Страница 9 из 10
– Кстати, об оружии, – вспомнил Зорин. – Своевременно напомнили, товарищ капитан. То, что каждый из вас отдал по пистолету, – очень здорово, но ни к чему не обязывает. Мы живы лишь потому, что жуткие перестраховщики. Сейчас вы по одному будете вставать, а ефрейтор Вершинин – вас обыскивать. Заранее просим прощения. А после этого – в машину.
– И меня обыскивать? – вспыхнула старший лейтенант Ладышева.
– И тебя, Татьяна, – хмыкнул Хлопотов. – Посмотри, какой приятный молодой человек.
Ночка выдалась не из легких. Он старался не думать о последствиях. Ничего хорошего по завершении «операции» не будет – это понятно. Изолируют всех, включая сопровождающих и шофера, будут долго проверять. Чем закончится проверка, неизвестно. Но они с Вершининым должны через это пройти. Глаза слипались, Зорин гнал от себя настойчивый сон, крутил головой, жевал воротник комбинезона. Он сидел на грязном полу, привалившись к заднему борту, держал автомат на коленях, всматривался в неподвижные фигуры. Он уже устал гадать, кто из этой компании – враг. Лучше не думать – компетентные органы разберутся. Но радиоигра с противником накроется медным тазом, обстановка на фронте осложнится, и сержант Зорин с ефрейтором Вершининым, как ни крути, оказываются в центре этого бардака.
Машина тащилась со скоростью хромого пешехода, переругивались Шмелев и Вершинин, прокладывающий курс, – хоть этим двоим было чем заняться. С тем же успехом они могли отправиться пешком! Несколько раз он предлагал Вершинину поменяться местами, но тот отказывался – ноги идут, а стоит влезть на борт, сразу уснет. Небо серело неохотно, ночь сопротивлялась. Зорин ненавидел всю эту компанию в полном составе: поначалу они ворчали, косо смотрели друг на дружку, Яворский привычно пророчил Зорину гнев советской карательной системы, потом замолк. Остальные давно дрыхли, как сурки. А он был вынужден их стеречь, не смыкая глаз! Проехали километров двенадцать, когда рассеялась ночь, а в фонаре у Вершинина очень кстати сел аккумулятор. Ландшафты не менялись – глухие леса подбирались к дороге, серые скалы вырастали то тут, то там. Вновь доносились звуки отдаленной канонады. Машина остановилась – было слышно, как водитель прерывисто выжимает тормоз.
– Шабаш, принимайте пассажира, дальше сам доедет, – просипел под бортом Мишка. Зорин приподнялся, чтобы помочь ему вскарабкаться.
И ведь отвлекся всего лишь на какое-то мгновение. Мелькнуло что-то юркое, извилистое, как шланг, одна рука схватилась за автомат, другая, сжавшись в кулак, едва не двинула в болезненную точку на подбородке. Он успел исправить ошибку, отпрянул, ударил казенником сверху вниз. Ахнув от боли, капитан отлетел к кабине, схватился за ужаленную челюсть. Заворочались остальные. Испуганно моргала Татьяна. Чертыхался Кармазов, растирая затекшую ногу. Взъерошенный Хлопотов озадаченно рыскал глазами.
– Эй, вы чего? – не понял он.
– Зорин, сука, считай, что ты труп… – прошипел капитан.
– Выражаетесь, как потомственный уголовник, товарищ капитан. – Зорин немного смутился. – Простите, но сами виноваты. Войдите в мое положение и все хорошенько осмыслите – поймете, что я не могу доверять никому из вас, независимо от званий и заслуг. Что вам не сиделось?
– Долго еще ехать? – простонала Татьяна.
– Думаю, километров восемь, – отозвался Зорин. – Уже рассвело, минут за пятнадцать Шмелев допрыгает.
– И чего мы тут бузим? – вскарабкался в кузов Вершинин. Хмуро обозрел «фигурантов», все понял по синеющей челюсти капитана, тоже смутился, воздержался от комментариев и пристроился в свободном правом углу.
