Знамя Быка

— Кем интересуется? — спросил Панталеоне.

— Сенекой, — повторил мальчик.

— Кто это? — удивился Панталеоне.

— Философ, — сказал Рафаэль. — Мой господин любит всех философов.

— Тогда он полюбит и меня, — произнес Панталеоне и допил остатки бульона. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Как же не ответил? Я уже сказал, что у нашего синьора, несмотря на его положение, совсем мало слуг. Во всем замке лишь четверо конюхов.

— Пусть так, — настаивал Панталеоне, — но одного из четверых можно было бы уступить мне.

— Но Винченцо — тот, кто помогал вам добраться до постели, — личный слуга нашего синьора; у Джанноне много дел на конюшне, а Андреа ушел в предместье по поручению мадонны.

— Но ты сказал, что их четверо.

— Четвертый — Джиберти, он исчез неделю назад.

Панталеоне задумчиво взглянул на потолок, размышляя, случайно ли совпало исчезновение Джиберти с исчезновением Маттео Орсини, и желая знать, существует ли между ними связь, продолжил разговор.

— Ты имеешь в виду, что его уволили? — проворчал он.

— Не думаю. Это загадка. В то утро здесь было много суеты, и с тех пор я не видел Джиберти. Но он не был уволен, поскольку я был в его комнате и вся его одежда на месте. И он не покидал Пьевано, разве что пешком, поскольку ни одна лошадь не исчезла из стойла. Напротив — и тут еще одна загадка, которую никто не может объяснить, — на другое утро после пропажи Джиберти я обнаружил в стойле семь лошадей вместо обычных шести. Я нарочно ходил туда считать их, чтобы узнать, уехал ли Джиберти из замка. Я мало верю в колдовство и не думаю, что Джиберти превратили в лошадь. Стань он ослом, я еще мог бы поверить, для такого превращения не требуется больших усилий. Вот вам и загадочка!

На лице Панталеоне никак не отразился тот интерес, который он проявлял к рассказу мальчика, косвенно подтверждавшего присутствие беглеца в Пьевано. Он лениво улыбнулся мальчику, ободряя его, и, чтобы тот чувствовал себя более раскованно, прибегнул к лести:

— Клянусь Всевышним, хоть ты, быть может, всего лишь мальчишка, у тебя ум мужчины, и даже больше ума, чем у многих мужчин, которых я знал. Ты пойдешь далеко.

Мальчик забрался с ногами на постель, подвернув их под себя, и удовлетворенно улыбнулся.

— От тебя ничего не укрылось, — подзадоривал его Панталеоне.

— Действительно, немногое, — согласился мальчик. — И я могу сказать вам еще кое-что. Оказалось, что жена Марио тоже пропала. Марио — это наш кастелян, тот самый, с оспинами на лице, который прошлой ночью пустил вам кровь. Жена Марио, кухарка, исчезла вместе с Джиберти. И это обстоятельство сильно озадачило меня.

— Будь ты постарше, оно озадачило бы тебя куда меньше, — промолвил Панталеоне, намекая на обстоятельство, в которое не верил сам.

Рафаэль откинул голову и с усмешкой посмотрел на солдата.

— Вы хорошо сказали, что у меня ума больше, чем у многих мужчин, — подчеркивая последние слова сообщил он Панталеоне. — Конечно, мужчина грубо ошибся бы, сделав поспешные и непристойные заключения. Но, синьор! Я ведь мальчик, а не херувим на фреске. Стоит вам только увидеть Коломбу — жену Марио, и вы не будете сомневаться в чистоте ее отношений с Джиберти или со всяким другим мужчиной. Вы, конечно, помните восхитительное лицо Марио, выглядящее так, как будто по нему скакал дьявол и на каждом его копыте была докрасна раскаленная подкова. А жена его еще безобразнее, поскольку сама подхватила от него оспу, и сейчас они идеально подходят друг другу.

— Ах, пострел, — произнес Панталеоне. — Твой рассказ грубоват даже для солдатского уха. Будь ты моим сыном, я всыпал бы тебе плетей.

Он отшвырнул покрывало и встал, чтобы одеться. Он узнал все, что хотел.

— Загадочность всех этих событий очень занимает меня, — продолжал болтать паж. — Можете ли вы разобраться в этом, синьор Панталеоне?

— Попробую, — зловеще ответил тот, натягивая чулки, но Рафаэль, несмотря на ранее развитие, не услышал нотки угрозы в ответе.

