Вор во ржи

В полной безопасности и в чужом жилище. В таких обстоятельствах моя вторая натура обязательно начинает осматриваться в поисках чего-нибудь стибрить. Я нелегально проник в чужое помещение. Я там, где мне быть не полагается. Но если я уже здесь, почему бы что-нибудь не прихватить?

Например, серьги с ожерельем.

Если мне не положено их брать, какого черта они валяются на самом виду? То есть они лежали в шкатулке размером с ладонь, которая была засунута под трусы и лифчики во втором ящике гардероба. Ну, может, это и не означает «на самом виду», но все же…

В каждой сережке красовался рубин весом в карат, обрамленный алмазной крошкой. Рубины в ожерелье были крупнее, на глаз — по три или четыре карата. Вокруг них было, разумеется, множество искусственных рубинов, а я не имел ни ювелирной лупы, ни времени, чтобы рассмотреть их повнимательней, но на первый взгляд это была стоящая вещь. Хороший цвет, без явных включений. И оправа из золота… Как минимум, восемнадцать или даже двадцать два карата.

Если бы это была фальшивка, они бы были крупнее. Да и кто вставляет фальшивые рубины в оправу из чистого золота? Мне они показались настоящими, а если так, то стоимость их была вполне достаточной, чтобы занести сегодняшний вечер в колонку со знаком плюс.

В конце концов, я вложился в проект. Я отдал более шестисот долларов за свой номер. Письма Гулли Фэйрберна исчезли. Кто-то опередил меня в этом проекте и, чтобы завладеть ими, убил женщину. У меня выдался тяжелый вечер, и он еще не закончился, так почему же не воспользоваться возможностью получить хоть небольшую прибыль?

Однако мне еще предстояло пройти через вестибюль, заполненный копами. Я — зарегистрированный гость, и, по существу, нет ничего подозрительного в том, что я положу свой ключ на стойку и выйду из вестибюля. Мои пожитки могут остаться в 415-м, пока не придет горничная убирать номер и не унесет их. Вероятно, наряду с трусами и носками там останутся и отпечатки моих пальцев, но что из этого? Никому в голову не придет проверять пустой номер на наличие отпечатков. С учетом достаточно безалаберного ведения хозяйства в «Паддингтоне» они могли бы собрать обширную коллекцию, начиная со Стивена Крейна.

Так что же мне делать? Вернуть рубины туда, откуда я их взял? Просто так вот бросить, и всё?

Взглянув на них в последний раз, я вздохнул и с щелчком закрыл шкатулку. Она была из тех шкатулок, что просто сами скользят к вам в карман, и разве это не символично?

Я так и понял.

Я выбрался из номера в божественно пустой коридор и миновал лифт, предпочтя спуститься по лестнице. Миновав последний пролет, я вышел через незапертую дверь в холл, полный людей, большая часть которых была в форме. Остальные, гражданские лица, любыми способами пытались задержаться в вестибюле и выяснить, из-за чего весь этот шум. Люди в форме настойчиво предлагали им отправляться по своим делам. Я лично именно так и собирался поступить, поскольку смыться отсюда и было моим первоочередным делом.

Я не прятался и не торопился. Самой вальяжной походкой, с ключом в руке, я прохожу мимо конторки, собираясь отправиться на прогулку, и…

— Это он!

Последний раз, когда я слышал этот низкий, с хрипотцой голос, он звучал одновременно раздражающе и маняще. Теперь он значительно прибавил в громкости и требовательности. А та, кому принадлежал этот голос, видение в основных цветах, находилась от меня в нескольких ярдах с выставленным вперед пальцем, и палец этот был направлен на меня.

— Это тот человек, которого я видела! — продолжала она. — Он крался по шестому этажу, он вышел с лестницы через запертую дверь и ничего не мог объяснить. Плел одну ложь за другой.

А ты вошла сегодня днем в вестибюль, мысленно произнес я, с мужчиной, который по возрасту тебе в отцы годится, хотя у меня есть основания полагать, что он тебе не отец. Но разве я что-нибудь сказал?

Ее синие глаза полыхали.

— Его зовут Питер Джеффрис! — продолжала она. — По крайней мере, так он мне представился. Хотя я сильно сомневаюсь, что это его настоящее имя.