А Зорин вновь испытал болезненный спазм в горле. Пока они спали, все было терпимо. Но как проснулись… Он плохо разбирался в энергетических волнах, был неважным психологом, но шестое чувство подводило редко. Сейчас он подвергался чьему-то жестокому давлению. Удушливые волны страха, ненависти, презрения ощущались кожей. Кто-то из присутствующих пытался контролировать его движения, пусть и не всегда смотрел в его сторону, забирался в черепную коробку, чего-то поджидал. Для одного из присутствующих было в принципе неприемлемо, чтобы грузовик добрался до занятого Красной армией Слеповца, и Зорин выполнил свою «историческую» миссию. У кого-то в голове сейчас шел бурный мыслительный процесс – Зорин чувствовал это кожей и был безумно рад, что теперь он в машине не один, а с Мишкой. Друг поможет, если вдруг…
Дорога петляла в низину. Колдобины сглаживались, и Шмелев поддал газу. Внизу змеилась речушка – метров сорока шириной. Полуторка осторожно подъехала к деревянному мостику, оснащенному символическими перилами. Берега «водной артерии» обильно заросли камышами и тальником, за речкой на северной стороне вздымался беспросветный лес, дорога прорезала его и терялась среди деревьев. Вновь на северо-западе гремела канонада – вела огонь фронтовая дальнобойная артиллерия. Отдельные разрывы ощущались и здесь, подрагивала земля. По небу плыли низкие тучи. Люди беспокойно завозились: где-то неподалеку над облаками шли самолеты – господство советской авиации в воздухе было неоспоримо.
– Наши идут, – пробормотал посиневшими губами Кармазов.
– Странно, – пожал плечами Хлопотов, – вроде не должно быть наступления? Хотя, кто их знает? Могут быть отдельные локальные вылеты с целью не дать фрицу расслабиться…
– Да когда же это кончится? – исторгла мученический стон Татьяна, переваливаясь на другой бок. – Мне кажется, мы целую вечность трясемся в этой проклятой машине!
Яворский помалкивал. Злобный взгляд скользил по разведчику, капитан потирал «потерпевшую» в драке скулу, и, похоже, остервенело думал. «А ведь этому типу есть о чем подумать, – сообразил Зорин. – Помимо адской мести, на которую он, конечно же, горазд. Пусть не сам он – немецкий агент, но если выяснится, что в его группе обосновался фашист, а он не смог его вычислить, то капитан Яворский несет за это личную ответственность и должен быть наказан самым строгим образом. Как он собирается выпутываться из ситуации? Шансов никаких. Если не вмешается, конечно, случай…»
Полуторка уже гремела по бревенчатому настилу. Сжалась грудная клетка, не продохнуть. Предчувствие? Но что тут может случиться? С оглушительным низким ревом из-под облаков вынырнуло звено истребителей, шедших на малой высоте. Красные звезды на фюзеляжах, одномоторные истребители И-16, «Ишаки». Но фактор неожиданности уже сработал: Зорин машинально втянул голову в плечи, остальные задергались.
– Шмелев, воздух! – всполошился Хлопотов, не видящий, что творится у него за плечом.
– Отставить! – запоздало завопил Зорин. – Это наши!
Поздно. Меньше всего советских летчиков волновала ползущая по мосту полуторка. Они промчались на запад, но перепуганный Шмелев, испуганно вскрикнув, крутанул баранку, утопил до упора газ. Не таким уж обстрелянным оказался этот парень. Спохватившись, завертел баранку в обратную сторону, но «точка невозврата» была уже пройдена. Выстрелило бревно, колесо наехало на край. Второе, третье – кабина накренилась. Перегнулся кузов, кабина, сползающая с воду с пятиметровой высоты, волокла его за собой! Шмелев от страха взвыл, вразнобой заорали остальные. Как в замедленной съемке, с нарастающим ужасом Зорин наблюдал эту заключительную, исполненную драматизма сцену: напрягся Мишка Вершинин, схватился за борт, покраснел, как морковка, пробормотав: «Ну, ни хрена себе!» Вдавило в борт Яворского – физиономия серая от страха. Подскочил, не удержался и рухнул всей массой на визжащую Татьяну Кармазов. Балансировал с удивленной миной Хлопотов, вот он глубоко вздохнул, закатил глаза…Кабина рухнула с моста и вошла в воду со звучным шлепком. Кузов перевернулся в полете, и люди, обезумевшие от страха, посыпались из него, как горох. Мелькнула мысль: только не по затылку! Зорин сгруппировался, оттолкнулся, обхватил покрепче автомат и, не дожидаясь, пока его прихлопнет трещащая громада, прыгнул в воду.
Холод продрал до костей. Сентябрь – не самое подходящее время для купания. Он камнем шел на дно, оттолкнулся от скользкого ила, едва не зацепившись за какую-то корягу, рванулся обратно. Вынырнул, отфыркиваясь, гребя одной рукой, в другой мертвой хваткой зажав автомат. Там, где сгинула кабина, бурлила вода. Погружался, накренившись, кузов – «Титаник», чтоб его! – колеса еще продолжали вращаться. Кто-то уже плыл на северную сторону, яростно загребая, слева другой, третий. Шумно вынырнул с выпученными глазами Мишка Вершинин – живой! Хотя ему-то ничего не сделается, пловец отменный.