Проклятый город

В кабинете Барнаби остановился в дверях:

— Теперь, судья, будь паинькой, набей портфель всякой своей судейской дрянью: формуляры, ордера, бланки жалоб, повесток, все эти «настоящим то-се»… Не забудь печати и штампы. И письменные принадлежности.

— Что за чушь! — снова оскорбленно взвился судья Твиди.

Барнаби печально вздохнул и вытащил откуда-то дубинку — в более веселой обстановке судья, пожалуй, с интересом бы принялся гадать, где на необъятной фигуре полицейского эта дубинка пряталась до этого момента. Теперь же судья не был расположен к ироническим размышлениям. Он побагровел, поправил пояс халата и, всем своим видом показывая, что действует, не желая того и только по принуждению грубой силой, принялся заполнять портфель — под скучающим, но внимательным взглядом Барнаби.

— Ладно, хватит. Пошли.

— А если я откажусь?

— Отказывайся, сколько пожелаешь, — согласился Барнаби. — Два варианта: или сам выйдешь, или я тебя вынесу… как мешок.

— Но одеться-то мне нужно, как полагается…

— Как полагается? Мантия, все эти цацки? Перебьешься. Ты и так достаточно глупо выглядишь.

Судья не то вздохнул, не то всхлипнул, плетясь, подталкиваемый в спину грубым копом. Вышли, пересекли тротуар и подошли к поджидающему автомобилю. Твиди узнал сидящего за рулем сержанта Дьюэйна. На заднем сиденье уже дрожал Гривс.

Такого нелепого судебного заседания доселе не знала история права.

Зал судебного присутствия опустился в преисподнюю, в заброшенный канализационный коллектор, город спал наверху.

Барнаби сидел в центре длинного импровизированного стола из грязных досок. В одном конце того же стола угнездился на деревянном полуразвалившемся ящике его честь судья Александер 3. Твиди, одетый в полосатую пижаму и темно-синий махровый халат. С другой стороны стола притулился Уильям Гривс, стараясь держаться попрямее на шаткой колченогой табуретке.

Вся обстановка напоминала, скорее, подземный застенок средневековой инквизиции. Воткнутые в бутылки свечи едва освещали лица присутствующих. Дверь была только одна, точнее даже, арка, а не дверь. По сторонам от нее застыли Галлаген и Дьюэйн — суровые стражи. Форсайт находился внизу, с заключенными.

Капитан Клайд Барнаби начал напутствие присяжным.

— Гривс, — обратился он к маленькому человечку, — мы считаем вас просто-напросто дурнем, непричастным к самому страшному, в чем мы сегодня будем рыться. Как многие другие мелкие сошки, вы вообразили, что легко сможете разобраться в политической путанице, сможете судить о людях, не имея опыта. Вас мы привлекли к этому делу вот почему. Нам необходимо соблюсти правильное отправление правосудия, но мы не согласны взять в присяжные любого случайного пройдоху. Мы посчитали, что хоть вы и дурень, но честный дурень. Пожалуй, вы сделали бы то же, что и мы, если бы могли и если бы узнали хоть половину той правды, которая известна нам. Следите за происходящим, и вы сейчас за полчаса узнаете больше о политике, чем за всю жизнь до этого. Вы можете пожать лавры от этой истории… Как знать, может, и до губернатора дойдете! В любом случае, выбора у вас нет. — Барнаби постарался быть как можно убедительнее, во всех смыслах.

— Я постараюсь… — проблеял Гривс.

Барнаби повернулся к Твиди:

— А тебя, старый пройдоха, надо было бы засадить в федеральную тюрьму. У нас на тебя достаточно компромата. Но мы тебя употребим с большей пользой. Делай, что надо, и ты тоже прослывешь благодетелем общества, как и Гривс.

— Что вам от меня нужно? — спросил Твиди, стараясь держаться с достоинством, но позорно дрожа — вовсе не от холода.

— Прежде всего, нужно, чтобы ты открыл судебное заседание, имеющее законную силу.

— Но… юрисдикция…

Барнаби кивнул:

— Будь спокоен, ваша честь, вопрос проработан. Это место не выходит за границы города, город здесь ныряет вниз, только и всего. Объявляешь заседание, выслушиваешь показания, свидетельства… Выписываешь десяток повесток да дюжину ордеров на аресты. Все путем, как положено.