— Но очень похожее, — подал голос Карл Пилсбери. Теперь он говорил с легким южным акцентом, которого я у него еще не слышал. Я сообразил, что он пользуется разными акцентами в зависимости от ситуации, словно играет роль. — Он зарегистрированный гость, — продолжал Карл, усилив южный выговор. — Живет в четыреста пятнадцатом номере, и зовут его Питер Джеффрис.

А ты красишь волосы, мысленно произнес я, и это совершенно очевидно. Но я разве сказал хоть слово?

— Вы оба ошибаетесь, — произнес голос, который я распознал сразу. — Это некто иной, и если он тут зарегистрировался, то это само по себе подозрительно, поскольку у него очень даже неплохое собственное жилье на Вест-Энд-авеню. Это же собственной персоной Бернард, сын миссис Роденбарр. Что с тобой, Берни? Не хочешь поздороваться?

— Привет, Рэй.

— «Привет, Рэй». Неужели ты не рад меня видеть?

— Рад.

— И ты прав. На самом деле ты, конечно, не очень рад, и я тебя понимаю, но все-таки лучше я, который знает тебя как облупленного, чем кто-то другой. Сейчас мы поедем в центр, оформим тебя как полагается, ты сможешь позвонить Уолли Хэмпфиллу и попросить его приехать и вызволить тебя, и рано или поздно мы во всем разберемся. Мы же всегда разбирались, не так ли?

— Рэй, — сказал я, — у тебя нет оснований везти меня в центр.

— Ты шутишь, Берни.

— Мисс Готье утверждает, что я недостаточно убедительно объяснил ей свое появление, — продолжал я. — Но какой закон требует от меня этого, тем более перед ней? Я же не спрашивал, что она делает на шестом этаже, так какое она имеет право спрашивать меня?

— Я там живу, — подала голос Айзис.

Мне опять почудилось что-то знакомое в цветовой гамме ее костюма, не считая того, что я видел его не так давно в коридоре шестого этажа. Я понял, в чем дело, когда взгляд мой упал на картину Хорвата над камином. Юбка у нее была такая же синяя, как шляпа мишки, жакет без застежек гармонировал с курточкой, а блузка была столь же ярко-желтая, как ботинки «веллингтон». В этом было что-то неестественное, если добавить, что цвет ее кожи не слишком отличался от медвежьего меха.

— Из-за моего прошлого, — продолжал я, — и потому что ты никогда не мог поверить, что я коренным образом изменил образ жизни…

— Который ты не менял, — перебил Рэй, — ни на минуту.

— …ты решил, что я тут шныряю в поисках чего-нибудь стырить. Знаешь, если я о чем-то таком и думал, ты не имеешь права задерживать человека за его мысли и тащить в кутузку. Я ничего не брал, я не ношу воровских отмычек. Можешь не верить мне на слово. Можешь меня обыскать.

— Обязательно, — кивнул Рэй, — как только приедем в центр. Так что смотри, Берни.

— А когда вы это сделаете, то ничего не найдете, и это тебе нужно смотреть, Рэй. Что у тебя против меня есть? Я находился в номере отеля, где официально зарегистрировался. В чем тут преступление?

— Ты зарегистрировался под вымышленным именем.

— И что? Это было бы правонарушением, имей я намерение обмануть владельца гостиницы. Но я заплатил вперед, наличными, Рэй. Если ты не намерен платить по счетам, ты обычно не платишь вперед. Тут я чист.

— Я всегда знал, что ты мастер заливать. У тебя талант, Берни. Если бы у нас было только сообщение о потенциальном грабителе и мы бы при тебе не обнаружили ни отмычек, ни украденных вещей, я бы тебя, наверное, отпустил. Но в номере на шестом этаже — мертвая женщина, и похоже, кто-то помог ей отправиться на тот свет, а тебя видели на шестом, и как все это выглядит?

— Для меня это выглядит чистой воды совпадением, — заявил я. — Что бы там ни произошло, я не имею к этому никакого отношения. А сейчас я бы хотел отправиться домой. У тебя нет оснований меня задерживать, и я знаю свои права.

— В этом я не сомневаюсь, — кивнул Рэй. — Давно должен был выучить. Столько раз слышал… Но просто на тот случай, если у тебя вдруг заржавела память, напоминаю, как они звучат. Ты имеешь право хранить молчание. Понятно?