Копейка

А тут совсем другое дело. Была драка. В классе. Драться пионерам не к лицу. И не пионерам тоже драться не к лицу. Но факт остается фактом: драка была. Кто виноват? Не Павлик же Морозов? Виноват Щука! Все видели, что я его ударил после того, как он меня. Значит, Щуке надо всыпать по первое число.

Однако все повернулось не так, как я ожидал…

После «яркой» речи нашего председателя наступила пауза. Долго никто не брал слова. Наконец подняла руку Нина Шарова. Решила поддержать подругу. Тряхнув прической, она сказала:

— Пусть сами расскажут, из-за чего разгорелся сыр-бор.

— Правильно, — загудел класс. — Пусть расскажут… Давай, Щука.

— Чего рассказывать? — не вставая, сказал Толька. — Таких, как Ганька, нужно из рогатки уничтожать.

— Не стыдно? — воскликнула Нина.

— Я все сказал.

— Теперь ты, Куклин.

Я в нерешительности поднялся. Не успел подготовиться, поэтому не знал, с чего начинать. Я не любил выступать. Не оратор я. Но тут у меня столько зла накопилось, что я решил высказаться… Я рассказал, как Щука устроил под нашими окнами кошачий концерт, как мы всю ночь после этого не спали. Говорил, что Щука — первый задира в школе и задавала и что вообще таких людей нужно исключать из пионеров. Заодно лягнул и Грача. Сказал, что он — бесхарактерный человек. Куда ветер подует, туда и он. Раньше я не думал, что Ленька такой, и вот тут пришла в голову мысль. Чем я больше говорил, тем больше самому нравилось. Я бы долго говорил, да Олег за штаны потянул. Когда я плюхнулся на место, то был уверен, что Толькина песенка спета. Сейчас выступят другие, проголосуем и…

А тут все началось наоборот. Выступил Грач и обозвал меня жадиной и мелким собственником. И про нож, который я ему не дал, припомнил. Потом взял слово Миша Комов. Он присоединился к Грачу. И еще сказал, что у меня гнилое нутро и что я не из тех, с кем бы он, Миша Комов, пошел в разведку. Насчет разведки он слизал у летчика, который выступал у нас в школе в день Советской Армии. От Миши я такого не ожидал. Вот тебе и хороший парень! Кукурузовод. А я еще, дубина, хотел с ним дружить! Поднялся с места Игорь Воронин. Это тихий худой парнишка. Он каждую зиму болеет ангиной и даже за партой до апреля сидит в шарфе. Он один в классе, кто носит очки. Игорь всегда казался мне парнем умным и начитанным. А тут вдруг, откашлявшись, понес такое, что мне захотелось в него чернильницей запустить. Он говорил, что я оторвался от коллектива, что у меня тяжелый характер, что от меня можно в любой момент ожидать подлости.

Это уже слишком! Я вскочил с места и хотел дать Игорю по очкам, но Олег снова потянул меня за штаны.

— Слушай, — сказал он. — Дело говорят.

Потом выступили три девчонки, из тех, с которыми не разговаривают. Они тоже напустились на меня. Им-то что надо? Соли я им на хвост насыпал?

Я уже перестал и слушать, что говорили обо мне. Одно плохое. Ни слова хорошего. Как сговорились. И с этими людьми я столько лет учился? Жалко, что нет близко другой школы. Завтра бы перешел.

Не выступила против меня только Нина Шарова. Она настоящая девчонка. Не зря мне понравилась. Раз не выступила, значит, не считает меня таким, как все.

Удивил меня и Олег. Раньше я что-то не замечал, чтобы он выступал, а тут медленно поднялся из-за парты.

— Чего это вы все накинулись на Куклина? — сказал Олег. — Я согласен, что он не Павлик Морозов и не Тимур. Но нельзя же так… не оставлять камня на камне! Куда же мы все раньше глядели? Рядом живем, вместе учимся, а от сбора до сбора не видим ничего вокруг? Не годится так. У Куклина много недостатков. И все тут говорилось правильно. Если он парень с головой, сделает выводы.

— А если без головы? — спросил Щука.

Олег посмотрел на него.

— Ты тоже хорош гусь. Сидишь со своим синяком, как именинник… Доволен, что тебя не ругают.

— Ругайте, — сказал Толька.

— Бесполезно, — заметила Люда. — Не доходит.

— Давайте, ребята, кончать, — сказал Олег. — Надоело.

