с горы к церкви мученицы Калиники, отслужил обедню и после обедни, созвав всё село, с крестами обошёл поле, прося о «примирении» и о «послании спасения». А когда с поля возвращались в церковь и весь народ кричал: «Господи, помилуй!» — ударил дождь, да такой, испугались, думали, что все потонут.
А завершил чудеса чудеснейший случай с Тигрием из Плиния.
Пришёл этот Тигрий со своей Леонилой из Фарроа, кланяются: у всех на селе урожай двадцать пять медиев, а у них пятнадцать, а зерно у всех одинаковое. И подают в горстке: «Нельзя ли как поспособствовать?»
Растрогали: уж очень смешные и жалко. Благословил он семена.
«Идите, — говорит, — старики, с Богом, засевайте ваше поле и не ропщите: могущий малое умножить и многое умалить!»
Тигрий с Леонилой вернулись домой и одно твердя: «могущий умножить», засеяли свое поле. И урожай на глаз, как у всех, как всегда, а как смололи: у всех — двадцать пять медиев, а у стариков — тысяча двадцать пять!
И как потом в Патарах Урс трубил о тысяче франков — чек, который в тяжёлую минуту его жизни Николай тайно положил ему на стол, так этот Тигрий с Леонилой звонили по всем горам, что собрали не пятнадцать, как всегда, не двадцать пять, как все, а тысячу двадцать пять! — и прямо указывали, что эту самую тысячу сверх нормы подсыпал им священник св. Сиона в Фарроа Николай.
Отчасти по просьбе родителей, у которых была земля и дом в Патарах, отчасти для испытания и стажа — Николаю исполнилось двадцать семь лет — архиепископ Иоанн назначил его в Патары.
И вот из глухого захолустья, куда и дорог не было, одни горные тропки, из села Фарроа попадает Николай в самый центр Ликии. В Патарах он прослужил три года. Смерть родителей, наследство, щедрость и наконец случай с Урсом.
Как Тигрий — горам, Урс городу объявил имя «Николай».
Передавая чудесные случаи из его жизни, о нём говорили по всей Ликии как о избранном среди людей — чудотворец, который просвещает очи слепым, отверзает уши глухим, приводит в голос язык немых, разрешает союз демонов и исправляет расслабленных.
«Архангел Михаил, — говорили, — его ангел хранитель и силою его он творит чудеса!»
И Миры стали центром, куда потянулись за чудом.
Глаза
Из всех сербских королей, потомков Симеона Неманя, Стефан Урош Милутин самый мудрый, и только слава его внука царя Душана затмила память о деде.
Царём Золотой Орды после смерти Батыя сделался его брат Беркай. Из-за мамлюков — половцев, застрявших в Египте, поссорился Беркай с Византией: от их султана Бей-барса не пропускали послов через Константинополь в Орду. Беркай послал своего «темника» — полководца Ногая войной на императора. Ногай победил греков, и Михаил Палеолог вынужден был заключить союз с Золотой Ордой.
У ногайцев руки чесались, и первому, кто ближе! — Сербии — угрожала большая опасность. Сербия Милутина не Сербия его внука царя Душана, Ногаю стоило только пальцем пошевелить, и крышка.
Король отправил послов к Ногаю. И сговорились: в самом деле, зачем разорять сербскую землю, когда рожон общий — греки, и мир никогда не мешает. И такая пошла дружба у короля с Ногаем, своего сына королевича послал он ко двору Ногая в татарскую науку.
Ну, конечно, дело понятное, дружба дружбой и наука наукой, а жил королевич при Ногае, как пленник. Только королевич этого не замечает: ему было что смотреть и слушать.
И много чему научился он — всяким искусствам, а кроме того, хорошее знакомство: сколько русских, тоже и китайцы! Да и гостей не переводится, со всех стран к Ногаю едут. И все старались говорить или по-русски, или по-китайски, а кто не может, ну хоть по-татарски. Рассядутся чай пить и всякие истории рассказывают.
Королевич больше всего любил про чудесное — и глаза у него такие, не позабудешь. И все королевича любили. Ногай — это он любил говорить про себя, как когда-то Гуюк: «На небе Бог, на земле Ногай!» — Ногай сам страх, а с королевичем был кроткий, а когда расшалится, один королевич — только взглянет, и отойдёт от сердца: такие даются глаза человеку, их возжигает какой-нибудь очень высокий ангел.
И такое стало, что Ногаю с королевичем никогда не расстаться — какой там заложник! — самый первый при дворе и выше его нет. И если Ногаю подарок, королевича не позабудьте! Королевич-то, может, и не заметит, а Ногай ничего не пропустит, от него ничего не скроешь — недаром же Менгу-Темир вроде царём его сделал: от Таврии до Дуная! Первый старейшина у великого хана. И вон Телебуге за одну такую оплошку всю жизнь помнил, ну а Тохта — шаманский глаз — этот сумел втереться: задарил королевича, а за ним все его и синие и жёлтые ламы.
Рубрук, посол Людовика Святого, по дороге к великому хану Менке заезжал к Ногаю. Рассказал чудесную историю с королём: от самого короля слышал.
Когда возвращались с крестового похода, ночью неподалёку от Кипра поднялась буря. Опасность была так велика, ничего не оставалось, как только готовиться к смерти. Королева была в отчаянии, и сенешаль[8] Жуанвиль предложил ей — единственное спасение! — дать обет паломничества в Варанжевиль к св. Николаю. Но королева не решилась на такое без согласия короля. Тогда Жуанвиль предложил пообещать чудотворцу серебряный корабль. Королева обещалась. И в ту же минуту ветер затих, и опасность миновала.
«Маленький серебряный корабль сделали в Париже и все было серебряное: и паруса, и мачты, и фигурки короля, королевы и всех детей».
Королевичу очень понравилось, что всё маленькое.
«И маленькие лодочки?»
«И маленькие бато, — говорил Рубрук, и, поправляясь, по-русски: — ботики».
Юсуп Дубаев, первый мастер при Ногае, смастерил королевичу серебряный караван — везут на верблюдах, и чего только нет, каких только товаров, и всё серебряное, и шатер, а в шатре Ногай с королевичем чай пьют и такой вот крохотный самоварчик — скороходов нарочно на Волгу в Сарай посылали за материалами и инструментом: «Это вам не ботики!»
И ещё поразило королевича: рассказывал приезжий из Бретани и русский из Киева. Это когда при перенесении мощей Николая чудотворца везли его по морю, и разлилась благодать по всему миру — два чуда: в Нанте чудесное исцеление бретонского принца Конана, а на Днепре русского мальчонку зацепило.
Отец Конана — Алэн Фержан, второй герцог Бретани из дома Корнуалисса, мать Арменгарда, дочь Фулька князя Анжуйского. Идти в аббатство в Анжэ и посвятить себя и детей св. Николаю дали обет родители: только чудо могло спасти маленького принца.
8
Сенешаль (фр. sénéchal) — министр двора. Прим. сост.