Страница 37 из 51
Мы часто играли, и я чувствовала, что бойцам это было приятно и они отдыхали, слушая музыку, особенно свои родные песни. Но они как-то, как мне казалось, снисходительно относились к моей музыке. А я старалась им играть, кроме песен, пьесы полегче — думала, что серьёзная музыка им будет непонятна…
Но вот один раз — это было после нашей победы под Сталинградом — я стала играть им Чайковского и Генделя. Настоящую, серьёзную музыку.
Знаете, ребята, как они меня тогда слушали! И я чувствовала, что известие о нашей первой большой победе и все их чувства, и страдания, и надежды — всё это воплотилось в это время в музыке. Музыка как будто всё прояснила и сказала им яснее ясного, яснее всех их мыслей, что жизнь победит.
Мне один молоденький боец сказал потом об этом. И другие говорили — не так, конечно, как я вам сейчас говорю, но я поняла их. А один раненый сказал: «Наконец-то вы нам настоящую музыку сыграли!»
Ведь настоящая музыка, ребята, очень нужна для жизни, и наши советские люди это понимают…
Вера замолчала. Ребята сидели тихо, настороженно — ждали.
— А ещё? — спросила Марина.
— А другой случай — вернее, разговор — был недавно: это я говорила с нашими молодыми музыкантами, которые побывали на фестивале демократической молодёжи. Как слушали нашу музыку! Как она звучит во всём мире!.. А как жадно расспрашивали наших молодых музыкантов о их жизни в СССР!
Молодёжь других стран всё интересовало и поражало. «Скажите, у вас много таких музыкантов? — спрашивали они с удивлением. — Каждый год вы посылаете на соревнования всё новых и новых, как будто достаёте их из волшебной шкатулки. И один лучше другого!»
А когда они узнали, что среди наших молодых музыкантов — дети рабочих, колхозников, что их бесплатно учат да ещё дают самым лучшим ученикам прекрасные инструменты из государственной коллекции, они были очень взволнованы.
«Так вот отчего у вас такая музыка! — говорили они. — Оттого, что у вас страна такая, где всё для трудящихся, где человек может учиться тому, чему хочет, тому, что любит, и ему не мешают в этом, а помогают».
Наша музыка говорила им о том, как свободно и счастлива живут наши люди, развивая все свои способности.
А ведь именно так, но ещё лучше, ещё шире и будет при коммунизме! Правда, ребята?
Вера встала, зажгла свет и оглядела всех блестящими глазами.
— Вера, как вы думаете, — спросила всё время молчаливо слушавшая Тамара, — а мы будем жить при коммунизме?
Но Вера не успела ответить.
— Да у нас уже сейчас есть начало коммунизма! — сказал Лёва. — Ведь Вера уже об этом говорила!
— А что, при коммунизме театры будут бесплатные? — неожиданно спросила Люся.
Все засмеялись.
— И нечего смеяться! — обиженно сказала Люся. — Мне папа рассказывал. Вот увидите, и театры будут бесплатные, и концерты, и всё!.. Правда, Вера?
— Правда, правда, — улыбаясь, сказала Вера. — А теперь — ужинать, ребята, и не засиживайтесь после ужина долго — завтра рано утром мы уезжаем.
67. Особенный день
Немножко грустно бывает, когда кончаются такие хорошие каникулы. Но в жизни у Марины всё очень хорошо устроено, как говорит шутя Елена Ивановна: вскоре после каникул наступает один особенный день, который сразу примиряет её с тем, что каникулы кончились. Тринадцать лет назад в этот день Марина родилась. И день этот праздновался в семье Петровых обычно очень весело. Праздновался он даже в далёком интернате, в Северном Казахстане. Татьяна Васильевна праздновала дни рождения всех своих ребятишек и уж хоть что-нибудь — хоть несколько цветных карандашей — дарила каждому.
Если Елене Ивановне и Марине иногда казалось, что у них не так много друзей, то в этот день они ежегодно убеждались, что их очень много — так много, что маленькие комнаты никак не могут вместить всех.
Гостей пробовали разбивать на две смены, но из этого обычно ничего не получалось. Вот, например, Женя: куда его отнесёшь — к взрослым или к детям? По возрасту он как будто взрослый, а самое настоящее веселье начинается у ребят только тогда, когда он придёт. И чего он только не выдумает! Какие смешные головоломные шарады, какие фокусы, акробатические трюки!
