Южный полюс

Все на «Фраме» разделяли мое мнение, и мы старались действовать соответственно, несмотря на очевидные трудности. Два раза в день всю палубу хорошенько окатывали водой, не говоря уже о том, что частенько приходилось вооружаться ведром и шваброй и драить то тут, то там. Не меньше раза в неделю снимали настил и драили каждый щит до тех пор, пока он не становился снова таким же чистым, каким был еще в Кристиании. Для этой работы требовалась изрядная выдержка и терпение, но наши люди выдержали испытание.

То и дело можно было услышать призыв:

– А ну-ка, наведем чистоту.

По ночам, когда из-за темноты не так-то просто было что-нибудь разглядеть, нередко можно было услышать более или менее сочные выражения людей, которые при перестановке парусов брались руками за ту или иную снасть, лежащую на палубе. Вряд ли нужно разъяснять, чт их раздражало; как-никак, кругом лежали собаки, которых днем и поили, и сытно кормили. Впрочем, ругань постепенно сменилась остротами. Ко всему со временем можно привыкнуть. Если это часто повторяется, в конце концов начинаешь спокойно относиться и к тому, что у тебя на пальцах остаются следы собачьей неопрятности.

На судах заведено делить сутки на четырехчасовые вахты. Команда делится на две группы, которые сменяют друг друга каждые четыре часа. Но на судах, плавающих в Ледовитом океане, обычно устанавливают шестичасовые вахты. Такой распорядок избрали и мы после того, как за него при голосовании высказалось подавляющее большинство. При таком расписании на вахту поднимают два раза в сутки, и свободная смена успевает как следует поспать. Когда за четыре свободных часа нужно поесть, покурить да еще и поболтать малость, на сон почти ничего не остается. А случись какой-нибудь аврал, то и вовсе не поспишь.

Для работы в машинном отделении у нас при выходе в плавание было два механика – Сюндбек и Недтведт. Они сменяли друг друга через каждые четыре часа. И когда машина работала подолгу, им нелегко приходилось. Да и вообще не мешало иметь в запасе еще одного человека. Поэтому я решил, что следует подготовить третьего, резервного механика. Вызвался Кристенсен, и надо сказать, что он прекрасно справился с переменой специальности. Казалось бы, опытный палубный матрос – как бы потом не раскаялся. Но он быстро стал заправским механиком. Тем не менее, когда мы проходили полосу западных ветров и каждый умелый моряк был нужен, его не раз можно было видеть на палубе.

Дизель, который во время нашего плавания в Атлантике был для нас постоянным источником тревог и беспокойства, в искусных руках Сюндбека вернул себе наше доверие. Он работал так, что отрадно слушать. Послушать, как рокочет машина, можно подумать, что «Фрам» несется со скоростью миноносца. Не вина машины, что на самом деле было иначе. Возможно, отчасти виноват был винт. Наверно, ему следовало быть немного больше; впрочем, мнения специалистов тут расходятся. Но у нашего винта был еще один серьезный порок. Стоит подняться небольшому волнению, как начинают стучать подшипники. Это обычный недостаток на судах, где винт для предохранения его ото льда делается подъемным. И мы его не избежали. Единственным средством было поднять всю раму и залить подшипники новым металлом.[31] Работа весьма трудная, когда надо делать ее в открытом море, да еще на таком валком судне, как «Фрам».[32]

Что ни день, мы с удовлетворением отмечали, что собаки все больше осваиваются на судне. Возможно, были среди нас скептики, поначалу сомневавшиеся, что проблема собак будет решена. Но если такие сомнения и были, они быстро развеялись. Очень скоро у нас появились все основания рассчитывать, что мы благополучно довезем собак. Главное, кормить их получше и посытнее, насколько позволяли обстоятельства. Как уже говорилось, мы припасли для них главным образом сушеную рыбу. Эскимосская собака не страдает особенной привередливостью, но и ее желудку мало получать все одну только сушеную рыбу. Необходимо добавлять в рацион жиры, иначе дело может плохо кончиться. Мы везли с собой много бочек жира и сала, но не настолько много, чтобы можно было не экономить. Стремясь растянуть запасы подольше и скармливать нашим иждивенцам побольше сушеной рыбы, мы надумали варить своего рода кашу из рубленой рыбы, сала и кукурузной муки. Эту кашу собаки получали три раза в неделю, и она им безумно нравилась. Они быстро научились распознавать дни, когда им подавали любимое месиво. Услышав звон жестяных мисок, в которых разносили порции, они сразу поднимали такой шум, что нельзя было расслышать человеческого голоса. Готовить и раздавать этот дополнительный паек порой довольно хлопотно, но эти хлопоты окупались. Если бы мы отступили перед трудностями, вряд ли нам удалось бы довезти всех собак до Китовой бухты.

