Страница 4 из 74
В ту ночь его посетило много странных и бессвязных видений. Ему приснилось, будто он получил письмо от своего друга лорда Ловела с просьбой навестить его в родовом замке. И вот лорд Ловел встретил его в воротах, хотел обнять гостя, но, как ни старался, ему это не удавалось. Тогда он обратился к сэру Филипу с такою речью: «Хотя я умер пятнадцать лет назад, но по-прежнему распоряжаюсь замком, и никто не войдет в эти ворота без моего дозволения; знай же, это я пригласил тебя и рад здесь приветствовать, на тебя вся надежда нашего рода». Сказав так, он позвал сэра Филипа за собою, проводил его через множество комнат и вдруг исчез, а сэр Филип, полагая, что все еще следует за лордом Ловелом, очутился в страшной темной пещере, где нашел доспехи своего друга, обагренные его кровью, и услышал тяжкие стоны, словно исходящие из-под земли. И тут будто невидимая рука поспешно вывела его наружу, на пустырь, где люди огораживали арену для поединка двух бойцов. Протрубила труба, но ее заглушил голос, возвестивший: «Остановись! Нельзя открывать это раньше времени. Терпеливо жди исполнения воли Небес». Затем он очутился в собственном доме, где в самой дальней комнате вновь увидел своего друга живым, во всем блеске юности, таким, каким знал его когда-то. Он бросился к нему — и проснулся.
За занавесками сияло солнце, и сэр Филип, видя, что уже наступил день, сел на постели, припоминая, где он находится. Образы, явившиеся ему во сне, отчетливо сохранились в его памяти, но рассудок старался их развеять. Нет ничего удивительного, думал он, ни в том, что история, которую он услышал, породила видения, потревожившие его в забытьи, ни в том, что все они так или иначе касались его несчастного друга. Солнце слепило глаза, птицы услаждали слух своим пением, побеги жимолости перевешивались через окно, лаская чувства сладким ароматом. Сэр Филип оделся, помолился, спустился вниз по узкой лестнице и вышел на порог хижины. Во дворе он увидел жену и дочь хозяина, усердно занимавшихся ежеутренними делами: одна доила корову, другая кормила домашнюю птицу. Он попросил молока, которым, вместе с ломтем ржаного хлеба, утолил свой голод. Потом сэр Филип решил прогуляться по лугу, ибо Уайет с сыновьями уже отправились в поле. Но вскоре его окликнула добрая женщина и сообщила, что слуга барона пришел проводить его в замок. Он простился с женой Уайета, пообещав заглянуть к ним еще раз на обратном пути. Дочь крестьянина привела его лошадь, он вскочил в седло и поехал рядом со слугою, доро́гой расспрашивая того о семье господина.
— Давно ли ты живешь у барона?
— Десять лет.
— А что, добрый он господин?
— Да, сэр, а также добрый супруг и отец.
— Есть ли у него дети?
— Три сына и дочь.
— Сколько им лет?
— Старшему сыну пошел семнадцатый год, второму шестнадцатый, третий много моложе, да еще милорд воспитывает вместе с сыновьями нескольких юных джентльменов, двое из которых его племянники. Он держит в доме учителя, который занимается с ними разными языками, а что до физических упражнений — здесь им нет равных: стрелок учит их обращаться с арбалетом{29}, особый человек обучает верховой езде, другой — владению мечом, третий — танцам. Ко всему прочему они состязаются в борьбе и беге, такие сильные, просто не налюбуешься, и ловкие на загляденье, — наш господин ничего не жалеет для их образования.
— Поистине, — сказал сэр Филип, — он делает все, что подобает доброму родителю, и это внушает мне величайшее уважение к нему. А что юные джентльмены, выказывают они способности к учению?
— О да, сэр, — ответил слуга, — юные джентльмены, сыновья милорда, блестящие юноши, но, говорят, есть один юноша, который всех их превосходит, хотя он всего лишь сын бедного крестьянина.
— Кто же это? — спросил рыцарь.
— Некий Эдмунд Туайфорд, сын жителя нашей деревни, превосходнейший юноша, лучше не найти, и столь приятного нрава, что никто не завидует его счастью.
— Какому счастью?
— Ну как же, сэр, года два тому назад наш господин по просьбе сыновей принял его в свою семью и учит его всему наравне с родными детьми. Молодые господа любят его без памяти, особенно мастер Уильям, его ровесник. Говорят, он будет сопровождать молодых господ в военных походах, для которых милорд их потихоньку готовит.
— Чем долее я тебя слушаю, тем более растет мое уважение к барону, — сказал сэр Филип. — Он замечательный отец и превосходный господин, умеет находить достоинства в безвестности, отличать их и вознаграждать. Спешу воздать ему должное.
