Страница 30 из 74
— Эдмунд Туайфорд, ты наследник рода Ловел?
— Да, милорд, — ответил Эдмунд с земным поклоном. — И вы получите тому доказательства, но я по-прежнему остаюсь самым преданным и благодарным вашим слугою и почитателем ваших добродетелей.
Сэр Роберт поднялся, готовый покинуть комнату.
— Мой сын Роберт, останься, — велел барон. — Если это обман, тебе будет приятно разоблачить его, если же всё сказанное правда, тебе не закрыть глаза на очевидное, происходящее и тебя касается. Так слушай же молча, и пусть рассудок послужит тебе лучшим советчиком.
Поклонившись отцу и закусив губу, сэр Роберт отошел к окну. Уильям молча кивнул Эдмунду. Все не отрываясь смотрели на юношу, который стоял посреди спальни, опустив глаза долу, с выражением скромности и почтения к собравшимся, пока сэр Филип излагал основные обстоятельства его жизни, чудесную цепь событий, приведших к раскрытию тайны его рождения, происшествие в таинственных покоях, историю находок в роковой комнате, указывавших, что там похоронен лорд Ловел. В этом месте повествования барон Фиц-Оуэн прервал рыцаря:
— Где находится комната, о которой вы говорите? Мы с сыновьями осмотрели восточные покои после исчезновения Эдмунда, но не видели помещения, похожего на то, что вы описали.
— Милорд, — произнес Эдмунд, — дозвольте, я объясню. Дверь в комнату спрятана за одним из гобеленов, которыми завешаны стены покоев, и вы могли не заметить ее, однако у меня есть доказательство. — С этими словами он достал из-за пазухи ключ. — Если вы не сможете открыть комнату этим ключом, считайте меня обманщиком, а все мои слова — ложью. На этом доказательстве я основываю все свои притязания.
— А зачем ты забрал его? — спросил барон.
— Чтобы никто не вошел туда, — ответил Эдмунд. — Я поклялся, что никто не переступит порог комнаты до тех пор, пока я сам не открою ее этим ключом при свидетелях, специально для этого собравшихся.
— Продолжайте, сэр, — промолвил барон Фиц-Оуэн.
И сэр Филип пересказал беседу между Эдмундом и Марджери Туайфорд, названой матерью юноши. Барон был крайне удивлен.
— Неужели это правда? Как это всё странно! Бедное дитя! — воскликнул он.
Слезы на глазах Эдмунда подтверждали правдивость слов рыцаря. Охваченный волнением, он закрыл лицо руками, а затем, молитвенно сложив их, воздел к небесам, в то время как лорд Ловел застонал, находясь, казалось, в величайшем смятении.
Завершая свою речь, сэр Филип обратился к барону Фиц-Оуэну:
— Милорд, во время разговора Эдмунда с его приемной матерью присутствовало еще одно лицо, которое может дать показания обо всем, что там произошло. Возможно, ваша милость догадывается, кто это.
— Это отец Освальд, — ответил барон. — Я помню, он сопровождал Эдмунда по его просьбе. Пусть его позовут.
Послали за отцом Освальдом, и тот незамедлительно явился. Барон пожелал услышать, что священник может поведать о разговоре Эдмунда с Марджери.
— Поскольку меня сейчас вызвали именно как свидетеля, чтобы я сообщил о том, что мне известно об этом молодом человеке, — начал Освальд, — я открою вам всё не таясь и невзирая на лица. Клянусь уставом моего святейшего ордена, что расскажу одну лишь правду.
И он подробно и по порядку изложил всё, как было, упомянув и о вещах, снятых с младенца и его матери.
— Где они, можно ли их увидеть? — осведомился лорд Клиффорд.
— Они со мною, милорд, — ответил Эдмунд. — Я храню их как величайшее сокровище.
И он предъявил названные предметы всем собравшимся.
— Непохоже на обман или сговор, — промолвил лорд Грэм. — Но если у кого-то возникли сомнения, пусть скажет.
— Прошу вас, милорд, дозвольте мне, — попросил сэр Роберт. — Вы помните, в ту ночь, которую наши родственники провели в восточных покоях, я дал понять, что у меня есть подозрения относительно отца Освальда?
— Помню, — отозвался барон.
— Так вот, сэр, теперь стало ясно, что он знал куда более, нежели сказал нам. Вы сами видите: он посвящен во все секреты Эдмунда, и можете судить, зачем он напросился ехать с нами.
— Я приму к сведению твои слова, — произнес барон, — а теперь послушаем, что нам ответит отец Освальд. Я буду беспристрастен, насколько это в моих силах.
