Страница 55 из 74
Подавляющее большинство евреев, уничтоженных в левобережной части Киевской области, — 3300 из 4000 — составили военнопленные.[223] В 1943 году, при освобождении села Злотовка в Киевской области были обнаружены обезображенные трупы военнопленных евреев с отрезанными языками, проломанными черепами, следами ожогов и других пыток.[224]
Наглядное представление о том, как в лагерях происходила первичная селекция, дают воспоминания бывших советских военнопленных — как русских, так и евреев. О шталаге 346 в Кременчуге сохранилось свидетельство бывшего рядового Николая Александровича Бондарева, попавшего в окружение, а затем в плен на Полтавщине. Поначалу лагерь представлял собой «…огороженный колючей проволокой загон на колхозном поле, где уже находилось к тому времени много пленных. Среди них находились и раненые. Зверства, избиения и надругательства начались в первые же дни: политработники в форме, евреи и похожие по внешнему виду расстреливались здесь же на месте… Через некоторое время часть пленных из этой загородки перегнали в г. Кременчуг, в лагерь (бывшие воинские склады, огороженные проволокой). Вот и зверства и издевательства здесь продолжались. Виденное и испытанное нами здесь трудно описать полностью. Например: немецкие солдаты и офицеры отбирали в первую очередь пленных еврейской национальности и похожей внешности и с этими пленными устраивали «развлечения». Один пленный становился на четвереньки, другой садился ему на спину, а третьему давали в руки дубину и заставляли в таком виде «бегать» по двору, подгоняя ударами дубинки. Ослабевших под хохот «зрителей» расстреливали. Придумывались и другие «развлечения»….[225]
Удивительная судьба выпала другому русскому солдату — Петру Петровичу Астахову.[226] Вот цитата из его воспоминаний «Зигзаги судьбы» — в ней описывается прибытие военнопленных в конце мая 1942 года в шталаг в Первомайске Одесской области:
«Мы были первыми, кто переступил порог этого лагеря. Территория его была в квадрате сто на сто, обнесена колючей проволокой с вышками и прожекторами по углам. С левой стороны от входа крытое, похожее на склад помещение, высотою в два этажа. Несколько ворот были открыты днем и закрывались на ночь…
Для ежедневных проверок утром и вечером во дворе в центре, отвели громадную площадь, где одновременно могли быть построены все пленные лагеря — 500–600 человек. После утренней проверки пленных отправляли на работу, после вечерней — запирали в барак.
В первый день всех военнопленных выстроили во дворе, пришло лагерное начальство, устроили «смотрины» прибывшим. Начальник лагеря в новой «с иголочки» форме был похож, как мне тогда показалось, на генерала. Шел в сопровождении переводчика и солдат охраны. На плохом русском языке переводчик от имени коменданта лагеря обратился к построенным пленным.
Он ознакомил с внутренним распорядком лагеря, сказал, что с завтрашнего дня все прибывшие пленные пойдут на работу. Предупредил всех, чтобы каждый знал свою команду и чтобы потом выходили на работу только с теми, куда их определили в первый день.
Утром и вечером пленные будут получать паек, они должны соблюдать дисциплину и порядок. За нарушение будут наказываться карцером и лишением хлеба. Пленные, намеревающиеся бежать, будут расстреляны.
Было похоже, что комендант ознакомил присутствующих со всеми строгостями режима, но команда «разойдись» не была подана, и строй продолжал стоять.
Наконец фельдфебель вновь обратился к пленным:
— Выйти из строя всем коммунистам, офицерам и евреям! — четко звучал его голос перед затихшим строем пленных.
— «Kommunisten, Ofizieren und Juden» — несколько раз повторил фельдфебель и, видя, что строй стоит и не реагирует на его команду, обратился уже к переводчику, чтобы тот перевел следующие его слова:
«Es wird schlimmer… Müssen Sie sich selbst anmelden lassen».
(Хуже будет… Вы сами должны об этом заявить!)
После некоторых колебаний из строя вышло несколько человек и остановились, ожидая команды.
Через минуту они направились в сторону сарая, где их ожидали немецкие солдаты. Там встали, положили пожитки на землю, поснимали верхнюю одежду и в нательном белье вошли в сарай.
Их было четверо-пятеро — не запомнил. Через несколько дней там оказалось еще несколько человек. Были среди них командиры, переодетые в солдатское, и евреи, узнать которых не составляло труда.
Не знаю, что заставило этих людей добровольно сдать себя в руки лагерных властей? Может быть, надежда на то, что «добровольное признание смягчит наказание»? Но этого не случилось, расстреляли всех.
