Пять президентов

– Неплохо, – согласился Миллер.

– Но без Ирен, профессор, – сказал Двойник. – Ирен – моя.

Миллер не умел притворяться. Он знал за собой эту слабость. К тому же у него по-настоящему заболела голова.

– Так что же, – сказал Двойник, – обсудим этот вариант?

– Не сейчас. – Миллер закрыл глаза. – Завтра… У меня голова идет кругом.

– Вижу, вижу, вы побледнели. У вас действительно сотрясение мозга? Бедный мой братик… – Двойник нежно погладил Миллера по плечу.

«А ведь он, пожалуй, не врет, – подумал Миллер. – Он действительно жалеет меня, ибо считает поверженным. Он просто опьянен сознанием своего превосходства! Это хорошо».

И вдруг Миллера как острым ножом резанула мысль: «Двойника не было раньше, и его не должно быть в будущем! Боже, как это просто! Как это бесчеловечно просто!»

– Завтра,– сказал Миллер, не открывая глаз.– Решим все завтра. Вы подумайте… о вариантах. Я тоже подумаю… братик.

Последнее слово далось ему с трудом, но почему-то очень захотелось его произнести.

– Что ж, неплохо! Дела наши, кажется, идут на лад. А говорят, что от автомобильных катастроф один только вред. – Двойник подмигнул Миллеру. – Итак, завтра. Вы больной, а потому выбирайте время.

– Я выйду отсюда в девять вечера. Заеду домой переодеться – у меня порван пиджак. Встретимся в одиннадцать… На углу Кригс-стрит и Лобн-авеню.

– Почему на улице? Уж лучше в кафе…

– Хорошо, давайте тогда в институте. Там никого уже не будет, и нам не помешают.

– Дома еще спокойней.

– Нет, нет, только не дома!

– Понимаю. Может прийти Ирен? Пожалуй, вы правы, профессор…

Двойник поправил шеей воротник рубашки и вышел.

Когда за ним закрылась дверь, Миллер понял, что еще минута-другая – и он сорвался бы. Накричал бы, нагрубил и все испортил… Итак, Миллер против Миллера. Как странно. Впрочем, странно ли? Разве все эти последние месяцы он не был занят борьбой с самим собой? Здесь ничего не изменилось, если не считать того, что его второе, темное «я» отделилось и зажило самостоятельной жизнью. Завтра этой борьбе придет конец, только и всего. Но хватит ли у него сил сломать это «я» в другом человеке?

…Утром Миллер проснулся бодрым, решительным, каким давно уже не был. Уговорить врачей выписать его из госпиталя не составило особого труда. Куда труднее было дождаться вечера.

План был четок и ясен. В 9:15 Миллер заехал к себе домой, торопливо переоделся, открыл ящик стола и, ни секунды не колеблясь, сунул в карман пистолет. Потом вышел на улицу, остановил такси. «Уэлком-сквер, 18!» – крикнул шоферу.

Ирен, как он и ожидал, была дома. С того времени, как Миллер оказался в больнице, она не находила себе места, но из квартиры не вышла ни на секунду. В любой момент Миллер мог позвать ее – так думала Ирен, страдая от случившегося.

Когда Миллер вошел, она молча поднялась к нему навстречу, и глаза ее говорили больше, чем любое слово, которое могли бы произнести губы.

– Ирен, – сказал он. – Помоги мне быть сильным…

Она на шаг отступила – маленькая серьезная девочка с внезапно осунувшимся лицом – и тихо спросила:

– Дюк, нам будет… очень плохо?

– Да, Ирен, скорей всего. Я принял решение, и через два часа…

– Но уже ночь, – сказала она.

– Через два часа я сделаю самый важный и самый трудный шаг к его осуществлению. Я пойду сейчас…

– Не надо, – прервала Ирен. – Что бы ты ни сделал, я одобряю. Однажды я уже сказала тебе об этом. Лишь бы ты не был таким…

– Каким?..

– Таким… разным. Издерганным. Я устала мучиться твоими мучениями.

– Ирен, я должен сейчас уйти.

– Хорошо. – Она подняла голову. В ее глазах блестели слезы. – Потом ты мне все объяснишь. Когда у тебя будет время. Я жду, Дюк.

Говорить Миллер больше не мог. Он благодарно посмотрел на Ирен и вышел из комнаты.