— Милорд, — промолвил Освальд, — я также прошу вас припомнить ту ночь, о которой говорит ваш сын, и в особенности мои слова об умении хранить тайны.
— Я всё помню, — откликнулся барон. — Продолжайте.
— Милорд, — произнес Освальд, — я знал больше, нежели полагал себя вправе открыть тогда, однако теперь я расскажу вам всё. Случившееся с юношей и та ночь, которую ему пришлось провести в восточных покоях, всё это, по моему мнению, не могло быть простой случайностью. На вторую ночь я настойчиво попросил его взять меня с собою, на что он согласился весьма неохотно. Мы оба услышали страшный шум внизу, вместе спустились туда, я видел, как он открыл роковую комнату, затем раздались стоны, поразившие меня в самое сердце, я преклонил колени и принялся молиться об упокоении души усопшего. Там я нашел перстень с гербом Ловелов, я отдал его Эдмунду, и теперь этот перстень у него. Эдмунд велел мне хранить в тайне всё, что я видел и слышал, до тех пор, пока не придет время объявить обо всем. Я уверился, что призван стать свидетелем в этом деле, да и любопытство мое было возбуждено, вот отчего я пожелал присутствовать при разговоре Эдмунда с приемной матерью, невыразимо трогательном. Я пересказал сейчас эту беседу настолько точно, насколько мне позволяет память. Уповаю, беспристрастному наблюдателю не в чем меня упрекнуть, но, если даже меня осудят, я ни в чем не раскаиваюсь. Пусть я лишусь благоволения богатых и знатных особ, но зато буду прав перед Богом и своею совестью. Я не преследую суетных целей, а вступаюсь за несправедливо обиженного сироту и этим, думается мне, способствую замыслам Провидения.
— Вы произнесли прекрасную речь, святой отец, — сказал лорд Клиффорд, — и ваши показания весьма существенны.
— Они столь же удивительны, сколь и убедительны, — добавил лорд Грэм, — и вся история настолько последовательна, что я не вижу причины сомневаться в ее правдивости. Но давайте осмотрим доказательства.
Эдмунд вручил им ожерелье и серьги, показал медальон с монограммой Ловелов и перстень с гербом и сказал, что у его приемной матери хранится плащ, в который он был завернут при рождении и который она предъявит по первому требованию. Затем юноша попросил послать с ним лиц, которые могли бы удостоверить, что тела его родителей действительно погребены там, где он укажет, прибавив, что с радостью отдаст решение своей судьбы в руки этих лиц, всецело полагаясь на их честь и справедливость.
В продолжение всей этой волнующей сцены преступник хранил молчание, пряча лицо, и лишь испускал тяжкие вздохи и стоны, выдававшие его душевную муку. Наконец лорд Грэм из сострадания к нему предложил удалиться для рассмотрения доказательств, промолвив:
— Лорд Ловел, вероятно, нуждается в отдыхе. Мы продолжим разбирательство в его присутствии, когда он будет расположен принять нас.
Сэр Филип Харкли приблизился к постели больного.
— Сэр, — сказал он, — я оставляю вас с вашими родственниками. Это люди чести, и я доверяю им заботу о вас и ваших интересах.
И собравшиеся, за исключением барона Фиц-Оуэна с сыновьями, покинули комнату преступника и принялись обсуждать удивительную историю рождения Эдмунда и события его жизни.
После обеда сэр Филип созвал лордов и их ближайших друзей для нового совещания, на котором присутствовали также отец Освальд, духовник лорда Грэма, исповедовавший лорда Ловела, Эдмунд и Задиски.
— Итак, джентльмены, — произнес сэр Филип, — я желал бы услышать, что вы думаете о предъявленных доказательствах, а также ваши предложения, как следует поступить дальше.
— Я выскажу общее мнение, — ответил лорд Грэм. — Мы полагаем, есть веские основания, которые позволяют считать этого молодого человека истинным наследником Ловелов, но всё же они нуждаются в проверке и подтверждении. Нет сомнений в том, что покойный лорд был убит: преступник сам в этом сознался, и всё указывает на правдивость его признания. Доказательства совершенного лордом Ловелом преступления столь тесно связаны с обстоятельствами рождения юноши, что невозможно предать гласности одно без другого. Мы на стороне правосудия, однако, в интересах барона Фиц-Оуэна, не желали бы подвергать преступника публичному позору и наказанию. Мы хотели бы найти решение, удовлетворяющее все стороны, поэтому просим сэра Филипа представить требования его подопечного, а милорда Фиц-Оуэна дать ответ за себя и своего родственника, мы же выступим третейскими судьями.