Страница 11 из 18
Кроме того, мы столкнулись с еще одной неожиданной трудностью, а именно с вывозом завоеванного в боях трофейного имущества и боевой техники. Во время отступления немцы бросили огромное количество собственного и вывезенного из Советского Союза имущества. Жадные глаза наших «героев тыла» загорались алчным огнем при виде захваченных складов с продовольствием, маркитантскими товарами, новенькой военной формой и снаряжением. Штабные автомобили, танки, тысячи гужевых повозок и фургонов, подвижные ремонтные мастерские и тягачи без спешки и тихо заполнялись самыми разными трофейными вещами, не имевшими ни малейшего отношения к имуществу, необходимому в бою».
Такие высказывания с советской стороны встречаются крайне редко. Но они соответствуют действительности. Красноармейца, который в конце января 1945 года вступает на немецкую землю, обуревали самые противоречивые чувства. Одним из них, несомненно, являлось желание отомстить немцам, которые четыре года назад напали на Россию, разрушили города и деревни, обращались с местным населением как с людьми низшей расы или превращали их в рабов, угоняли молодежь на Запад. А теперь, когда под ударами Красной армии немцы были вынуждены отступить из Советского Союза, повсеместно применяли тактику «выжженной земли». Сейчас, в начале весны
1945 года, кажется, что пробил час возмездия. В этом случае возмездие означало разбой, убийства, мародерство и насилие. Британский журналист Александр Верт, фронтовой корреспондент одной из американских газет, услышал от одного русского майора:
«Сближение [с женщинами] происходило обычно очень просто. Нашим солдатам было достаточно сказать «Фрау, ком», и она уже знала, что он хочет от нее… Будем откровенны. После почти четырех лет войны солдаты Красной армии совершенно изголодались в этом отношении. Для офицеров, и особенно для штабных офицеров, это не было такой уж большой проблемой, так как многие из них имели «военно-полевую жену» – секретаршу, стенографистку, медсестру или официантку. У обычного Ваньки [простого русского солдата] дела обстояли в этом отношении уже давно не так хорошо. В освобожденных русских городах кое-кому из них еще могло подвалить счастье, но большинству ничего не светило. Практически никогда не возникал вопрос, можно ли насиловать ту или иную русскую женщину.
В Польше произошел целый ряд прискорбных инцидентов, но что касается женщин, то здесь все строго следили за соблюдением дисциплины. Было очень много случаев воровства и грабежей. Наши парни сходили с ума по наручным часам, этого нельзя отрицать. Но мародерство и изнасилования в большом масштабе начались только тогда, когда наши солдаты ступили на территорию Германии. Они так изголодались в сексуальном плане, что часто приставали к женщинам в возрасте шестидесяти, семидесяти и даже восьмидесяти лет – для многих бабушек не такой уж и неприятный сюрприз. Но я вынужден согласиться с тем, что все это было просто отвратительно. Дурная слава шла особенно о казачьих и среднеазиатских частях!»
В первые недели, после того как Красная армия ступила на немецкую землю, на границе были установлены большие щиты с надписью: «Красноармеец! Сейчас ты стоишь на немецкой земле – час отмщения пробил!» Фронтовые газеты полны призывов к солдатам Конева, Жукова и Рокоссовского не забывать прошлое и теперь отплатить «ненавистным фрицам», око за око и зуб за зуб. В это время самым любимым чтением красноармейцев становятся статьи Ильи Эренбурга. Александр Верт цитирует одну из них, которая озаглавлена «Германия – белокурая ведьма»:
«Мы в Германии. Немецкие города горят, и я счастлив.
У немцев нет души. Один английский политик сказал, что немцы наши братья. Нет! Это кощунство, когда этих убийц детей причисляют к великой семье народов. <…>
Не только дивизии и армии идут на Берлин. На Берлин идут тела всех невинных жертв из братских могил, из траншей и рвов. Капустные поля Майданека и деревья Витебска, на которых немцы вешали свои несчастные жертвы, сапоги и ботинки погибших в газовых камерах Майданека и расстрелянных мужчин, женщин и детей – все они тоже идут на Берлин. Смерть стучится в двери на Йоахим-Сталерштрассе, на Кайзераллее, на Унтер-ден-Линден и на всех других проклятых улицах этого проклятого города.
