Страница 47 из 56
Я опять спустился к набережной и вновь оказался у моря. В этом городе море повсюду. Самой подходящей формой для описания этой ночи мне показалось японское трехстишие, короткое и ясное:
Над причалом торчали кнехты, как будто любопытные нерпы высунули из воды морды и вслушивались в эти удивительные стихи, которые я сочинил. На борту грузового судна, пришвартовавшегося у Крепостного причала, облезла краска, обнажив ржавчину. Я невольно провел по лицу рукой — пора бы побриться.
Теперь и центр как будто вымер. Стояла полная тишина, которая бывает здесь только с пяти до шести утра. Даже самые припозднившиеся ночные гуляки добираются к этому времени домой, а те, кто начинает работать в семь, еще досматривают последний сон. Перед статуей Холберга маячит одинокое такси и манит огоньком на крыше всех желающих. Оказывается, в этом городе есть еще один живой человек. Он сидит на ступеньках перед мясным базаром в грязном сером пальто и прячет лицо в коленях.
Я бродил по городу, не чувствуя усталости, и думал о том, что не давало мне покоя: о ходивших во время войны слухах о Призраке, о пожаре на «Павлине», об убийстве Харальда Ульвена, и таинственном исчезновении Юхана Верзилы в семьдесят первом, и о событиях последних месяцев.
Берген изменился за эти годы. В пятьдесят третьем город был намного меньше. В долине Фюллингдален еще не бурили скважин, вдоль извилистой проселочной дороги еще зеленели поля. Самолеты летели на восток с аэродрома в Сандвикен, а до Нестуна ходила электричка. В центре города, на улице Всех святых, возвышался старый почтамт под красной черепицей, а прямо напротив — грязно-зеленое здание полицейского управления. В дни футбольных матчей прилегающие к стадиону районы еще не были забиты автомобилями, зато по окончании игры болельщики возвращались в центр сплошной стеной, а трамваи напоминали колоссальные пчелиные рои, так были облеплены народом. В ту пору мой отец работал трамвайным кондуктором. На Северном мысе еще оставались следы пожарищ, мне было одиннадцать, и забот я не знал. Ялмару Нюмарку уже исполнилось сорок два, и он был в расцвете сил. Конрад Фанебюст поднялся на вершину своей карьеры, во всяком случае политической. Сияла красотой и молодостью Элисе Блом, ей шел 22-й год, и она еще была полна надежд. Хольгеру Карлсену стукнуло 35, он был счастливым отцом четырехлетней дочери, и жена его еще была счастлива. А Хагбарту Хелле — деятельному энергичному человеку — миновало 45. Мы тогда были другими. Для кого-то катастрофа разразилась уже в пятьдесят третьем, кого-то она настигла через двадцать восемь лет. И даже невинный одиннадцатилетний мальчишка с Северного мыса странным образом оказался втянутым в эту историю.
На Нестегатен есть маленькое кафе. Из тех, что по утрам открывается одним из первых. Когда забрезжил рассвет, я нашел там пристанище в компании себе подобных одиноких волков и присел, чтобы собраться с силами за чашкой кофе, обжигающего и черного, как деготь.
Я увидел значительные лица. Мы сидели, согнувшись над чашками, безмолвные, как прошедшая ночь, молчаливые, как обступившее нас утро. Большинство отправлялось на работу, но были и такие, кому идти было некуда. Но, в эти полчаса, с семи до полвосьмого, в безвоздушном Пространстве между бессонной ночью и началом рабочего дня все были равны.
Но эти сладостные минуты прошли, и чашки опустели. На дне осталась лишь черная лужица кофейной гущи. Мы поднялись и обреченно направились к выходу.
В городе нарастал гул. День снова настигал нас.
39
Я вернулся домой в мою тесную квартиру и украл пару часов у дня, распластавшись на диване. Затем долго стоял под душем и наконец ожил — ровно настолько, чтобы почувствовать себя совершенно обессиленным. Где же зарыта эта собака — улики, погребенные двадцать восемь лет назад, надежно сокрытые от посторонних глаз? А может, они и вовсе сгнили. Мало, что уцелело с тех пор.
