Нежная добыча

Джун бросила несколько кубиков в стакан, налила немного виски, размешала и прошла в гостиную. Огонь пылал торжествующе; вся комната танцевала в свете пламени. Джун села на кушетку и выпила виски — немного поспешно для непринужденной молодой женщины, которой она старалась быть. Допив последнюю каплю, она заставила себя посидеть, не двигаясь, десять минут по часам. Затем вышла в кухню и налила себе еще — чуть крепче. Этот стакан Джун выпила, задумчиво бродя кругами по середине комнаты. Она боролась с нелепым порывом надеть пальто и выйти на улицу искать Вэна. «Как старуха», — сказала она себе. У стариков всегда такая реакция — они вечно ожидают трагедий. Закончив второй стакан, она окончательно убедила себя: математическая вероятность того, что с Вэном в данный вечер произошел первый в его жизни серьезный несчастный случай, крайне мала. Эта внутренняя уверенность породила беспечность, а потому Джун захотелось выпить и третий стакан. Она только пригубила его, как ее охватила тоска острее прежней. Если не похоже, что с ним произошел несчастный случай, невозможно и помыслить, что он решит задержаться допоздна из-за какой-то непредвиденной работы; в любом случае, он бы позвонил. Еще более невероятно, что их свидание вылетело у него из головы. Оставалась последняя возможность: он намеренно избегает этого свидания, что, разумеется, абсурдно. Джун бросила в огонь еще одно полено. Опять подошла к окну и посмотрела в щель между шторами на пустую улицу. Ветер совсем взбесился. Сквозь закрытые окна она лицом чувствовала каждый его порыв. Джун прислушалась, ездят ли машины, и ничего не уловила; похоже, умолкли даже корабли. Только шипенье ветра — лишь оно одно, да еще изредка по стеклу слабо шуршал снег. Джун разрыдалась; она не знала, от жалости к себе, от гнева и унижения, одиночества или просто от нервов.

Пока она стояла у окна, в слезах, туманивших взгляд, ей пришло на ум, как это иронично — он появляется и застает ее в таком виде: пьяненькая, шмыгает носом, а макияж, скорее всего, безнадежно расплылся. За спиной что-то щелкнуло, и она мгновенно притихла. Отпустила штору и обернулась: сквозь слезы она видела лишь дрожащие паутинки света. Джун покрепче зажмурилась: оказалось, просто разломилось одно из поленьев. Меньший кусок, дымясь, едва не вывалился из очага. Джун подошла и пнула его в огонь. Затем на цыпочках вышла в коридор и накинула цепочку на входную дверь. И тут же ее охватил ужас. Это ведь признак страха — она это осознала, посмотрев на латунные звенья, протянувшиеся от косяка к двери. Но раз повесив ее, она уже не могла собраться с мужеством ее снять.

По-прежнему на цыпочках Джун вернулась в гостиную и легла на диван, зарывшись лицом в подушки. Она больше не плакала — внутри слишком пусто и страшно, и можно только лежать без движения. Однако через некоторое время она села и медленно огляделась. Свечи наполовину сгорели; она посмотрела на них, на плющ, свисавший из бра на стене, на белую козлиную шкуру у ног, на полосатые шторы. Все это ее.

— Вэн, Вэн, — сказала она еле слышно. Качнувшись, она встала и двинулась в ванную. От ослепительного света заболели глаза. Изнутри на двери висел старый фланелевый халат Вэна. Ей слишком велик, но она надела его, закатала рукава, подняла воротник и туго затянула на талии кушак. В гостиной она опять легла на диван среди подушек. Время от времени она терлась щекой о плотный рукав. И смотрела в огонь, не отрываясь.

Вэн был в комнате. На улице было светло — странный серый рассвет. Она села, голова кружилась.

— Вэн, — сказала она. Он медленно шел по комнате к окну. А шторы были отдернуты. Прямоугольник тусклого белого неба, и Вэн двигался к нему. Она снова окликнула его. Если Вэн ее и слышал, то не обратил внимания. Она откинулась на подушки и смотрела. Вэн то и дело медленно покачивал головой; Джун опять захотелось плакать, только на сей раз — не о себе. Вполне естественно, что он здесь, медленно бредет по комнате в бледном утреннем свете, покачивая головой из стороны в сторону. Джун вдруг сказала себе: он что-то ищет, он может это найти, — и задрожала от холода. «Он же нашел это, — подумала она, — только делает вид, что не нашел, потому что знает — я за ним наблюдаю». И едва эта мысль сгустилась у нее в голове, Вэн подтянулся и перевалился в окно. Джун закричала, соскочила с кушетки и кинулась через всю комнату. А за окном была лишь безбрежная серая панорама города на заре, язвительно отчетливая в мельчайших деталях. Джун стояла и смотрела: пустые улицы тянулись на много миль во все стороны. Или это каналы? Чужой город.

