Знамя Быка

— Мой Маттео, теперь ты можешь не тревожиться. Он считает тебя мертвым и боится больше, чем живого.

И с этими словами лишилась чувств.

Единственный случай, когда удалось перехитрить герцога Валентино, ни в коей мере не уменьшает моего высокого мнения относительно его проницательности. Надо признать, что его избранник, на которого он сделал ставку, оказался неподходящим. Герцог не внял предостережениям брата Серафино. Но, с другой стороны, к чему рассуждать? Факты изложены, и можно делать любые выводы.

Судьба Панталеоне сложилась счастливее, чем он того заслужил. Однако, как сказал любимый философ синьора Альмерико, человек не выбирает роль, которая ему досталась.

О Панталеоне просто забыли, когда Чезаре со всей своей свитой покинул Кастель-делла-Пьеве. Когда герцог наконец вспомнил о нем и отдал приказ, чтобы его удавили, выяснилось, что несчастный заразился черной оспой и был отправлен в лепрозорий. Герцог решил предоставить мошенника судьбе.

Однако молодость одержала победу над грозным противником. Панталеоне удалось вырваться из цепких лап болезни. Но когда он вновь вернулся к жизни, вряд ли кто-либо мог узнать в нем дерзкого капитана, который когда-то январским вечером искал убежище в Пьевано. Карьера солдата удачи была кончена, и ему не оставалось ничего иного, кроме как отправиться в деревушку Лавено, что в окрестностях Болоньи. Апрельским утром он появился в винном магазинчике Леокадии и, упав на ее пышную грудь, предоставил себя попечению женщины, о которой в свои лучшие времена даже не вспоминал. Леокадия, обвив руками его шею, молча плакала, благодаря небо, и благословляла болезнь, сделавшую его слабым и уродливым, ибо она вернула ей возлюбленного. Такова уж женская натура…

ВЕНЕЦИАНЕЦ

I

У великих не бывает недостатка в недругах. Сначала им приходится иметь дело с теми, кого они в состоянии затмить, а затем наступает очередь ничтожных паразитов человеческой расы, которые начисто лишены понимания идей, выдвигаемых другими. Втайне осознавая свою ограниченность, они изливают яд своей злобы на достигших славы. Величие других ранит их себялюбие. Поэтому они с готовностью становятся клеветниками и сплетниками, понимая, что если смогут умалить объект своей зависти в глазах общества, то тем самым уменьшат дистанцию между ним и собой. Они превозносят свои заслуги и достижения, становясь в собственных глазах фигурами куда более важными, и в то же время гнусно и безжалостно клевещут на тех, кому завидуют, преуменьшая их заслуги, пороча личную жизнь и общественную деятельность и пачкая их репутацию отвратительной грязью собственных вымыслов. Этим они и выдают себя, поскольку глупца всегда можно отличить по двум характерным признакам: чрезмерному тщеславию и лживости. Однако их лживость, сама по себе являясь продуктом их убогого интеллекта, не обманывает никого, кроме людей того же сорта.

Таков был мессер Паоло Капелло, представитель Светлейшей республики Венеции и выразитель ее ненависти к Чезаре Борджа. С постоянно возрастающим страхом Венеция следила за усилением власти герцога в Италии. Она видела, что на полуострове ей угрожает серьезный соперник, которому по силам затмить ее славу. Поскольку Венеция считала себя вправе судить и осуждать всех, она мерила его единственными известными ей мерками, словно поступки гениев можно оценивать по стандартам, управляющим жизнью галантерейщиков и торговцев специями. Таким образом, Венеция стала наиболее искусным и непримиримым врагом Чезаре Борджа в Италии.

Венецианцы с радостью двинули бы против него свои войска, но, помня о его союзе с Францией, не осмеливались на такой шаг. Зато они делали все, что было в их силах. Попробовали испортить отношения герцога с королем Людовиком XII, а когда это не удалось, попытались образовать коалицию с другими государствами, с которыми обычно враждовали. Потерпев неудачу и здесь, они прибегли к банальным, но испытанным средствам: убийству и клевете. И для этого у них под рукой всегда имелся такой бесподобный и ни для чего более не годный инструмент, как мессер Капелло, одно время представлявший Венецию в Ватикане.

