Страница 7 из 23
«В соответствии с разработанной легендой, — пишет автор статьи «Приступить к операции «Ворон» Николай Абин, — «Ударов» довел до немецких офицеров информацию о своем несправедливом «осуждении» судом военного трибунала за хулиганство и направлении в штрафную роту, из которой дезертировал. Но, видимо, что-то в его поведении вызвало подозрение у командира батальона, и тот устроил ему очную ставку с двумя другими военнослужащими-перебежчиками. И здесь обнаружились некоторые разночтения в их показаниях. Над разведчиком нависла угроза расстрела.
Избежать его помог счастливый случай. Переводчик, бывший кинооператор, среди стопки пропагандистских материалов наткнулся на газету «Новое слово», в которой была статья о Блюментале-Тамарине. «Ударов» воспользовался ситуацией и обратил ее в свою пользу.
Подозрения с него были сняты, фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. «Ударова» вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от дяди.
Тот писал, что «рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя», советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы». Воспользовавшись советом дядюшки, Миклашевский 15 июня 1943 года был зачислен в 437-й Восточный батальон, а в октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта с условной фразой: «Дорогая Лелечка, чувствую себя хорошо. Игорь». Это сообщение руководству 4-го Управления означало: «легализовался хорошо, но подходов к Блюменталю-Тамарину не имею».
Первая встреча Игоря Миклашевского с дядей произошла в Кенигсберге 27 января 1944 года. Однако ликвидации бывшего советского актера помешала осечка пистолета. Перезарядить же оружие ему не удалось…
И только 10 мая 1945 года «Ударов» выстрелом из парабеллума, который похитил у своего приятеля еще 18 апреля, поставил последнюю точку в биографии предателя. Произошло это в городе Мюнзингене, когда брошенный своими фашистскими покровителями и разругавшийся с власовскими руководителями Блюменталь-Тамарин целыми днями просиживал в своей квартире.
А 3 июля «Ударов» вышел на связь с сотрудниками НКГБ СССР в Париже, назвав пароль: «Агент СССР «Ударов» прибыл». После чего доложил: «Задание выполнено. Печатные материалы, документы и личные записи артиста Блюменталя-Тамарина находятся у меня». Но об этом Виктор Николаевич Ильин узнал спустя долгие годы…
Поломанная жизнь
По утверждению А. Теплякова, «любвеобильный Абакумов подставился, связавшись с одной неблагонадежной особой. Ильин сообщил Абакумову, что для него не является секретом «бытовые связи последнего с одной женщиной, на которую… были компрометирующие материалы». Абакумов пришел в ярость. Ильин для него стал личным врагом, подлежащим уничтожению. Сначала в оборот взяли боевого товарища Ильина еще по Гражданской войне генерал-майора Бориса Теплинского, в досье которого были зафиксированы некоторые неосторожные высказывания. Тот, не выдержав «применения к нему мер физического воздействия», признал вину в антисоветской пропаганде.
Самого же Ильина обвинили в разглашении служебных тайн, вредных разговорах и покровительстве Теплинскому. До поры до времени видному чекисту сходили с рук и родственники за границей, и приятельство с арестованными коллегами. Оказывается, брат матери жены и брат отца жены Ильина проживали аж в Соединенных Штатах, а сам Ильин в 1937 г. получил выговор «за притупление политической бдительности в отношении бывш. Начальника УНКВД Ленинградской области Медведя, осужденного в связи со злодейским убийством С. М. Кирова». По версии Судоплатова, Сталин, узнав, что Ильин по телефону якобы предупредил Теплинского об интересе к нему со стороны контрразведки, пришел в ярость и велел немедленно арестовать болтуна. Начальник же следственного управления КГБ СССР A.A. Козырев, присутствуя в 1954 г. при рассмотрении партийного дела Ильина, заявил, что поводом к аресту стало высказывание Виктором Николаевичем претензий к Абакумову насчет одной из женщин: ту же версию приводит и М. П. Шрейдер».
