Дочь Клеопатры

— Чем лучше забытый всеми труп в римской темнице? — огрызнулась я, отходя от перил.

В конце концов Юба получил то, чего добивался. Мы с Александром остались в живых до триумфа.

Глава четвертая

Рим

Когда судно впервые за три недели причалило к пристани, мы с Александром выбежали на нос.

— Это и есть Рим? — спросила я.

Мусейона, который сверкал бы на солнце, не было и в помине. Вдоль побережья длинной чередой протянулись незамысловатые виллы без украшений и колонн. Квадратные белые здания отличались друг от друга разве что цветом обветренных ставенок на окнах.

Брат покачал головой.

— Нет, Брундизий. Говорят, отсюда до Рима еще пятнадцать дней на носилках.

На берегу ожидали сотни солдат с ярко-красными знаменами, каждое из которых украшал золоченый орел и буквы SPQR, означающие Senatus Populusque Romanus[6]. Доки Брундизия могли вместить одновременно пятьдесят кораблей, и все-таки здесь никогда не видели ничего подобного маминой таламеге с ее чинными рядами эбеновых весел и бившими на ветру пурпурными парусами. С палубы можно было наблюдать, как солдаты, прикрывая глаза от солнца, изумленно покачивают головами.

Вскоре на нос вышли Агриппа с Октавианом. Оба оделись как на войну. Желают напомнить Риму, что возвращаются как герои-завоеватели, горько подумалось мне.

— На берегу нас ждут колесницы, — сообщил полководец моему брату. — Вы двое поедете с племянником Цезаря, Марцеллом.

Я попыталась было найти глазами нашего спутника в гуще конных и пеших солдат, но по совету Агриппы оставила эту затею.

— Ты захватила рисунки? — спросил Александр.

— Захватила. А ты…

Он кивнул. Значит, успел запрятать среди личных вещей несколько книг из корабельной библиотеки — небольшое напоминание о матери, — прежде чем таламега достанется римлянам из Брундизия. На борт мы всходили втроем, но только двое доплыли к чужим берегам. Когда я в последний раз посмотрела на блестящие доски палубы, воздух пронзили резкие трубные звуки.

Октавиан сошел на сушу первым. За ним последовали Юба и Агриппа. Когда настала и наша очередь, Александр протянул мне руку. Я покачала головой.

— Не надо, все хорошо.

Тут ноги, за три недели отвыкшие ступать по твердой земле, подкосились.

— Александр!

Подхватил меня вовсе не Александр, а воплотившийся юный Геркулес.

— Осторожнее! — рассмеялся он, рослый, широкоплечий, с волосами цвета спелой пшеницы.

Лазурь его глаз — еще прозрачнее, чем у нашего Птолемея, — оттеняла смуглая кожа. У меня запылали щеки, а юноша улыбнулся.

— Только не вздумай падать в обморок. Я за тебя отвечаю.

— Так ты Марцелл? — спросил Александр.

— Да. А вот и наша повозка.

— Это же царская колесница, — смутилась я.

Марцелл засмеялся.

— Поосторожнее с такими словами. Дядя предпочитает величать себя консулом. Стоит людям заподозрить в нем царские замашки, и, пожалуй, кому-то снова придется оттирать полы Сената от крови.

— А что, римляне против царей? — полюбопытствовал Александр.

— Когда-то было иначе, — начал рассказывать Марцелл, уводя нас от пристани. Тога хлопала на ветру у его лодыжек. — Но все изменилось; в наше время только и разговоров что о Республике. Правда, эта самая Республика принесла нам сто лет гражданских войн. Все требуют права голоса, а голосуют в интересах собственного клана. Одни кровопролития — и никакого толку.

Открыв дверь повозки, Марцелл придержал ее и с теплотой произнес:

— Милости прошу, царевич Александр и царевна Селена.

Заняв места, мы с братом многозначительно переглянулась. Почему с нами обращаются так любезно? Что написал Октавиан своим родным из Александрии? Между тем наш спутник по-дружески беседовал с Агриппой и Юбой, стоявшими снаружи.

— Ну а египтянки? — спрашивал он.

Нумидиец нехорошо рассмеялся.

— Окажись ты там, они упали бы прямо в твои объятия, прямо как царевна Селена.

Почувствовав на себе взгляд брата, я залилась краской.