Этот Капелло был увертлив и скользок, как червяк, барахтающийся в грязи. Он всегда действовал в тени, исподтишка и не давал герцогу достаточных оснований для принятия чрезвычайных мер против своей неприкосновенной персоны посла. Трудно понять, как ему удалось избежать веревки на заре своей постыдной карьеры. Это было, возможно, одним из самых главных упущений Чезаре Борджа. Какой-нибудь наемный головорез смог бы без особого труда перекрыть этот источник сквернословия, тем самым сохранив для потомков имена Чезаре Борджа и всех членов его семьи менее запачканными грязью.

Когда Джованни Борджа, герцог Гандийский, был убит во время одного из своих любовных похождений, и убийца, несмотря на то, что среди подозреваемых назывались имена его собственного брата Жофре и кардинала Асканио Сфорцы и многих других, не был найден, из Венеции прозвучало обвинение, не основывающееся ни на малейших доказательствах, что это богопротивное дело было совершено Чезаре. Когда Педро Кальдес — или, как его называли, Пьеротто, — камерарий папы, упал в Тибр и утонул, Венеция представила зловещую историю, — вышедшую, несомненно, из-под плодовитого и бессовестного пера мессера Капелло, — о том, как Чезаре заколол беднягу на руках у самого папы; и хотя в подобном деле не могло быть свидетелей, мессер Капелло привел многочисленные подробности. Когда несчастный турецкий принц Джем умер от колик в Неаполе, слух о его отравлении «порошком Борджа» распространил не кто иной, как Капелло, прибегнувший к аналогичному средству еще раз, когда похожее несчастье случилось с кардиналом Джованни Борджа, умершим от лихорадки во время поездки по Романье. Но если бы изобретенные Капелло лживые истории вращались лишь вокруг стали и яда, его можно было судить и не столь строго. Но было кое-что похуже, гораздо хуже. Не осталось, пожалуй, ни одной навозной кучи, которую он не разворошил бы в интересах Светлейшей республики. Его нечистоплотное перо неустанно трудилось, лихорадочно описывая подхваченные в папских приемных непристойные сплетни, главным героем которых был Чезаре Борджа. Большая часть всего этого сохранилась в сочинениях, которые можно прочитать, но которым вовсе не обязательно верить. Не стоит пачкать бумагу их повторением.

Так мессер Паоло Капелло служил Светлейшей республике. Однако его усилия не приносили плодов, которых столь жаждала Светлейшая республика, и поэтому было решено прибегнуть к методам более надежным, чем клевета. В середине октября 1500 года от Рождества Христова, в восьмой год папства Родриго Борджа, занявшего трон Святого Петра в Риме под именем Александра VI; тиран Пандольфо Малатеста был изгнан из области Римини, которая давно была объектом вожделений Светлейшей республики. Теперь по праву завоевания она перешла к Чезаре Борджа, увеличив его владения и могущество, и в Светлейшей республике поняли, что настало время для решительных действий. Исполнителем был избран принц Марк-Антонио Синибальди, направленный в Римини в качестве чрезвычайного после Венеции. Он глубоко дорожил интересами Венеции, был человеком смелым, изобретательным и ненавидел герцога Валентино настолько сильно, словно у него к нему были личные счеты.

Чтобы подчеркнуть мирный и дружественный характер миссии Синибальди, его сопровождала принцесса, красивая и утонченная дама из благородного рода Альвиано, и эта пара появилась в Римини в окружении чрезвычайно роскошной свиты.

Принцессу везли в карете, запряженной двумя молочно-белыми низкорослыми испанскими лошадками, покрытыми вышитыми попонами красного бархата, свисающими до земли. Сама карета была расписана и украшена позолотой, словно сундук с приданым, а окна украшали занавески с красными гербами, изображавшими Крылатого льва святого Марка[25]. Карету сопровождал сонм пажей, выбранных из мальчиков-патрициев и одетых в ливреи республики.

25

Крылатый лев святого Марка — лев был эмблемой евангелиста Марка, покровителя Венеции.