Сушеная рыба не шла ни в какое сравнение с кашей, зато ее у нас было вдоволь. Собаки-то никогда не были довольны своей порцией, так и норовили что-нибудь украсть у соседа. Может быть, это был для них своего рода спорт, но во всяком случае они им сильно увлекались, и порой только хорошая трепка помогала псу уразуметь, что это недозволено.

Да и потом, боюсь, он продолжал заниматься воровством, хоть и знал, что это не годится; трудно отвыкать от дурной привычки.

Другая вековечная привычка эскимосских собак, от которой мы пытались отучить их в плавании – страсть к концертам. В чем, собственно, смысл этих представлений – то ли это развлечение, то ли выражение удовольствия, а может, наоборот, – мы не могли точно установить. Они начинались вдруг, ни с того ни с сего. Вот лежат собаки тихо и спокойно. В следующую минуту какая-нибудь из них, взяв на себя роль запевалы, испускает долгий, тоскливый вой. Если им не мешать, скоро к этому вою присоединяется вся свора, все воют, одна хуже другой, и несколько минут продолжается эта адская музыка. Единственным забавным во всем этом представлении был конец. Все собаки смолкали разом, совсем как хорошо спевшийся хор слушается жеста хормейстера. Правда, тем, кто в это время спал, концерты не доставляли никакого удовольствия, и даже конец их не утешал, ведь собачий хор нарушал самый крепкий сон. А если вовремя остановишь запевалу, удается, как правило, сорвать весь концерт. Благодаря этому средству можно было не беспокоиться за свой ночной сон.

При отплытии из Норвегии у нас было 97 собак, в том числе целых 10 сук. Это давало нам право надеяться на прирост поголовья на пути к югу, и надежды оправдались очень скоро. Уже через три недели состоялось первое «радостное событие». Казалось бы, что тут такого, но для нас, живущих в условиях, когда день на день похож, это и вправду было большим событием. И когда стало известно, что у Камиллы родилось четыре здоровых щенка, это известие вызвало всеобщую радость. Двух щенков, оказавшихся кобельками, оставили жить; сучек отправили на тот свет задолго до того, как у них открылись глаза на мирские радости и печали. Могут сказать, что, когда на судне есть сотня взрослых собак, тут уж не до щенят. Однако о них заботились со всей тщательностью. Причиной этому была прежде всего трогательная любовь помощника начальника к щенкам. С первой минуты он выступил их ярым защитником. И без того на палубе было тесно, а дальше грозило стать еще хуже, если щенков прибавится.

– Я возьму их к себе на койку, – заверял помощник начальника.

До этого дело не дошло, но, если бы понадобилось, он, наверное, так и поступил бы. Примеры заразительны. Когда малыши отвыкли от материнского молока и перешли на другую пищу, после каждого обеда можно было видеть то одного, то другого члена команды, который выносил на палубу остатки еды. Излишки попадали в маленькие голодные рты.

Во всем том, о чем я здесь говорил, проявлялось не только терпение и сознание своего долга. Тут сказывалась любовь к работе и живой интерес к делу. Мои повседневные наблюдения убеждали меня, что эти факторы налицо, хотя большинство команды по-прежнему считало, что наша отдаленная цель – длительный дрейф в Северном Ледовитом океане. Они не подозревали о расширении плана, о том, что нам вскорости предстоит сразиться со льдами Антарктиды. Я считал, что нужно еще помолчать об этом, пока мы не выйдем из той гавани, куда шли сейчас, – из Фуншала на Мадейре. Многие скажут, пожалуй, что я шел на очень большой риск, откладывая до последней минуты. А вдруг часть команды, а то и все выступили бы против задуманного мной серьезного отклонения?! Ну, что ж, риск был, но мало ли нам приходилось рисковать в те дни.

31

Неверный перевод Л.Л. Жданова. В переводе М.П. Дьяконовой (1937 г.) гораздо точнее: «…поднять всю раму и сделать новые металлические вкладыши». (Прим. выполнившего OCR.)

32

«Фрам» был валким из-за особого устройства корпуса (подобного половинке кокосового ореха), обеспечивающего ему «выжимание», а не сдавливание льдами. (Прим. выполнившего OCR.)