Беседуя таким образом, они приблизились к замку. На лугу перед ним их взорам предстала компания юношей с арбалетами, упражнявшихся в стрельбе по мишени.
— Вот, — заметил слуга, — это, как изволите видеть, наши молодые джентльмены.
Сэр Филип остановил коня, желая полюбоваться на них, и услышал возгласы:
— Эдмунд — победитель! Приз — Эдмунду!
— Надо взглянуть на этого Эдмунда! — сказал сэр Филип.
Он спрыгнул с лошади, отдал поводья слуге и направился на луг. Юные джентльмены подошли к рыцарю засвидетельствовать свое почтение. Извинившись, что помешал им, он осведомился, кто победитель. В ответ юноша, к которому он обратился, сделал знак другому, и тот с поклоном выступил вперед. Сэр Филип смотрел на него столь долго и внимательно, словно забыл о всякой учтивости. Наконец он опомнился и спросил:
— Как ваше имя, молодой человек?
— Эдмунд Туайфорд, — ответил юноша. — Я имею честь служить сыновьям его милости барона Фиц-Оуэна.
— Не вы ли, благородный сэр, — спросил юноша, к которому поначалу обратился сэр Филип, — тот чужестранец, которого ожидает наш отец?
— Да, сэр, это я, — последовал ответ, — и как раз собираюсь засвидетельствовать ему свое почтение.
— Простите, сэр, что не проводим вас, — мы еще не закончили свои упражнения.
— Милый юноша, — произнес сэр Филип, — не нужно никаких извинений, соблаговолите лишь назвать свое имя, чтобы я знал, кто был со мною столь любезен.
— Меня зовут Уильям Фиц-Оуэн, этот джентльмен — мой старший брат, мастер Роберт, а другой — мой родственник, мастер Ричард Уэнлок.
— Прекрасно, сэр, благодарю вас. Прошу, ни шагу далее, ваш слуга держит мою лошадь.
— До свиданья, сэр, — сказал мастер Уильям. — Надеюсь, мы будем иметь удовольствие видеть вас за обедом.
Юноши вернулись к своим состязаниям, а сэр Филип сел на лошадь и направился дальше; он вошел в замок с глубоким вздохом, рожденным грустными воспоминаниями. Барон встретил его с величайшим почтением и учтивостью. Он коротко перечислил важнейшие события, случившиеся в семействе Ловел за время отсутствия сэра Филипа, говоря о покойном лорде Ловеле с почтительностью, о нынешнем — с братской любовью. Сэр Филип, в свою очередь, в немногих словах поведал о своих приключениях в дальних краях и горестях, постигших его в отчизне. Сокрушаясь об утрате всех своих друзей, он не забыл и верного слугу, коего лишился в пути, и признался, что готов был отринуть сей мир и укрыться в монастырской обители, но его удержала мысль о людях, полностью зависимых от него, нуждающихся в его присутствии и помощи, а также надежда, что он сможет быть полезен еще многим. Барон согласился с его мнением, что человек, остающийся в миру, приносит несравненно больше пользы ближним, нежели тот, кто удалился от мира, пожертвовав свое достояние Церкви, служители коей не всегда распоряжаются им наилучшим образом{30}. Затем, сменив предмет разговора, сэр Филип поздравил барона, столь счастливого в своих детях, похвалил их наружность и манеры и горячо одобрил заботы об их образовании. Барон, польщенный похвалами, высказанными от чистого сердца, слушал рыцаря, преисполняясь родительской радостью.
Тогда сэр Филип перешел к расспросам об Эдмунде, который всем своим обликом произвел на него весьма благоприятное впечатление.
— Этот мальчик — сын здешнего поселянина, — сказал барон, — необыкновенное достоинство и благородство манер выделяют его среди равных ему по происхождению. Он с самого нежного возраста пользовался всеобщим вниманием и любовью и был желанен повсюду, кроме отчего дома: там, казалось, даже достоинства вменялись ему в вину, ибо крестьянин, его отец, терпеть не мог сына, обращался с ним сурово и наконец стал грозиться выгнать его из дому. Эдмунд же, бывало, выполнял разные поручения моих домочадцев, и благодаря им я в конце концов обратил на мальчика внимание. Мои сыновья настойчиво просили меня принять его в нашу семью. Два года назад я так и поступил, рассчитывая, что со временем он станет их слугою, однако его редкая одаренность и приятный нрав побудили меня определить ему более высокое положение. Возможно, многие осудят меня за то, что я даровал ему столько милостей и держу в доме как товарища своих детей; что же, его достоинства покажут, прав я или нет, покровительствуя ему, но я верю, что нашел в нем преданного слугу моим детям и благодарного друга нашей семьи.