Мы установим в Берлине виселицы. Ледяной ветер рыщет по длинным улицам Берлина. Но не ветер – ужас гонит немцев и немок на запад. <…>
Восемьсот лет тому назад литовцы и поляки говорили: «Мы умрем, и на небе мы будем мучить немцев, как они мучили нас здесь, на земле…»
Сейчас наши регулировщики стоят возле замков Тевтонского ордена в Алленштейне, в Остероде, в Мариенбурге.
Мы ничего не забудем. Мы идем по Померании, а перед нашими глазами разоренная, окровавленная Белоруссия. <…>
Некоторые говорят, что немцы на Рейне лучше, чем немцы на Одере. Не знаю, стоит ли останавливаться на таких нюансах. Немцы повсюду немцы. Немцы наказаны, но недостаточно. Они наказаны, но не все. Они все еще в Берлине. Фюрер еще стоит, вместо того чтобы висеть. Фрицы [так русские называли немцев] еще бегут, а не лежат. Кто сможет теперь остановить нас? Генерал Модель? Одер? Фольксштурм? Нет, Германия, слишком поздно. Кружитесь, горите, войте смертным воем – настала расплата».
Капитан Григорий Климов из штаба 1-го Белорусского фронта тоже интересуется проблемой расплаты:
«Я часто задумываюсь о вине и отмщении, о критериях преступления и возмездия – где заканчивается справедливое возмездие и начинается преступление? Кто смог бы хладнокровно смотреть на мертвое тело молодой женщины, лежащее в кювете, нижняя часть тела обнажена, между ног торчит бутылка из-под пива? По шоссе бесконечными рядами проходят войска. Все видят труп в кювете, большинство отворачивается, но никому не приходит в голову убрать его. Труп женщины лежит у дороги как символ. Символ – чего?
Вокруг столько жестокости, бессмысленной жестокости. Позже немцы возмутятся до глубины души, вспоминая эти зверства. Пусть они потребуют отчета у Бога! Ведь сказано же в Библии о воздаянии за гордыню.
Когда немцам напоминают о миллионах и миллионах русских военнопленных, которые были замучены до смерти в Германии, они находят много оправданий этому и приводят объективные причины. Но признают ли они этот факт как таковой? Да, им приходится сделать это. Миллионы русских должны были работать в Германии как рабы – это верно? Да, это верно! Скажут: была война и право победителя, – сегодня тоже идет война, а победители мы. Да – мы!
Простой русский солдат в глубине души убежден в том, что в войне виноваты немцы. Он не политик с сигарой во рту, он не думает о кознях Коминтерна [Коммунистического интернационала] или о борьбе Германии за мировые рынки и за «жизненное пространство». Он думает о своем сожженном доме, о своей жене, угнанной в Германию, о своих детях, которые умерли с голоду.
Я бы очень хотел опять – как было до войны – видеть в каждом немце честного человека, которому я мог бы пожать руку. Но факты, эти проклятые факты. Нужно иметь гражданское мужество, чтобы не упустить их из виду. У меня нет сил проклинать или оправдывать. Пусть Бог сам решит!»
Во время немецкой контратаки на Крагау (Восточная Пруссия) погиб офицер-артиллерист Юрий Успенский. У убитого нашли рукописный дневник, который был передан в компетентные германские органы. Позже этот дневник вместе с другими трофейными документами попал к американцам в Вашингтон. Ниже приведено несколько страниц из этого дневника:
«24 января 1945 года. Гумбиннен (ныне Гусев. – Ред.). –Мы прошли через весь город, который относительно не пострадал во время боя. Некоторые здания полностью разрушены, другие еще горят. Говорят, что их подожгли наши солдаты. В этом довольно большом городке на улицах валяется мебель и прочая домашняя утварь. На стенах домов повсюду видны надписи: «Смерть большевизму». Таким образом фрицы пытались проводить агитацию среди своих солдат. <…> Вечером мы разговаривали в Гумбиннене с пленными. Это оказались четыре фрица и два поляка. По всей видимости, настроение в германских войсках не очень хорошее, они сами сдались в плен и сейчас говорят: «Нам все равно где работать – в Германии или в России».