Сам Ильин рассказывал про свой арест (М. Степичеву «Встань за правду»), который помнил до мелочей, примерно так: однажды весной 1943 года комиссар госбезопасности 2-го ранга заместитель наркома обороны СССР (19.04.43 г.) и начальник ГУ KP СМЕРШ НКО СССР (19.04.43 г.) Виктор Семенович Абакумов попросил Ильина зайти к себе. «Ильин знал Абакумова еще в то время, когда тот работал помощником оперуполномоченного ГУЛАГа. Потом оказался в следственной группе, где и отличился умением фабриковать «дела» на невинных людей, «добывать» у арестованных любые нужные начальству признания.
— Знаешь Теплинского? — с ходу спросил Абакумов.
— Знаю.
— Откуда?
— Это мой товарищ. Вместе служили в армии. Я рекомендовал его в партию.
— А знаешь ли ты, что он тебе пишет одно, а сам думает о другом? — мрачно заметил Абакумов. Неожиданно хозяин кабинета достал из папки фотокарточку и сказал: — Вот его лицо. Лицо, которое не вызывает доверия.
— Для такого заключения одного выражения лица мало… Я не верю, чтобы Теплинский мог допустить что-то нехорошее, — твердо заявил Ильин. — Он надежный партийный товарищ. Активный участник гражданской войны. Имеет три ранения. Патриот до мозга костей. За каждое свое слово отвечаю перед партией…
Абакумов резко встал и заговорил тоном приказа:
— Прекрати связь с ним. Но так, чтобы он ничего не заподозрил. Не смей ему говорить ничего о нашем разговоре. Ни единого слова!
Видя, что Ильин не уходит, Абакумов спросил:
— Ты что-то хочешь сказать?
Ильину было ясно, что сегодня разговор не получится, ситуация складывается трудная, но он не мог даже в этот критический момент отступить ни на йоту от правды.
— Бориса Теплинского я знаю лучше тебя.
— Лучше меня? — вспыхнул Абакумов. — Не забывайся, комиссар госбезопасности.
Было уже поздно, но он решил пешком пройтись до дому. Ясно одно: над Теплинским нависла угроза. За что? И чем больше думал в тот вечер, тем больше утверждался в мысли: нет, не может он отшатнуться от друга, предать товарища, верного бойца революции».
В апреле 1943 года «Теплинский позвонил Виктору на работу и сообщил, что его вызывают к начальнику отдела кадров ВВС. После этого Теплинский не вернулся на квартиру. Потом выяснилось, что сам Абакумов арестовал генерала, привез в свой кабинет и, сорвав с него погоны, приказал «обрядить» в старые солдатские гимнастерку и брюки.
На другой день зам. наркома Кобулов предложил Ильину дать письменное объяснение, почему он не только игнорировал указание Абакумова порвать связь с Теплинским, но и привез его к себе на квартиру. Ильин дал такое объяснение и в конце его заключил: «Я написал все. Добавить больше нечего. Если бы все это повторилось снова, я поступил бы точно таким же образом».
3 мая 1943 года вечером Ильина вызвали к Меркулову. Здесь уже сидел Абакумов. В томительной тишине Меркулов внимательно читал какую-то бумагу. Наконец закончил чтение, вернул листы Абакумову и, обращаясь к Ильину, глухо произнес:
— Получено указание о твоем аресте.
— Неужели сейчас, когда идет жесточайшая битва на фронте, я нужнее в лагерях, а не на передовой? — сказал Ильин.
Ему не ответили. После звонка Меркулова в кабинет вошел начальник внутренней тюрьмы и увел Ильина в камеру-одиночку».
Уже в тюремной камере как-то вырвалось из уст Виктора Николаевича по поводу Абакумова:
— Он у меня когда-то папки подшивал. Но быстро вырос благодаря своей жестокости!
И вот начальник внутренней тюрьмы, хорошо знакомый Ильину, смущаясь произносит:
— Виктор Николаевич, придется вам пройти со мною…
Как запомнил на всю свою жизнь Ильин, при этом он произвел сразу же два нарушения порядка при аресте. Во-первых, не отобрал тут же у Ильина личное оружие — пистолет, и второе — не снял с него погоны. Все это проделали уже другие во внутренней тюрьме…