Страница 98 из 122
Некоторые летописи сообщают, что братьев было на самом деле четверо, и четвертого звали Варяг. Речь, видимо, идет о легендарном воеводе Рюрика — Валите, завоевателе Карелии и Кольского полуострова для державы князя-варяга. О нем мы упомянем чуть ниже. Итак, призванные братья основали государство и дали нам новую династию. Так стали понимать это призвание историки XIX века в России и в Европе. И это не самое главное заблуждение позитивистской науки. Призванные Петром Великим в Россию немцы буквально на пустом месте, без единого намека на то в древних наших летописях, признают в Рюрике скандинава и создают пресловутую норманнскую теорию. Суть ее всем известна. Якобы дикие славяне не могли создать своей государственности, и понадобились умные цивилизаторы из утонченной Скандинавии, чтобы помочь дикарям.
Российская интеллигенция, уже тогда (и по сей день) инфицированная инфантильным чужебесием, с необъяснимым мазохизмом отдалась этому псевдонаучному поветрию, не замечая всей несуразности подобной выдумки. Скандинавские саги рисуют прямо обратную картину. Германские дикари поражены размерами городов на Руси, тем более, что сами стали строить поселки городского типа только в XII веке, довольствуясь до этого жалкими хуторами. О государственном таланте скандинавов и немцев как-то и говорить стыдно. Все государственное строительство этих наших соседей есть череда недоразумений. Карлики не могут породить гиганта.
Любопытно, что по косвенным источникам было установлено, что норманнской теорией Европа мстила России Петра за ее победоносное завершение Северной войны. Таким образом, норманнская теория может рассматриваться не только как памятник позитивистского европейского невежества и бескультурья, но и как памятник комплексу неполноценности скандинавских народов-карликов. Только этот жалкий комплекс мог подвигнуть норвежскую общественность воздвигнуть у себя на родине памятник Рюрику, Олегу и Игорю, назвав этих русских князей норвежскими викингами. Ну что поделаешь, плебеям всегда хочется иметь дворянских предков, пусть и мифических.
Менее понятна в этом вопросе позиция российской интеллигенции. Исторический факт того, что норманнская теория была одобрена правительственным официозом в XIX веке в России, часто истолковывают крайне нелепо. Принято считать, что последние Романовы, являвшиеся немцами по крови, чувствуя свою «полулегитимность», пытались укрепить ее историческим прецедентом призвания «германских» варягов. Это в корне неверное мнение. Династия Романовых чувствовала свою абсолютную законность и утверждала на законных основаниях через Петра Великого свое правопреемство по отношению к власти, полученной царем Михаилом Романовым на основе соборной клятвы русского народа 1613 года на верность династии.
В абсолютной легитимности Романовых никто в России не сомневался. Определенную лояльность правящей династии и дворянства к норманнской теории нужно искать в другой причине. Дело в том, что еще при Иване Грозном в России начался по-своему уникальный процесс кристаллизации аристократии и структурирование более жестких сословных перегородок между дворянством и крестьянством. Уникальность ситуации в России заключалась в том, что наша аристократия была представительницей того же этноса, что и крестьяне, и была в древности тоже служебным сословием с воинскими функциями, чем только и отличалась от служивого сословия тружеников поля и ремесленников городов перед лицом правящего монарха.
В Европе все происходило по-другому. Почти во всех европейских странах правящие сословия были потомками иноэтничных завоевателей, а крестьяне — коренных порабощенных аборигенов. При царе Грозном, взяв за шаблон европейскую специфику, нарождающаяся аристократия западного образца начала сочинять себе иностранные генеалогии. Так, в самых общих чертах, создавалось искусственное сословное разделение, с жесткой структурой: привилегированные и закрепощенные. Однако очень важно отметить, что при Иоанне Грозном бояре, желая так или иначе обозначить своих предков в рядах знатных мужей Рюриковой дружины, выводили своих пращуров исключительно из Пруссии, прекрасно зная, что именно оттуда, из славянского Поморья, пришел Рюрик с братьями, а вовсе не из Скандинавии. Даже в имени князя нет ничего скандинавского.
