Страница 5 из 42
— Да, — сказала она. — Конечно. Ты поступила правильно.
Сплетенные руки на покрывале шевельнулись:
— Тогда мне нет нужды рассказывать, что из этого документа ты ничего не узнаешь.
— Да.
Молчание. Я наклонилась и легко прикоснулась к старческой руке:
— Бабушка…
— Ну что?
— Знаешь, бабуль, я уже не школьница и мне не шестнадцать. Я успела выйти замуж и овдоветь, мне двадцать четыре года, да и люди теперь думают по‑другому — во всяком случае, после войны. Ты всегда говорила, что не знаешь, кто он был, но если ты просто защищаешь меня от того, что может ранить меня…
— Кэйти, милая моя, нет. Я правда не знаю, поверь мне. Она никогда мне этого не говорила. А догадки тебе не помогут.
— Догадки? Ты о чем‑то догадываешься?
Мой голос, наверное, стал резче. Бабушка взглянула на меня, потом, словно погладив рукой воздух, сказала неуверенно:
— Никто ничего не знает. Говорить‑то не о чем.
— Что ты имеешь в виду? Бабушка, милая моя, ты должна сказать мне, ты обязана. У меня есть право знать все, абсолютно все.
— Да, ты права, — сказала она и неохотно продолжала:
— Ладно. Все, что я могу — так это передать ходившие тогда в деревне сплетни. В лощине останавливались цыгане… Ты помнишь Цыганскую Лощину?
— Да.
Это была тропка недалеко от Розового коттеджа, короткий путь до станции, которым редко пользовались деревенские.
— Цыгане жили там, когда ушла твоя мать. В лощине, с шатрами и фургоном. А на следующий день они исчезли. И люди говорили, что твоя мать ушла с ними.
— Да, говорили. Может быть, так и произошло. Но как это связано со мной, то есть с тем, кто был моим отцом? Мне было шесть лет, когда она ушла.
— Да, верно. Сплетничали, что с одним из них твоя мать гуляла еще когда они приезжали раньше, и что, уйдя из дому, она вернулась к нему. Больше ничего. Я говорила тебе, что все это впустую. Люди нагородят с три короба, а потом сами в это верят.
Она снова дотронулась до моей руки:
— Прости меня, милая. Это все. А теперь, когда ее нет, нам неоткуда узнать.
Снова молчание. Я поднялась и подошла к окну. Еще не угасли спокойные серо‑синие летние сумерки шотландских нагорий. Где‑то запел дрозд. Я повернулась к ней и сказала мягко:
— Ничего страшного, ведь сейчас это неважно. Я — это я, и никому ничем не обязана, кроме тебя, дедушки и Джона. Спасибо, что ты мне все рассказала, и давай про это забудем.
Я вернулась к кровати и снова села на стул:
— Ладно. Итак, я правильно тебя поняла? Ты хочешь, чтобы я съездила в Тодхолл и забрала из «сейфа» твои вещи, пока никто их не нашел.
— Так, но это не все.
— Что‑то еще?
— Да. Раз уж у меня появился собственный дом, я хочу забрать оттуда свои вещи. Мебель и всякую мелочь, которую я оставила тогда твоей тете. Конечно, не всю мебель, у меня нет ни места, ни нужды в кроватях, но там стоит мой гардероб, и еще мебель в комнате Бетси, кое‑какие картины и безделушки, мой чайный сервиз с розовыми бутонами и дедово кресло‑качалка. Стол мне не нужен, здесь есть неплохой, и стульев достаточно… Я составлю список. Я поговорила об этом с ее милостью, и она позволила, чтобы ты съездила туда и взяла то, что захочешь. Она отписала туда, чтобы работу в коттедже не начинали, пока она не разрешит. Так ты съездишь, ладно?
— Непременно съезжу. Когда скажешь.
— И следи, девка, за носильщиками в оба, а то любой из них раскокает мой китайский сервиз и глазом не моргнет.
— Я прослежу, не бойся.
— И еще кое‑что…
— Ну?
— «Сейф» заперт, — сказала бабушка с виноватым видом. — А я запамятовала, куда дела ключ. Я рассмеялась:
— Буду иметь в виду. Если мне понадобиться сделать дубликат — Боб Корнер все еще кузнечит?
— Да, но разве ему под силу справиться с такой мелкой работой? Ну хорошо, я попробую вспомнить все те места, куда я могла его припрятать, чтобы ты там посмотрела. Но это может занять у тебя и день, и два.