Свеча с шипеньем догорела и разбудила ее. Некоторые уже погасли. Тени на потолке трепетали, как летучие мыши. В комнате было холодно, а шторы на закрытых окнах выгнулись внутрь под напором ветра. Джун лежала совершенно недвижно. Из камина доносился рассыпчатый, металлический хруст остывавших и опадавших углей. Джун долго не двигалась. Потом вскочила, зажгла весь свет, прошла в спальню и мгновение стояла, глядя на телефон. Ей стало чуть спокойнее. Она сняла халат и открыла чулан, чтобы его туда повесить. Джун знала все вещи Вэна — сейчас там недоставало маленького саквояжа. Ее рот медленно приоткрылся. Она и не подумала прикрыть его ладонью.

Джун влезла в пальто и сняла цепочку с входной двери. По лестничной площадке сновали сквозняки. Она пробежала шесть маршей, один за другим, пока не оказалась у подъезда. Снега намело так, что ступеньки исчезли. Она вышла. На ветру было ужасно холодно, но шальные снежинки еще пролетали. Она немного постояла на месте. Улица не подсказала ей, что делать. Она побрела по глубокому снегу на восток. На углу ей попалось такси — машина осторожно двигалась по Второй авеню, ритмично позвякивая цепями. Джун остановила ее, залезла внутрь.

— Довезите меня до реки, — сказала она, показав в ту сторону.

— Какая улица?

— Любая, только бы туда.

Доехали почти сразу. Она вышла, расплатилась, медленно дошла до конца тротуара и встала, озираясь. Вот теперь действительно светало, но заря вовсе не походила на ту, что она видела из окна. От ветра заходилось дыхание, вода в реке жила. На другом берегу зимнее небо подпирали заводы. В отдалении по фарватеру плясали огни какого-то суденышка. Джун сжала кулаки. Жуткая тоска овладела ею. Ее трясло, но холода она не чувствовала. Вдруг она повернулась. Таксист стоял посреди улицы, дуя на сложенные чашечкой ладони. Он не спускал с нее глаз.

— Вы не меня ждете, а? — спросила она. (Разве это ее голос?)

— Вас, мэм, — с нажимом ответил он.

— Я же вас не просила. — (Вся ее жизнь рассыпается у нее на глазах на мелкие кусочки — почему же голос ее звучит так сурово, так резко и самоуверенно?)

Она отвернулась от таксиста и посмотрела на изменчивую воду. Ей вдруг стало смешно от себя. Она подошла к машине, села и дала свой домашний адрес.

Привратник спал, когда она позвонила в дверь, и даже в вестибюле пришлось почти пять минут ждать, пока лифтер поднимал кабину из подвала. Джун прошла на цыпочках по квартире к себе в комнату и закрыла дверь. Раздевшись, распахнула большое окно и, не глядя в него, легла в постель. Комнату насквозь продувал холодный ветер.

(1950)

перевод:

Круглая долина

Заброшенный монастырь стоял на небольшой возвышенности посреди обширной росчисти. Земля со всех сторон опускалась покато в спутанные мохнатые джунгли, заполнявшие круглую долину, окруженную отвесными черными утесами. В монастырских дворах росли редкие деревья, и птицы обычно слетались в них из комнат и коридоров, где у них были гнезда. Давным-давно бандиты утащили из здания все, что можно было вынести. Солдаты, устроившие здесь штаб-квартиру, разводили, как и бандиты, костры в огромных сквозистых залах, которые теперь напоминали какие-то древние кухни. А когда изнутри все пропало, казалось, что к монастырю больше никто и близко не подойдет. Заросли ограждали его стеной; первый этаж вскоре совершенно скрылся из виду за деревцами, с которых стекали лианы, цепляя подоконники своими петлями. Луга вокруг пышно заросли; по ним не пролегала ни одна тропа.