Казавшийся неминуемым расстрел на передовой совершился здесь, в лагере, на глазах сотен пленных, не веривших тому, что происходит. Это была та самая правда о расправах над коммунистами, евреями и комсоставом Красной Армии, которую передавали сводки Информбюро.
Голодных и обессиленных, их вывели из сарая, поставили деревянные козлы, перевитые колючей проволокой и заставили перепрыгивать через них. Потом, пробежав мимо кухни и обогнув ее, они бежали дальше к открытым воротам, выходящим за зону, к вырытой яме. Там у ямы, их ожидал избавляющий от мук и позора выстрел в затылок…
Вся эта операция-трагедия завершалась удивительно четко и спокойно, по заранее продуманному плану, без криков о пощаде и помощи. Она закончилась братской могилой — ее тут же забросали землей пленные».[227]
Вот еще несколько свидетельств из той же, так сказать, славянской перспективы.
Политрук-зенитчик Геннадий Бедняев был взят в плен 18 мая 1942 года близ Керчи. Он вспоминает: «…нас согнали в колонну длиной в несколько километров и по майской жаре, истекающих потом, погнали в сторону Феодосии. Я шел крайним слева […] Левее и чуть впереди шел фашист с автоматом наперевес. Он внимательно вглядывался в бредущих, периодически упирался стволом автомата в плечо того, кто казался ему евреем, а на самом деле, может, и не был, и выкрикивал: «Иуда, век!», что означало: «Еврей, выходи!». Звучала короткая очередь… Мы содрогались и шли дальше».[228]
Павел Андреев, взятый в плен в августе 1941 года под Лугой, вспоминает о большом лагере, куда их пригнали из пересыльного: «Нас построили в шеренгу и стали пересчитывать. Из караульного помещения вышел офицер. На нем была красивая, черного цвета форма с красно-белой повязкой на рукаве и фашистской свастикой. В руках то ли трость, то ли плеть, я так и не понял. Действовал он ею, как учитель указкой. Переводчик сказал, чтобы все находящиеся в строю командиры и комиссары вышли на 5 шагов вперед. Фашистский офицер говорил резко и угрожающе. В таком же тоне переводил переводчик: «Командиры и комиссары, не вышедшие из строя, будут расстреляны на месте». Вышедшим из строя приказали построиться в шеренгу около караульного помещения. Снять шинели и вещевые мешки. Офицер начал осматривать рукава гимнастерок, отыскивая политруков по нашитым на них звездочкам. У некоторых от звездочек остались лишь еле заметные следы. Попадая в плен, эти люди точно знали, что их ждет, поэтому пытались замаскироваться под рядовых бойцов. Но фашисты хорошо знали об этих уловках, поэтому осматривали подозреваемых пленных особенно тщательно.
Затем начался поиск евреев. Зная, что добровольно никто не сознается в своей принадлежности к этой национальности, эсэсовец проходил вдоль шеренги и направлял трость на того или иного человека, выкрикивая: «Юда». Заподозренных оказалось человек восемь. Не все среди них, конечно, были евреями, но фашистов это не волновало».[229]
223
Альтман, 2002. С. 301.
224
Свердлов, 1996. С. 48, 58.
225
Из письма автору.
226
Он родился в Иране, его детство прошло в Баку. В мае 1942 он попал в плен под Харьковом, прошел через различные дулаги и шталаги на Украине, в Польше и в Германии, пока не попадал в июне 1943 в Райхенау. Отсюда он бежал в Швейцарию, где до конца войны содержался в лагере для интернированных. После войны работал переводчиком при советской репатриационной миссии в Швейцарии и Лихтенштейне. В конце 1945 он вернулся в СССР, а через год, в декабре 1946, был арестован СМЕРШ и осужден особым совещанием по статье 58.1 к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, а после повторного осуждения — еще к 15 годам! В 1955 освободился и был сослан в Караганду на поселение. Ныне проживает в Переславле-Залесском (см.: Общество «Мемориал», Москва. База данных репрессированных. № 71478). Астахов, 2005).
227
Астахов, 2005. С. 73–75
228
Бедняев Г. Операция «Осколок». Нижний Новгород, Бедняев, 1999. С. 13. Самого Бедняева как политработника не разоблачили лишь потому, что из-за плохой интендантской службы у него не было ни алых металлических звездочек на пилотке, ни матерчатых звезд на левом рукаве гимнастерки. А по четыре треугольника в каждой петлице носили, кроме замполитов, еще и старшины.
229
Андреев П. Война глазами солдата. Шарья. Андреев, 2002. С. 25–26.