Кровопролития на Юге

Оставался еще кафедральный собор, где, как в последней крепости, окопались остатки католического духовенства; однако стало очевидно, что при первом же удобном случае он будет превращен в протестантский храм, и такой случай не замедлил представиться.

Однажды в воскресенье, во время мессы, которую служил епископ Бернар д'Эльбен, не успел постоянный проповедник начать проповедь, как дети реформатов, игравшие на паперти, принялись ошикивать «святошу». Прихожане, которых вопли детей отвлекали от благочестивых размышлений, вышли из церкви и задали малолетним гугенотам взбучку; родители детей сочли, что тем самым им нанесено оскорбление; округа возроптала, люди стали сбиваться в отряды, зазвучали крики: «В собор! В собор!» Случайно неподалеку проходил капитан Буйарг; он был человек последовательный; он организовал мятеж и, возглавив восставших, стремительно взял собор приступом, несмотря на баррикады, возведенные папистами; осада продлилась всего несколько минут, священники и прихожане спаслись бегством через одну дверь, когда реформаты уже входили в другую. Вмиг церковь была приспособлена для нового культа: большое распятие, висевшее над алтарем, обвязали веревкой и протащили по улицам, стегая его на всех перекрестках. Наконец с наступлением вечера перед собором развели большой костер и побросали в него церковные и монастырские бумаги, образа, мощи святых, алтарные украшения, священнические ризы; словом, все, вплоть до святых даров[2], было сожжено, а консулы и не думали вмешиваться: над Нимом веял ветер ереси.

Ним мгновенно охватила смута; тут же установились новые порядки: Може принял должность пастыря христианской церкви. Капитан Буйарг отдал в переплавку дарохранительницы из католических церквей, а получившимися слитками расплатился с нимскими волонтерами и немецкими рейтарами; камни разрушенных монастырей пошли на строительство укреплений, и город подготовился к обороне прежде, чем кто-либо собрался на него напасть. Теперь, когда Гийом Кальвьер возглавил гражданский и уголовный суд, Може стал президентом консистории, а капитан Буйарг командовал военными силами, решили учредить новую власть, которая, обладая могуществом консулов, была бы еще более, чем они, безраздельно преданна Кальвину; так родился совет Господ, ни дать ни взять Комитет общественного спасения; и вот новый совет, учрежденный революционным путем, начал действовать соответствующим образом: у консулов отобрали власть, а влияние консистории ограничили лишь делами религии. Тем временем появился Амбуазский эдикт, а затем пришло известие, что король Карл IX в сопровождении Екатерины Медичи намерен вскоре посетить свои верные южные провинции.

При всей предприимчивости капитана Буйарга на сей раз ему противостояли слишком значительные силы, сопротивляться которым было бессмысленно; поэтому, несмотря на ропот энтузиастов, город Ним решил не только отворить ворота своему государю, но и оказать ему такой прием, который изгладил бы дурное впечатление, сложившееся, быть может, у Карла IX вследствие недавних событий.

Королевский кортеж был встречен на Гардском мосту; юные девушки, одетые нимфами, вышли из грота и прямо на дороге сервировали легкий завтрак; их величества воздали угощению должное. После трапезы августейшие путешественники тронулись дальше, однако воображение нимских властей не ограничилось такими пустяками: у въезда в город король увидел, что Коронная застава преобразилась в поросшую виноградом и оливами гору, на которой пастух пас стадо. Но все это, словно по волшебству, уступило королевскому могуществу: едва Карл приблизился, гора разверзлась, самые красивые и знатные девушки Нима вышли ему навстречу, вручили ключи от города в букетах цветов и пропели стихи, которым аккомпанировал на своей волынке пастух. Следуя через гору, Карл IX увидел в глубине пещеры прикованного к пальме чудовищного крокодила, изрыгавшего пламя: то было древнее оружие, дарованное городу Цезарем Октавианом Августом после битвы при Акции; Франциск I вернул это оружие Ниму в обмен на серебряное изображение амфитеатра, которое преподнес ему город. Наконец, Карл IX увидел площадь Саламандры всю в праздничных огнях; в итоге, не задаваясь вопросом, не остались ли эти огни от того костра, на котором был сожжен Морис Сесена, король уснул, весьма довольный приемом, каковой оказал ему его добрый город Ним, и ничуть не сомневаясь, что горожан попросту оклеветали.

