Страница 12 из 42
Рози остановилась у первых ворот, и мистер Блэйни слез с тележки. Никого не было заметно, что меня весьма обрадовало. Я помнила, что сестер всегда сильно занимало все, происходившее в деревне, — так они, по крайней мере, объяснили бы сами, хотя в деревне их называли, коротко или прилагая эпитеты, менявшиеся в зависимости от настроения говорящего, засидевшимися девицами, которые во все суются. Это в каком‑то смысле отвечало истине, но мисс Милдред, младшая сестра, «совала во все нос» из исключительно благородных побуждений. Можно было сделать вывод, что с пожилыми сестрами пришла эра супа и совета для добродетельных бедняков. Несмотря на сомнительные выходки моей матери, наша семья все же числилась в этой категории и иногда была этому рада, но я и без того всегда любила мисс Милдред, чье кроткое милосердие простиралось даже на тетю Бетси. Старшая сестра была более практичной и занимала что‑то вроде руководящего поста в благотворительной организации в Сандерленде.
Рози подошла ко вторым воротам и опустила морду к росшей на обочине траве. Но ожидаемого печенья не обнаружилось, а занавески были все еще опущены. Дом мисс Линси. Мисс Линси совсем не походила на своих соседок. Она была мистиком. Она беседовала (по ее собственным словам) с деревьями и облаками. А еще уверяла, что владеет чрезвычайно могущественным «двойным зрением». Ребенком я боялась ее и по дороге из школы домой всегда летела как ветер, пока не оказывалась совсем далеко от ее двери. У нас, детей, было свое название для Вековухина Угла, название, которое само по себе пугало: Ведьмин Угол.
Вскоре мы проехали быстрой рысью мимо ограды кладбища и остановились у первых домов на окраине деревни. Я поблагодарила мистера Блзйни за помощь, погладила Рози, которая не обратила на меня, уже не имевшую печенья, никакого внимания, и быстро пошла по деревенскому лугу по направлению к первой цели моего путешествия — к дому викария.
В деревне Тодхолл обитало около двухсот душ, чьи дома располагались вокруг деревенского луга, в середине которого стояла церковь. Деревня могла похвастаться единственным пабом «Черный Бык», лавкой, где продавалось все, хозяйством викария с кузницей по соседству, над которой размещалась плотницкая мастерская мистера Паскоу. Вокруг луга дома располагались безо всякого порядка, и поэтому то, что называлось Передней улицей, было на самом деле широкой поляной, усаженной домами, садами и мелкими постройками. Единственные приметы современности (и потому, вероятно, наименее живописные) — школа и зал для церковных собраний, прилегавшие к стене кладбища, сложенной из необожженного кирпича, — размещались на южном краю деревни, где я слезла с тележки молочника. Церковь, настоящее украшение деревенского пейзажа, была позднего норманнского стиля (о чем я знала всю свою жизнь, не понимая, почему это так важно), с соответствующей каменной кладкой и с идеально подковообразной алтарной аркой. Там по каменной стене, окружавшей старое кладбище, карабкались дикие розы, а красивые вязы дарили свою тень. Пара коз и ослик паслись на лугу на привязи, и гоготали белые гуси, гревшиеся на солнышке близ пруда.
Все, как тогда… Словно ничего не изменилось. Ничего и не изменится. И, как встарь, я направилась прямиком к калитке викария.
Здесь тоже все осталось прежним, не считая, конечно, того, что дом уже не казался столь огромным зданием, обиталищем Локвудов, каким увидела его маленькая Кэйти Велланд, впервые придя в гости к дочери викария. Это был небольшой низенький домик, похожий на куб, но его очень оживляли беленые известью стены, зеленые ставни и крыльцо со шпалерой, увитой жасмином. Ограду сада почти целиком скрывал плющ, и, когда я прошла мимо передней калитки, за которой открывался вид на красивый садик, дрозд, негодующе треща, вылетел из густой листвы, где, как я знала, каждый год с незапамятных времен птицы вили гнездо.