По дороге в контору я купил газеты. Не успел я закрыть за собой дверь, как раздался телефонный звонок, но когда я снял трубку, то мог бесконечно наслаждаться голосом своего неизменного собеседника — длинными гудками отбоя.
Наугад развернув какую-то газету, я пробежал глазами первую страницу. В правом нижнем углу я нашел то, что искал: «Таинственная смерть в районе Сандвикен» — гласил заголовок. Из статьи следовало, что «по-прежнему остается много неясного» в связи с «трупом 58-летней женщины, обнаруженным в ее квартире». Есть основания полагать, что произошел несчастный случай, но «тем не менее» полиция разыскивала «мужчину лет примерно пятидесяти, в сером пальто и темной шляпе, хромого». Этого человека, а также всех, видевших его, просят сообщить обо всем, что известно, в полицию. Немного удалось выведать журналистам.
Я быстро пролистал остальные газеты. Ничего нового в них не было. В столичные газеты это сообщение еще не попало. Впрочем, выдумок там было бы больше, чем достоверной информации.
То, что заметка о расследовании вообще появилась в печати, было само по себе хорошим признаком. Это означало, что у Хамре или у Вадхейма, а может быть, и у самого шефа уголовной полиции отношение к Муусу изменилось. Такое скупое сообщение не означало, что полиция не располагала подробностями. Но что не удалось выведать прессе, вряд ли узнаю и я.
Отложив газеты, я позвонил Конраду Фанебюсту. Его секретарша мне сообщила, что он на совещании в Копенгагене и возвратится не раньше, чем сегодня поздно вечером, а может быть, и завтра — прилетит первым утренним рейсом.
За окнами новый день расправлял крылья, позолоченные сентябрьским солнцем перышки сверкали на солнце. Четкие контуры домов вырисовывались на пригорке, коричневые тени ложились на ветки деревьев, словно тонкая-тонкая кисея. Осень расставляла свои сети. Скоро мы все окажемся в них.
Опять зазвонил телефон, я взял трубку:
— Алло.
Молчание.
— Алло, Веум слушает.
Трубку положили. Я услышал щелчок и длинные гудки. Я посмотрел на трубку, как будто она могла мне что-то объяснить. Наверное, ошиблись номером или передумали со мной говорить.
Минут через пять я услышал, как кто-то вошел в мою приемную.
Я ждал, что постучат в дверь кабинета, но этого не случилось. То, что все люди разные, можно заметить даже в конторах частных детективов. Иногда ко мне приходят типы, которые считают возможным распахивать все двери разом, не думая, что за одной из них на коленях у хозяина — чем черт не шутит — сидит его любимая блондинка. Другие, наоборот, готовы веками торчать в приемной, постепенно сливаясь с обоями. Найти их там — что спрятанную фигуру в головоломке отыскать. Некоторые посетители с такой гордостью усаживаются в кресла и с таким достоинством углубляются в чтение потрепанного иллюстрированного журнала, что я готов платить им за это, так как моя скромная контора сразу приобретает респектабельный вид. Редко приходят такие, кто просто стучит в дверь.
Я встал, чтобы пригласить посетителя войти. Мне показалось, что на меня двинулся бульдозер.
Наконец он остановился, слегка расставив ноги, невероятно широкий в плечах, кряжистый. Все это выдавало в нем бывшего тяжелоатлета. Голубая вязаная шапочка была натянута низко на лоб, под ней я обнаружил бледное квадратное лицо, светло-голубые глаза и седоватую щетину. Одет он был по-спортивному — короткая куртка, синие джинсы и легкие коричневые сапожки. Выйти с ним на ринг и провести тренировочный бой мне сегодня не хотелось.
Не успел я подумать об атом, как почувствовал точный удар его мощного кулака мне в живот. Я начал приседать, как учительница танцев в глубоком книксене. Он же в ритме танго умудрился коленом заехать мне прямо в висок. Перед глазами у меня пошли круги. Следующий удар его кулака пришелся мне по затылку и заставил комнату сложиться в узенькую полоску, как китайский веер. И все померкло.