Знак ведьмы

– Ты че, Сеня, в натуре, решил зимой встать на лыжи?! – возмутился «медвежатник» Коля Буза. – Хочешь взять на рывок? Так далеко не уйдем – кум быстро сыщет по снегу, и собак не надо. Мы будем топтать тропу, а легаши хилять налегке! Некс![16] – Он помотал головой. – Это верняк нажраться простокваши[17]. Я не ходок!

– Гнилой базар, Сеня, – кратко высказался мокрушник Тимоха.

– Цорес[18], – покачал головой щипач Жора Нефарт. – А зохен вей, Сеня, не гони порожняк. Ты не ребе Моисей, чтобы водить нас по пустыне. Если даже легаши нас не достанут, мы подохнем не жрамши, околеем в горах от холода.

– Что за кипеж? – презрительно сплюнул Семен. – Харе базлать. Я не Алеша Бесконвойный[19], чтобы тянуть за бороду[20]. Чего кисляк смандячили[21]? Я знаю, как ломануться и нитку порвать[22]. Для этого и собрал вас на сход – перетереть план.

– Ломануться с дальняка зимой? Стремно, если поймают дубаки, враз зеленкой лоб намажут – здешний хозяин больно лют, – покачал головой в сомнении домушник Жало.

– А мы и хозяина с собой захватим, чтобы обиду на нас не держал.

– Это как?! – испуганно воскликнул Чирик, единственный из шестерок допущенный на сход – готовить для воров чифир.

– Чего лыбишься, как параша, шиха?! – прикрикнул Семен на Чирика. – Замочим мы всех дубаков в лагере, чтобы время выиграть, а сами попрем в горы, хозяин будет у нас в заложниках.

– Ну ты, Сеня, попер, как трактор по бездорожью! С чем мы на охрану пойдем – с перышками? – иронично заметил Коля Буза и вытащил из-за халявы валенка финку.

– Бузу начнем, пойдем шереметом[23] на дубарей, нашим козырем будет внезапность. Начнут «мужики», они уже готовы, а мы их поддержим. Затем сделаем Захарам Кузьмичам «с кисточкой» и уйдем в горы. Проводник есть, а там – как карта ляжет.

– Уж не тот ли голимый фуцан[24], с которым ты ночами терку трешь, на это тебя надоумил? – Коля Буза ухмыльнулся.

– Хотя бы и тот, тебе-то что? Я дело верное предлагаю. У тебя, Коля, разве не чирик на ушах висит? А у тебя, Тимоха, разве не пятнашка? Хотите сгнить в лагере?

– Без базла[25], Сеня. Здешняя баланда нам приелась, и по шмарам мы соскучились. Но нет желания в блудную вляпаться[26]. Толком базлай, что да как, – степенно произнес Тимоха.

– Ускоряем работы по расчистке дороги в сторону деревни Купчегень и тормозим – в сторону Хабаровки. – Сеня спокойно и уверенно пересказывал план Панкратова, хотя самого мучили сомнения. – Перевал со стороны Хабаровки для «синих фуражек» будет закрыт, им потребуется время, чтобы его пройти, опасаться надо только погранцов. Спустившись с перевала, мы перейдем на противоположный берег реки Катунь и уйдем на Айгулакский хребет, а там Панкрат известными ему тропами поведет нас в сторону Тувы. Не очкуйтесь – соскочим!

3

Четвертые сутки шла напряженная борьба со снегом, засыпавшим перевал, и в конце концов бригадам, двигающимся в направлении деревни Купчегень, удалось преодолеть крутые серпантины и выйти на ровную дорогу. Фадееву, отвечающему за работы в этом направлении, начлаг приказал, как только доберутся до деревни, мобилизовать ее жителей на расчистку дороги. Метелкин, недовольный медленным продвижением бригад в направлении Хабаровки, взял эти работы под личный контроль, поставив «на лопаты» Топоркова и всех его помощников – бригадира Павлова и трех нарядчиков.

– Не умеете командовать – работайте сами.

По его приказу сюда на работу привели два десятка отказников-блатных, и с ними он поступил жестко и решительно.

– Шизо на лагпункте нет, но и дармоедов здесь не должно быть. Поэтому кто не работает, тот не живет! – пообещал он. – Берите лопаты – и за работу. Уговаривать я не буду! – Метелкин достал из кобуры наган и, взведя курок, направил оружие на крайнего вора-карманника – парня лет двадцати двух по кличке Пятак.

Тот побледнел, но демонстративно сплюнул через недостающий передний зуб, потерянный в драке. Затем, изобразив страдальческую гримасу, согнулся пополам.

– Не могу, гражданин начальник! Живот с голодухи свело! Хлебушка бы! – заныл он, и стоящие блатные заулыбались, оценив его смелость.