Словом, в этот день у Петровых бывало так шумно и тесно, что Елена Ивановна ложилась спать с головной болью, как после самой тяжёлой работы, но довольная: её друзья с работы, её друзья не с работы, Маринины школьные друзья, Маринины нешкольные друзья — все побывали сегодня у них.
А уж о Марине и говорить не приходится — она просто упивалась шумом, весёлыми играми, бесконечными шарадами и, конечно, подарками. Это тоже была немаловажная часть праздника.
Марина ждала той же программы и в этом году. Но неожиданно Елена Ивановна программу переменила.
Проснувшись утром, как всегда, в семь часов, Марина сейчас же потянулась к маленькому столику, стоявшему около кровати. Там, конечно, лежали мамины подарки — как всегда, первые в этот день. Марина радостно разглядывала их.
Во-первых, книги: это ежегодно, и это самый лучший подарок. «Как закалялась сталь» и «Овод». Обе эти книги Марина уже читала и немало поплакала над ними, но своих у неё не было. «Мама, понимаешь, эти книги нужны мне постоянно», — говорила она. И мама запомнила и подарила их.
Рядом с книгами — кожаный футляр. Ура, бинокль! Настоящий театральный бинокль! Вот так мама, угадала её желание! Конечно, коробочка конфет — её любимых, с орехами. И ещё какой-то конверт. Что в нём может быть? Письмо?
Марина осторожно открывает конверт и заглядывает внутрь. Билеты! Она с волнением, осторожно вынимает их из конверта. Куда в этот раз: в Большой, в Малый? Или, на худой конец, в Детский?
Но билеты, оказывается, в Большой зал консерватории. И что очень странно — на сегодняшний вечер. Тут уж Марина не выдерживает и бежит к маме. Елена Ивановна уже проснулась. Она целует Марину, поздравляет её и спрашивает, довольна ли она подарками. Марина обнимает мать.
— Всё угадала! Всё! А почему билеты на сегодня? — спрашивает она, ласкаясь к матери. — Разве других не было?
— Потому что это билеты на концерт Ойстраха, — отвечает Елена Ивановна.
— Ура! — кричит Марина и начинает вертеться по комнате. — Наконец-то я услышу его не по радио!.. Мама, ведь это правда совсем другое дело?.. Да, а Галя? — вспоминает она. — Ведь она тоже мечтает послушать Ойстраха.
— А я и для Гали взяла билет, — говорит Елена Ивановна. — Пригласи твоих девочек к обеду, а Галя останется у нас — и мы вместе пойдём на концерт. И не визжи, пожалуйста, соседей разбудишь!
68. На большом концерте
Марина ещё в фойе услышала приглушённые звуки настраиваемой скрипки. Она слушала их со странным ощущением. У неё было, кажется, такое чувство, что Ойстраху не нужно настраивать скрипку… И в то же время даже эти звуки настройки кажутся ей особенными, не похожими ни на что слышанное ею до сих пор.
У них билеты в первом ряду. Елена Ивановна решила — пусть девочки не только услышат Ойстраха, но и увидят его руки, выражение лица, всю манеру игры большого артиста.
Артист сейчас выйдет. Марина просто не может усидеть на месте. Галя ведёт себя спокойнее, но волнуются обе.
И вот он вышел. И первое, что бросается в глаза Марине, — Ойстрах волнуется! Разве большие артисты волнуются? Да-да, она вспоминает то, что говорил им Алексей Степаныч о волнении творческом и нетворческом.
Но вот Ойстрах начинает играть, и Марина забывает всё.
Она слушает музыку всем своим существом, не чувствуя себя, не видя соседей. Она даже, кажется, не видит артиста — она только слышит его.
Трудна ли соната, которую играет Ойстрах, понимает ли её Марина? Может быть, и не совсем, но когда так слушают, музыка не бывает трудна. Особенно скрипка. Ведь она ближе всех инструментов к поющему человеческому голосу.
Звуки скрипки не очень сильны, но они заполняют весь зал. Когда смычок взлетает вверх — на нём вспыхивает яркий отблеск большой люстры. И высокая нота чистого серебра и этот вспыхивающий луч неожиданно так сливаются, что звук и свет кажутся едиными.