Ирен с минуту еще стояла у двери, опустив руки. Медленным взглядом обвела комнату, в которой сгущались сумерки. Потом вытерла слезы, посмотрела на часы – было десять вечера – и пошла в спальню. Когда раздался стук в дверь, она была уже в халате.

– Лили, это ты? – спросила она, решив, что это маленькая Лили, живущая на первом этаже.

Дверь открылась.

– Дюк?! – воскликнула Ирен, удивленная столь внезапным возвращением Миллера.

– Да, я. Ты расстроена? А у меня хорошие новости. Все складывается так удачно, что не сегодня-завтра ты станешь женой богатого и знаменитого мужа. Через неделю, Ирен, мы отправимся на Коралловые острова. Ты так давно мечтала о поездке… Что с тобой, дорогая?

Ирен зажала рот, чтобы не закричать.

– Ирен! – Он шагнул с ней, но она отпрянула в угол.

– Не подходи… – прошептала она. – Это не ты!

Страшным усилием воли Двойник удержал проклятия.

– Ирен, послушай… Я не думал…

Но Ирен не слушала его. Она вжалась в стену и медленно покачивала головой. Потом словно обмякла, взгляд ее потух.

– Уходи, – глухо сказала она. – И не появляйся, пока я не позову тебя. Мне надо подумать.

– Но я тебе все объясню!

– Десять минут назад я не просила у тебя объяснений. – Она засмеялась.

– Ты хамелеон. Ты не способен решать раз и навсегда. Теперь решу я сама. Уходи.

…Двойник быстро шел по темному коридору института, не глядя по сторонам. Если бы перед ним сейчас вдруг возникла стена, он не стал бы ее обходить, он прошиб бы стену – так переполняла его ярость. Но у двери в кабинет он замедлил шаг, вынул из кармана пистолет и, поколебавшись секунду, поставил спуск на предохранитель…

10. РАЗВЯЗКА БЕЗ КОНЦА

– Что было дальше? – быстро спросил Гард.

Некоторое время Фред не отвечал. Он закрыл блокнот, отвернулся к окну и с тоской смотрел на улицу. У Гарда возникло ощущение, что, не будь его в кабинете, Фред распахнул бы сейчас окно и измерил остаток своей жизни двадцатью метрами до мостовой.

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, – сказал Гард. – Тебя так надолго не хватит.

– Что было дальше? – медленно спросил репортер, словно не слыша последних слов Гарда. – Они вполне созрели для решительных действий. Понимаешь, Дэвид, – он повернулся к инспектору, – это почти то же самое, как в одном человеке идет борьба с самим собой и вот он однажды решает, что пора подвести черту. Быть или не быть – в конце концов, это каждому рано или поздно приходится решать. Но когда мы подводим черту для себя, мы можем убить мысль, оставив плоть живой. У них же плоть оказалась неотъемлемой от мысли… Убийство было. Гард, и ты это прекрасно знаешь!

– Но юридически…

– Но юридически его не было, если Миллер жив, а наличие двойников нигде не зафиксировано.

– Однажды я уже слышал это, – сказал Гард.

– От Дорона, – спокойно добавил Честер.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю все. С того момента, как появился Двойник, и до того момента, как тебя вызвал Дорон. Он тебя вызывал?

– Но при этом никто не присутствовал.

– И он говорил с тобой?

– За последние три года я впервые позволяю себя допрашивать. Да, говорил, две минуты.

– Вполне достаточно, чтобы сказать: «Инспектор Гард, зарубите себе на носу…»

– Но про Двойника он мне ничего не говорил.

– А ты у него спрашивал? Дорон привык иметь дело с теми, кого уже трудно превратить в людей, потому что Святой Франциск давно обратил их в бессловесных скотов…

– Фредерик!

– Что было дальше, Дэвид? Была ночь. Дежурный сказал, что это случилось где-то в районе двенадцати. Но их последняя встреча началась часом раньше. Целый час они сидели в креслах друг перед другом, пили вино и сжимали в карманах пистолеты. В сущности. Гард, они не были врагами, потому что человек не умеет быть врагом самому себе. Непримиримы были их планы! Одинаковое прошлое – и взаимоисключающее будущее! Это трагедия. Гард, трагедия нашего века, – я не взял бы на себя обязанность адвоката, если нужно было бы защищать оставшегося в живых… Дурацкая жизнь, если она может до такой степени искалечить психологию человека, что нередко и сами себя не узнаем!