– Бери лопату! Считаю до трех! Раз, два, три! – Начлаг, не раздумывая, выстрелил в живот блатному, и тот, зажав рану руками, с диким воплем стал кататься по снегу, оставляя кровавые пятна.

– У кого еще болит живот?! – хрипло поинтересовался Метелкин и обратился к следующему вору в шеренге, направив на него наган: – Ты – бери лопату!

Тот молча схватил лопату, а его примеру последовали другие блатные, включая и Сеню Паровоза. Он только заскрипел зубами, мысленно пообещав с «хозяином» в скором времени расквитаться.

– Напишешь рапорт на мое имя, что этот был застрелен при попытке к бегству, – приказал Метелкин старшему конвоя и небрежно толкнул ногой лежащее тело, еще подававшее признаки жизни. – И в мое отсутствие не церемониться с теми, кто не хочет работать!

Окончившие работу бригады первой смены возвращались при свете полной луны, и это освещение было не хуже, чем то, что обеспечивали два стареньких дизеля.

Работяги из второго барака, молча выстроившись в очередь у трех полевых кухонь, получали кто в миску, а кто просто в шапку порцию жидкой баланды. Два надзирателя их сразу же направляли в барак – по принятому здесь распорядку пищу следовало принимать внутри барака. После ужина проводилась вечерняя поверка.

Тем временем зэки из другой бригады стояли перед воротами, ожидая своей очереди, и дежурный офицер-вохровец проводил перекличку. Вдруг послышался истошный крик, мгновенно подхваченный множеством голосов:

– Пожар! Дизельная горит!

Надзиратели засуетились, не зная, что делать. Воду для нужд лагпункта добывали из снега, и гасить огонь было нечем.

Начальник караула скомандовал: «Ложись! Оружие к бою!» – и конвоиры угрожающе передернули затворы винтовок, положив колонну зэков в снег.

Фадеев опомнился первым и зычным голосом стал отдавать команды, рассчитывая силами зэков, находящихся в лагпункте, разобрать бревенчатый домик, в котором стояли дизели. Он послал в каптерку за топорами и крючьями. Огонь разгорался все сильнее, грозя переброситься на стоящий рядом барак. Фадеев подскочил к начальнику караула и зло заорал:

– Давай их сюда! Ты что, не понимаешь, что, если огонь пойдет дальше, всем нам будет амба?!

Офицер с силой оттолкнул Фадеева, так что тот, отлетев на пару метров, приземлился на пятую точку.

– В бараке будешь командовать, чмо лагерное! Еще…

Тут одновременно погасли все лампы, освещавшие территорию, а это значило, что дизели вышли из строя. Пламя, охватившее дизельную, давало не меньше света, так что была очевидна тщетность усилий людей. Ослепляющая вспышка, быстро увеличивающаяся в объеме, жадно захватила тех, кто опрометчиво находился возле дизельной, и лишь затем донесся грохот взрыва. Поток раскаленного воздуха, обломки бревен, щепки обрушились на людей, как при взрыве снаряда. Слышались стоны раненых, а несколько живых факелов пытались сбить с себя пламя, вопя от страха и боли. К ним бросились на помощь, а пламя тем временем уже перекинулось на барак.

– Что же ты, сука, делаешь?! – заорал Фадеев и наскочил на начальника караула. – Давай людей сюда! Сгорим же!

Маленький, с виду щуплый, в броске он опрокинул верзилу офицера на спину. Тот, ворочаясь, старался сбросить его с себя, одновременно пытаясь вытащить из кобуры пистолет.

– Бей лягашей! – раздались крики, и на вохровцев налетели заключенные.

Прогремели выстрелы, но два десятка вохровцев против двух сотен озверевших и бесстрашных в ярости зэков выстоять не смогли. Разбившись на небольшие группки, уцелевшие отступали к караульной вышке – «бочке», где непонятно почему молчал пулемет. И когда он заработал, то стал «косить» охранников. Метелкину стало ясно, что это не стихийный бунт, а тщательно подготовленная операция. Поджог дизельной вызвал замешательство у охраны, зэки сумели захватить вышку с пулеметом, и теперь ситуация стала безвыходной. Метелкин попытался с тремя вохровцами пробиться к домику охраны, где была рация и откуда доносилась стрельба, но пулеметные очереди заставили их прижаться к земле. Когда пулемет смолк, Метелкин поднял голову и увидел, что находится в угрожающе сжимающемся кольце заключенных. Решив по крайней мере дорого продать свою жизнь, Метелкин вскочил на ноги, непрерывно стреляя из нагана в приближающихся заключенных. Вскоре сухо, вхолостую щелкнул боек – барабан нагана опустел. На Метелкина налетели, сбили с ног и начали бить, топтать, и он понял: это конец! Внезапно избиение прекратилось. Стоя на коленях, он разогнулся. Лицо его было в крови. Над ним возвышался Сеня Паровоз и издевательски улыбался.