— Хорошо. А я смогу поселиться в коттедже, спать там? Я не хочу жить в «Черном Быке» и ходить туда и обратно за две мили.
— Все в порядке, ты отлично устроишься. Там все как при тете Бетси, и твоя комната все та же. Энни проветривает коттедж и наводит там порядок, но ты все‑таки просуши матрасы…
Я засмеялась:
— Не волнуйся. Коттедж станет жилым в мгновение ока. Но только что скажут в деревне, когда я появлюсь там из ниоткуда и открою его?
— Он все‑таки довольно далеко от деревни — так что, может быть, ничего и не заметят. Не то чтобы на это стоило рассчитывать, пока живы эти пронырливые сестрицы Поупс. Да и мисс Линси ничем не лучше, которая вдобавок малость не в себе. Но… — тут она, подмигнув, окинула меня взглядом, — Вряд ли они узнают в модной молодой леди, в миссис Херрик, маленькую Кэйти Велланд с грязными коленками и взъерошенными волосами. А если ты несколько дней побудешь одна…
— Именно это я и сделаю. И вовсе не грязные у меня были коленки, когда мне исполнилось шестнадцать и я ездила в школу! Нет, они все равно меня узнают, но пусть думают, что хотят. Теперь посмотри, сколько времени! Тебе давно пора спать, да и мне тоже. Хочешь чего‑нибудь горячительного?
— Раз уж я вернулась к своему родному вереску, как говорится, — важно сказала бабушка, — можно и глотнуть чуток, так что вынь бутылку из‑за комода: оттуда Кирсти не достать ее так, чтобы я не увидела.
— Ладно. Пойду принесу стакан. Или, может быть, два? — я поднялась на ноги. — И больше не беспокойся, милая бабушка, я привезу твои сокровища в целости и сохранности и все остальное, что ты захочешь. Пока подумай, а утром составим список.
Глава 4
На следующее утро я отправилась в Дом.
Как и в прежние времена, миновав конюшни и обнесенный стеной сад, я оказалась на заднем дворе, где крепкая женщина средних лет цепляла прищепками развешанные на веревке посудные полотенца. Это должна была быть Мораг: бабушка сказала, что вторая прислуга в Доме, девушка лет шестнадцати, приходит по утрам, а из верхнего окна до меня доносился звук пылесоса.
Мораг, которая появилась в Стратбеге уже после моего последнего визита, ничуть не подходила под бабушкино описание начинающей кухарки: ей было за сорок, выглядела она вполне солидно, и мне подумалось, что я бы скорее поставила на ее клецки, нежели на чью‑либо «французскую кухню».
Она обернулась на мои шаги.
— Доброе утро, — сказала я. — Я Кейти, внучка миссис Велланд. А вы, должно быть, Мораг? Простите, что обращаюсь к вам по имени, миссис…?
— Имени вполне достаточно. Так вы Кэйти.
Мы пожали друг другу руки. Она оценивающе, хотя и не грубо, оглядела меня с ног до головы:
— Уверена, вам здесь обрадуются. Ее милость говорила, что вы, наверное, скоро придете.
— Сейчас удобно? Я просто заглянула узнать… Я могу зайти попозже, просто мне, видимо, придется уехать завтра на юг.
— Все в порядке, заходите. Вы можете и отсюда попасть в Дом, через кухню.
— Знаю, я раньше здесь и ходила.
Мораг снова взглянула на меня, на сей раз, как мне показалось, с угрюмым одобрением:
— Что ж… А как ваша бабушка?
— Рада, что наконец дома. Больницы хороши лишь тем, что из них выписываются. Знаете, я тоже чувствую себя здесь как дома. Кухня все такая же… Вы что‑то печете? Пахнет чудесно.
Ее губы растянулись, что должно было означать улыбку:
— Ячменные лепешки. Я уж хотела послать миссис Велланд, но ей, может быть, они и не понравятся.
— Уверена, что понравятся, и я была бы вам очень признательна, если бы вы поручили мне отнести их. Большое спасибо, — я решила прибегнуть к дипломатии. — Бабушка может быть спокойна, зная, что вы здесь. Вы родом из Долины?
— Нет, из Ивернесса, но мне здесь нравится летом. Зимой дело другое, но до нее еще дожить надо. Ладно, если вы подождете, пока я загляну в духовку…
Она достала противень и стала выкладывать благоухающие лепешки на поднос, чтобы они остыли.
— В доме довольно тихо… — сказала я. — Где дети? Я бы хотела на них поглядеть. Вильям был совсем младенец, когда я приезжала сюда в последний раз, а Сару возили в колясочке. Они гуляют?