— Это… Это неслыханно! — задохнулся Твиди. — Я отказываюсь.

Барнаби вздохнул, взглянул на Дьюэйна:

— Сержант, прошу вас, побеседуйте с судьей наедине… по соседству.

Дьюэйн ухмыльнулся, вытащил из-под куртки отрезок резинового шланга и направился к судье, демонстративно помахивая в воздухе своей игрушкой. Твиди ахнул и отпрянул, чуть не свалившись со своего ящика.

Неожиданно для себя вмешался Гривс.

— Минуту! Прошу прощения, минуту! — взмолился он с храбростью, которая не только удивила его самого, но повергла бы в величайшее изумление и его супругу. — Можно узнать, что вы намерены сделать?

Барнаби нахмурился, задумался. Движением руки задержал Дьюэйна. Минуты три он молча рассматривал Гривса, потом сказал:

— Что ж, Гривс, вопрос резонный. Город над нами постепенно перешел в лапы взяточников, бандитов, убийц. Шеф полиции Гроган — он у нас, кстати, тоже здесь — на жалованье у Кокси Сворма, нашего местного Аль Капоне. Твиди указывает вам и вашему лопоухому Большому жюри, что делать и как решать, но указывает так, как ему велит тот же Кокси. Вся лавочка прогнила так, что очистить ее можно лишь целиком, одним махом. Так как сделать это невозможно обычными средствами, мы изобрели собственную систему, разработали свою тактику. Мы взяли кое-кого из ключевых личностей этой преступной клики. У нас здесь в наручниках Хайми Крокер, адвокат Сворма, да и любого бандюги со средствами. У нас Гроган, продажный шеф полиции. У нас и почтенный Твиди.

— И эта система… Эта тактика приведет вас к цели? — В голосе Гривса послышалось некое благоговение — наверное, перед масштабами замысла.

— Конечно! — объявил Барнаби тоном, не допускающим и тени сомнения. — Твиди объявит суд легальным, мы выпишем ордера на обыски, пройдемся по домам и офисам, по депозитным сейфам, обнаружим столько, что суды там, наверху, не смогут откреститься от улик, если не захотят потерять лицо, если не захотят вмешательства федеральной системы. Иначе в город сунет нос Верховный суд страны, и уж тогда никому мало не покажется.

Гривс побледнел:

— Неужели… неужели все так прогнило? — Он вгляделся в лица полицейских, в одно за другим, и опустил взгляд. — Да, черт побери… Я действительно дурак…. Кретин. Может быть, теперь я еще больший кретин, но я вам верю! Если вы готовы на все эти вещи, значит, уверены, что за вами правда. — Старшина присяжных заговорил с неожиданным жаром: — Я полностью согласен сделать все, чтобы федеральному суду не пришлось вмешиваться! Вы показываете мне то, над чем я могу работать, и я буду работать.

Барнаби прикинул: а малыш, похоже, искренен. Вот только надолго ли его хватит? Что ж, надо использовать то, что есть… Экс-капитан ухмыльнулся:

— Покажем-покажем, за этим дело не станет.

Гривс повернулся к Твиди:

— Судья Твиди, как старшина присяжных Большого жюри я требую, чтобы вы расследовали все, что представят эти офицеры.

Лицо Твиди раза два резко сменило окраску.

— Эти ренегаты больше не офицеры! Они не служат в полиции!

Барнаби хмыкнул:

— Деннис, пригласи, пожалуйста, Грогана.

Галлаген исчез и скоро вернулся, подталкивая перед собою шефа полиции. Гроган проявил приличествующую его чину строптивость. Но Барнаби не был настроен на уговоры.

— Гроган, или ты немедленно восстанавливаешь нас всех четверых на службе, или же содержимое твоего депозитного сейфа ляжет на стол федерального прокурора округа.

— Что ты знаешь о моем депозитном сейфе?

— Котором из них? — весело подмигнул Барнаби.

Гроган поглядел на Гривса, поежился, перевел взгляд на Твиди. Не увидев ничего утешительного, обмяк, опустил голову:

— Ладно. Вы восстановлены.

Галлаген пихнул его к столу:

— Пиши приказ, Гроган.

Гроган склонился над бумагой, а Барнаби тут же подсказал:

— И добавь, что нам поручается проведение спецрасследования преступных злоупотреблений по запросу Большого жюри и судьи Александера Твиди. — Он повернулся к Гривсу и Твиди: — Так?