Вполне обоснованно мнение, что имя князя близко по звучанию имени тотемной птицы балтийских славян — соколу-рарогу, от которого и может происходить. В псковской летописи есть упоминание о польском воеводе Ририки, что делает версию о западнославянском происхождении имени еще более правдоподобной. В этой связи для нас интересна переписка царя Иоанна Грозного со шведским королем Юханом. Грозный откровенно смеялся над холопским, незнатным происхождением короля и с гордостью пересказывал свою царственную генеалогию. Будьте уверены, если бы Рюрик с дружиной происходили из Швеции, король Юхан и его советники не преминули бы воспользоваться этим фактом в условиях острой полемики с московским царем.
Возможен был и другой поворот в этой словесной баталии. Если бы Рюрик действительно происходил из рода шведских конунгов, уже сам царь Грозный мог бы заявить о своих претензиях на престол Шведский, чем доставил бы массу неприятностей плебейскому королю Юхану. Однако образованным людям XVI века такого рода возможности даже не приходили в голову. И в Шведском королевстве, и на Руси прекрасно помнили, что Рюрик пришел из земли славянского племени бодричей из Поморья. И народная память, и легенды, и не дошедшие до нас письменные источники в этом вопросе не имели разногласий.
Так что же на самом деле произошло в 862 году? Смена русской династии на пришлую? Конечно же, нет. Вопрос призвания Рюрика имеет первостепенное значение для традиционного понимания легитимности великокняжеской и царской власти на Руси. Этот вопрос имеет первостепенное значение для правильного понимания не только законности и особой преемственности рода Романовых к царственному роду Рюриковичей по женской генеалогической линии. Этот вопрос, несомненно, имеет первостепенную важность для осознания того, каким образом возможно в России возрождение монархической государственности на традиционных исторических и юридических основаниях. В этом смысле призвание Рюрика заложило тысячелетнюю парадигму неизменности в России верховной власти, что является уникальным для истории цивилизационным признаком, особым историческим кодом нашей государственности.
Испанский философ Ортега-и-Гассет писал: «Первоначальная легитимность, прототипная, единственная компактная и насыщенная, всегда принадлежала у всех народов царю по милости Божией. В чистом виде другой — нет... монархическая легитимность первородна, образцова и прототипна. Поэтому она единственная является первоначальной, и в скрытом виде она продолжает господствовать над всеми другими формами... Я утверждаю, что коли в каком-нибудь народе Греции, Италии или Европы была полноценная легитимность, это всегда была монархия, хотим мы этого или нет».
Особенности легитимности у наших пращуров наиболее ярко проявились в истории о призвании Рюрика с братией. Все перипетии этого переломного для Руси момента для нас сохранил В. Н. Татищев, тщательно переписав летопись Иоакима Корсунянина — первого епископа Новгородского. Сама летопись до нас не дошла. В академической среде долгое время хорошим тоном считалось не верить в реальность существования этого летописного свода. В. Н. Татищева же считали чуть ли не мелким жуликом.
И это та самая среда, которая и ныне рулит в отечественной исторической науке и делает это с особым азартом. Продолжая болеть наследственной болезнью российской интеллигенции — идиотическим чужебесием, эти господа неплохо приспособились к «рыночным» отношениям. Теперь за гранды, получаемые от шведских и норвежских университетов, за возможность съездить на симпозиум в Скандинавские страны эти «ученые» с ловкостью трюкачей могут на бумаге доказать что угодно и на иностранные деньги растиражировать любую антирусскую ложь. Хозяин платит за то, чтобы Рюрик был шведом, — пожалуйста! Хотите, чтобы он был папуасом или бушменом, — извольте-с! У Нестора-летописца обязательно найдется пассаж, который в руках умельцев превратится в подробный отчет самого Рюрика о том, как он пришел на Русь из Папуа — Новой Гвинеи. Эти люди давно, как и их прямые предки, освоили нехитрую технологию полной ампутации совести и чести. Некоторым, чтобы остаться в историческом цехе бракоделов, приходится совершать и болезненную операцию по перерезанию корней, связывающих человека с родным народом. Но большинству даже и не надо делать столь болезненных операций. Корней не было уже у их предков. И эта публика, не отягощенная совестью, разумеется, не предусматривает ее и у других людей.