Олег — справедливый человек. И Нина Шарова. Остальные — болтуны! Я с ними больше и разговаривать не буду. Учебный год кончается. Скоро не буду смотреть на эти противные физиономии.

Хотя меня и ругали в сто раз больше Тольки, наказали нас одинаково: по выговору влепили. А если разобраться, то Щуке все равно больше досталось: выговор и синяк на скуле. А у меня один выговор. А брань, как говорит мой дядя, на вороту не виснет.

Из школы я возвращался один. Щука и Грач с другими ребятами ушли раньше. За ними — Олег. А я самый последний. Я нарочно после всех встал из-за парты. Мне не хотелось идти с ребятами. Какие это товарищи? Очень хорошо, что они выговорились. Теперь я знаю, чего каждый стоит. Да я сам ни с одним из них не пойду в разведку. Разве только с Бамбулой…

Настроение у меня было паршивое. Меня еще никогда так крепко не ругали.

— Куклин! — услышал я голос Нины Шаровой. Я как раз проходил мимо ее дома. Она стояла у калитки, закрыв колени портфелем.

— Плевать я на них хотел, — сказал я, останавливаясь. — Подумаешь, разорались!

— Куклин, — спросила Нина, — ты смелый?

Я уставился на нее и не нашелся что ответить. А она серьезно посмотрела на меня и ждала. Замок на портфеле сиял. И часы на руке сияли.

— Я бы расплакалась, если бы меня так ругали, — сказала она.

Я еще больше удивился. Не хватало, чтобы я заплакал!

— Мне смешно было слушать их глупые речи, — сказал я.

— Куклин, а ты со Щукиным справился бы?

— Видела, какой я синяк ему поставил?

Нина улыбнулась, поддала коленкой портфель и повернулась ко мне спиной.

— Который час? — зачем-то спросил я. Ведь сейчас не урок, и время меня не интересовало.

— До завтра! — сказала Нина. Она поднялась на крыльцо и помахала мне рукой.

18. КОГДА НА ОЗЕРЕ НЕТ КЛЕВА

Домой идти не хотелось. К дяде зайти? Не стоит мешать. Вот уже третий день он стучит топором на зерносушилке. Привезли тес и гвозди. Ничего не поделаешь, надо строить. Бригадир глаз не спускает с него. На дню несколько раз приходит на стройку. Дядя даже позеленел от злости. Больше не улыбается бригадиру. За это время он ни разу не вырвался на рынок. А цены на зелень и овощи с каждым днем падают. У всех на огородах поспел лук, укроп, салат. И курицы стали хорошо нестись. У всех, не только у дяди.

Схожу-ка я на озеро. Посижу с удочкой, подумаю.

Я тихонько пробрался в сени, схватил удочку — и бегом из дому. Мне повезло: мать была в огороде и не заметила. Червей около озера накопаю, есть там одно тайное место… Ребята говорили, что с неделю, как плотва стала хорошо брать. Я этой весной еще ни разу не ловил. Пойду попробую.

Проселочная дорога к озеру тянулась вдоль поля. Озимая рожь стояла высокая, зеленая Над полем пролетали жуки. В одном месте кто-то на телеге заехал в рожь и оставил две глубокие колеи. Скоро во ржи засинеют васильки.

Небо над головой голубое. Солнце припекло макушку. Пожалуй, сейчас плотва не будет клевать. Жарко. А вот к вечеру — другое дело. Но я все равно пошел на озеро. Хотелось побыть одному и все хорошенько обдумать.

До самого озера навстречу никто не попался. Все на поле. Где-то далеко стрекочет трактор. Озеро было в низине. На том берегу краснеют толстые сосны. Из воды торчат коряги. Ветра не слышно, но вода в озере подернута легкой рябью. С лодки, конечно, лучше удить, чем с берега. Лодки стоят в заводях, да что толку! Весла спрятаны. Знаю я тут одно местечко, где всегда берут окуни.

Я отыскал ржавую консервную банку, палкой наковырял в куче прелых листьев красных червей. На такого червя любая рыба возьмет. Кучу снова прикрыл листьями, чтобы не заметили, что я тут ковырялся. А то живо разворочают и не оставят ни одного червяка.

У самого берега из воды торчали черные сваи. Я взобрался на толстый трухлявый пень, спустил вниз ноги и приготовил снасть. Червяк не очень-то охотно садился на крючок, норовил сползти, но я с ним живо справился. Закинув удочку, я уставился на поплавок и стал думать. Когда рыба берет, невозможно о другом думать, а вот если поплавок не шевелится, думай сколько влезет. Все равно больше делать нечего.