— А битва? — не унимался Марцелл.

— Боги были на нашей стороне, — ответил Агриппа.

— На «нашей» или же на твоей? Говорят, египетская флотилия… — Молодой человек осекся на полуслове и посерьезневшим тоном сказал: — Дядя, я очень рад, что ты вернулся живым и здоровым.

— Надеюсь, — послышался голос Октавиана, — в учебе ты проявляешь столько же рвения, сколько в праздных беседах.

— Да, Цезарь, — тихо промолвил он.

— Хорошо. Тогда скажи-ка мне, что это за тип судна?

Последовало неловкое молчание. Представив себе, как неуютно чувствует себя Марцелл перед Цезарем, я не сдержалась, прижалась к окну и шепнула:

— Таламега!

— Селена! — одними губами прошипел Александр.

Однако Марцелл успел меня услышать.

— Думаю, это и есть таламега царицы, — ответил он.

Под ногами Октавиана хрустнул гравий.

— Вот увидишь, Агриппа, однажды он еще поравняется с тобой. Этот юноша превратится в титана — не только в Сенате, но и на поле битвы.

Неизвестно, что было написано на лице Агриппы, но Марцелл вернулся в повозку с ужасно довольным видом.

— Даже не знаю, как тебя благодарить, Селена, — обронил он, усаживаясь напротив меня рядом с Александром. — Если бы не ты, пришлось бы мне зубрить названия кораблей всю дорогу до Рима.

— Он у вас такой строгий?

— Дядя только и делает, что пишет письма и готовит речи для выступлений в Сенате. Не будь жены, он бы вообще не покидал Малых Сиракуз.

Брат недоуменно наморщил лоб.

— Октавиан прозвал так свой рабочий кабинет в честь жившего в Сиракузах знаменитого математика Архимеда.

— Он же не знает по-гречески! — возмутилась я.

Александр сердито сверкнул на меня глазами, однако Марцелл рассмеялся.

— Верно. Но с моим дядей вечно так — сплошной театр. Сами увидите.

Где-то впереди раздавались оживленные голоса. Послышался громкий вскрик, и под свист бичей длинная процессия тронулась в путь. Украдкой поглядывая на нашего спутника, я решила, что он постарше нас с Александром на два-три года, не более того. Казалось бы, незамысловатая белая тога на самом деле была сшита из великолепной ткани, какой я ни разу не видела даже на Цезаре. Поймав мой взгляд, молодой человек улыбнулся.

— Так ты — дочь Марка Антония, Селена, — заметил он. — Странно. Ни Тония, ни Антония на тебя совсем не похожи.

— Это дети нашего папы, которых родила Октавия, сестра Цезаря?

— Да, моя мама, — кивнул Марцелл.

Александр подался вперед.

— Выходит, ты наш брат?

— Нет. Я сын Октавии от Марцелла Старшего. Знаю, все так запутано. Первое время вас многое будет смущать в мамином доме.

— Мы будем жить у Октавии? — вмешалась я.

— Ну конечно, с нами.

Заметив, как мы с Александром переглянулись, Марцелл покачал головой.

— Знаю, о чем вы подумали. Отец оставил мою мать ради вашей. Можете не тревожиться. Маме нравятся дети. Вот Ливия, та наверняка вас невзлюбит.

— Супруга Цезаря? — уточнил брат.

— Да. Ей вообще никто на свете не нужен, кроме собственных сыновей — Тиберия и Друза.

— Мы думали, у Цезаря только дочь, — растерялась я.

— Да, Юлия, от первой жены. После развода с ней он женился на Ливии, в то время уже беременной вторым ребенком.

Я резко втянула воздух, и молодой человек усмехнулся.

— Скандал был неимоверный, зато теперь у дяди есть двое приемных сыновей.

— Будущих наследников? — уточнил брат, силясь понять, на кого нам в первую очередь нужно произвести впечатление.

Марцелл смущенно поерзал.

— Вообще-то он больше расположен ко мне. Лет через десять надеется сделать меня сенатором.

— Это вроде царевича?

— Да нет же! — воскликнул он так, словно я ляпнула что-то очень забавное. — Разве отец не рассказывал вам о Сенате?

— Мама ему запрещала. По-моему, ее мало интересовали вопросы римской политики, — вставил Александр.