И все же, во избежание дальнейших слухов, как бы беспочвенны они ни были, король назначил губернатором Лангедока Данвиля и самолично поселил его в главном городе губернаторства; затем он сместил консулов, всех до единого, а на их место назначил только католиков; то были Ги-Рошет, доктор права и адвокат, Жан Бодан, буржуа, Франсуа Обер, каменщик, и Кристоль Лижье, землепашец; засим он отбыл в Париж, где спустя некоторое время подписал договор с кальвинистами, который народ, неизменный пророк, нарек хромым и шатким миром[3]и который привел впоследствии к Варфоломеевской ночи.

Хотя меры, принятые королевской властью для грядущего умиротворения доброго города Нима, были весьма милостивы, тем не менее это была реакция, а потому католики, заручившись поддержкой властей, толпами стали возвращаться в город, горожане обрели свои дома, кюре вернулись в свои церкви, а священники и миряне, изголодавшись на горьком хлебе изгнания, умерили свои требования. Хотя ни один случай кровопролития не запятнал их возвращения, кальвинисты все же проклинали католиков на все лады, а те в ответ осыпали кальвинистов на улицах проклятиями. Быть может, несколько ударов кинжалом или аркебузных выстрелов натворили бы меньше вреда: шрамы рубцуются, оскорбления не стираются.

В самом деле, наутро после дня св. Михаила, то есть 30 сентября 1567 года, люди увидели, как около полудня из одного из домов внезапно выбежали две-три сотни заговорщиков и рассеялись по улицам с криками: «К оружию! Смерть папистам!» Капитан Буйарг наверстывал упущенное.

Католики, застигнутые врасплох, даже не пытались сопротивляться; те протестанты, что были вооружены получше других, гурьбой бросились в дом Ги-Рошета, первого консула, и завладели ключами от города. Ги-Рошет, встревоженный криками горожан, высунул голову из окна; видя, что к его дому движется разъяренная толпа, он догадался, что над ним нависла угроза, и сбежал к своему брату Грегуару. Затем, опомнившись и собравшись с духом, он подумал о том, сколь важные обязанности на него возложены, и решился их исполнять во что бы то ни стало, а потому поспешил к офицерам полиции, но все они привели ему столь убедительные доводы в пользу невмешательства в это дело, что считать их трусами или предателями оказалось невозможно. Тогда он направился к епископу и нашел его в епископском дворце в окружении высшего католического духовенства: святые отцы коленопреклоненно молились Богу и ждали мученического конца. Ги-Рошет присоединился к ним, и все стали молиться дальше.

Вскоре улица огласилась новыми воплями, и ворота епископства затрещали под ударами топора и рычага; слыша эти грозные звуки, епископ забывает, что обязан подавать пример мученичества, и удирает через пролом в стене в соседний дом, но Ги-Рошет и некоторые другие католики, смирившись с судьбой и отважно решив не отступать, остаются на месте. Ворота подаются, протестанты заполняют двор и покои. Капитан Буйарг входит со шпагой в руке; Ги-Рошет с товарищами задержаны, заперты в одной из комнат под охраной четырех часовых, а епископство разграблено; в то же время другой отряд врывается к генеральному викарию Жану Пебро, отнимает у него восемьсот экю, наносит ему семь кинжальных ударов и швыряет труп из окна, как поступили спустя восемь лет католики с телом адмирала де Колиньи; затем, объединившись, оба отряда бросаются к собору и разоряют его вторично.

Весь день прошел в убийствах и грабежах; наконец наступила ночь, и тогда мятежники, имевшие неосторожность захватить множество пленных, которые начинали обременять их ввиду своей многочисленности, решили воспользоваться темнотой, чтобы отделаться от этой обузы, не возбуждая излишнего волнения среди горожан. И вот пленных вытащили из разных домов, где они были заперты, и препроводили в большую залу ратуши, вмещавшую четыреста — пятьсот человек; зала оказалась полна народу; тут учредили нечто вроде судилища; кто-то взял на себя обязанности секретаря и принялся составлять списки осужденных на смерть этим самозваным судом, которому и вручили список пленных; крест на полях отмечал тех, кто был приговорен. Секретарь ходил из комнаты в комнату со списком в руках, вызывал и выводил тех, против чьих имен был начертан роковой знак; закончив этот отбор, смертников небольшими группами отвели на заранее выбранное место казни.

2

Менар. «История Нима».

3

Впрочем, эти два столь удачно подходящих к случаю слова оказались пророческими случайно: на самом деле их происхождение объясняется тем, что от имени короля договор заключили Бирон, который был хром, и Мем, сеньер Маласси. Здесь игра слов: по-французски malassis значит шаткий.