Итак, у Панталеоне имелись на руках некоторые факты, казавшиеся ему совершенно очевидными: исчезновение конюха Джиберти и кухарки Коломбы, совпавшее с появлением лишней лошади в стойле и, следовательно, с возможным прибытием Маттео Орсини в Пьевано, говорило в пользу того, что забота о последнем была поручена этим двум слугам. Далее, если бы Маттео Орсини остался в самом замке, таких мер не потребовалось бы, отсюда следовало, что для большей безопасности его укрыли где-то в другом месте, скорее всего где-то в крепости. Теперь ему предстояло установить, какие укромные закутки существуют внутри цитадели, а для этого надо было выйти наружу.

Он облачился в старательно высушенные одежды, которые паж ему принес из кухни, натянул сапоги, а поверх камзола абрикосового цвета накинул и кожаный плащ. Прицепив свою длинную шпагу слева, а тяжелый кинжал повесив на бедре справа, он направился вниз: изящный кавалер, со щегольской и надменной выправкой, в котором трудно было узнать грязного, изможденного беглеца, еще вчера умолявшего синьора Альмерико об убежище.

Бойкий Рафаэль провел его к синьору Альмерико и монне Фульвии. Они сердечно, без тени вчерашнего недоверия, приветствовали Панталеоне, искренне радуясь очевидному улучшению его самочувствия, и догадливый кондотьер сделал вывод, что они успели посоветоваться с Маттео, а тот засвидетельствовал, что история, рассказанная Панталеоне, похожа на правду и что он действительно был дружен с Паоло Орсини.

Он немедля отправился бы исследовать крепость, якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом, но Марио был непоколебим:

— Что, синьор? На прогулку в вашем состоянии? Это безумие. Прошлой ночью у вас была лихорадка и вам пустили кровь. Вы должны отдыхать и восстанавливать свои силы, иначе я не отвечаю за вашу жизнь.

Панталеоне насмешливо отверг замечание относительно своей слабости. Морозный воздух совсем не повредит ему. Разве солнце не светит? Разве он не чувствует себя опять самим собой?

Но эти аргументы только утвердили Марио в своей правоте.

— Если благодаря моему искусству вы сегодня чувствуете себя лучше, положитесь на него и далее и послушайтесь моего совета: чувство облегчения — иллюзия, испытываемая вами вследствие освобождения от избытка крови. Выходить наружу опасно для вас, это может свести на нет все мои усилия.

Орсини и его дочь присоединились к увещеваниям Марио, и в конце концов, чувствуя, что дальнейшее упорствование может разбудить новые подозрения, Панталеоне уступил, пряча досаду за показной веселостью.

День, проведенный в стенах замка, тянулся долго, несмотря на все усилия хозяина и его дочери развлечь своего гостя. Их радушие, сам факт, что он сидел за одним столом и ел хлеб вместе с ними, не оказывали ни малейшего впечатления на Панталеоне. Двусмысленность происходящего, гнусность способа, который он использовал, чтобы войти в их доверие, нисколько не трогали его. Ему ничего не стоило сидеть здесь как другу и наслаждаться радушием хозяев.

Панталеоне был бесчувственным эгоистом с практическим умом, направленным на достижение выгоды. Честь он рассматривал лишь как одно из проявлений слабости тщеславного человека, а ощущение стыда было ему и вовсе незнакомо. Сам Макиавелли мог бы воздать ему должное за редкую целеустремленность, которой он руководствовался в практических делах.

На другой день он наконец добился того, чего хотел, несмотря на сомнения Марио. Для компании он взял бы с собой пажа, полагая, что этот болтун мог бы оказаться полезен, но законы гостеприимства в Пьевано предписывали другое. Обязанности гида взяла на себя монна Фульвия. Он пытался отговориться тем, что семья синьора Альмерико и так делает для него слишком много, однако девушка настаивала, и в конце концов они отправились гулять вместе.

Сады Пьевано поднимались террасами по крутым склонам холма, окруженного массивными крепостными стенами, простоявшими уже более двухсот лет и выдержавшими не одну осаду. Летом здесь господствовала буйная зелень прохладных рощ и виноградников, но сейчас бледное январское солнце освещало незатейливый узор голых ветвей, и лишь там, где стаял снег, виднелись островки зеленого дерна. А внизу простиралась сверкающая на солнце поверхность Тразименского озера.