Ни раньше, ни сейчас я не собиралась пользоваться главным входом. Я вошла в заднюю калитку и оказалась во дворе, где находились гараж для мотоцикла, загон для кур и клетка, в которой жили кролики Присси. Кролики исчезли, но куры остались, все еще поглощенные своей утренней трапезой. Я было помедлила минуту, погрузившись в воспоминания, но из кухни кто‑то уже увидел меня в окно. Когда я подошла к задней двери, она отворилась и на меня вопросительно глянула девушка, вытирая руки о передник. Ей было на вид около шестнадцати. Я не узнала ее, и она меня, очевидно, тоже.
— Ох, мисс, вы звонили спереди? Извините, никогда я звонка не слышу.
— Нет, я не звонила. Все в порядке. Я знаю, что еще рано, но скажите, пожалуйста, дома ли викарий? Мистер Винтон Смит, я не ошиблась?
— Так и есть, мисс. Но он уже ушел пройтись по деревне, навестить миссис Фостер. Ей нездоровилось. Но миссис Смит где‑то в саду. Позвать ее или вы, может быть, сами хотите пойти? Это через ту калитку, мимо наседок.
Я поколебалась:
— Нет, я зайду попозже. Как вы думаете, когда он придет?
— Не могу сказать. Иногда он появляется уже к обеду, в полдень. Но я ему скажу, что вы заходили — как вас зовут, мисс?
— Херрик, миссис Херрик. Я думаю, он догадается, кто я. Значит, приду попозже. Кстати, как вас‑то зовут?
— Лил Эшби.
Ферма Эшби была в нескольких милях от станции. Я помнила миссис Эшби, к которой бабушка иногда ходила в гости и которая снабжала Холл, а заодно и нас, яйцами и птицей.
— Ладно, Лили, спасибо за помощь.
— Меня не Лили зовут. Просто Лил, сокращенно от Лилиас. Мама назвала меня так по имени своей знакомой. Очень симпатичная она была, мама сказала, как и ее имя.
Она весело хихикнула:
— И еще она сказала, что имя во мне — это самое красивое. Что такое, мисс? Я что‑то брякнула?
— Нет‑нет. Верно, очень красивое имя и очень идет вам. Ладно, передайте викарию, а я еще появлюсь. До свидания.
За калиткой я остановилась. Чуть правее стояла фермерская телега, задрав пустые оглобли. Вероятно, лошадь увели в кузницу, чтобы подковать. Из кузницы доносились удары молота, топот копыт и «Ну‑ка стой!».
Я направилась туда. Кузницу я любила всегда. В детстве она казалась мне таинственной темной пещерой с огнем, который время от времени ревел, раздуваемый мехами, а ритмичный стук и звон молота о наковальню мешался с шипением остужаемого в воде железа и запахом паленого рога, сопровождавшим примерку подковы. Мне все здесь нравилось: старый кузнец в кожаном фартуке, с загрубевшими руками, которые могли быть такими нежными; огромные кроткие лошади, их шкуры, лоснящиеся, как облизанный леденец, их спокойные глаза и то, как они послушно подымали свои ноги и, казалось, никогда не чувствовали боли от гвоздей или от горячего железа; их мягкие трепещущие ноздри, которыми они тыкались и дышали в шею кузнецу, пока тот работал. Целый мир. Мир, который вскоре должен, как ни печально, исчезнуть навеки.
Кузнец трудился над задним копытом огромного жеребца, согнувшись под каштановым крупом и коленями зажав мощную ногу лошади. Он взглянул на мой силуэт, застывший в дверях, и выплюнул гвоздь, что позволило ему пробормотать что‑то похожее на «добрутр».
— Доброе утро, мистер Корнер.
Он бросил еще один взгляд, забивая последний гвоздь, потом проверил, как держится подкова, выпустил ногу коня и, похлопав по гнедому боку, выпрямился сам.
— Неужто это малышка Кэйти Велланд? Давненько ты была здесь последний раз. Бабушка тоже приехала?
— Нет. Она в Шотландии, и думаю, она оттуда не уедет. Она послала меня забрать оставшиеся в коттедже вещи.
— А. Жалко, что так, но хорошо, что хоть ты домой приехала. Ты надолго?
— Только присмотреть за отправкой бабушкиных вещей. До чего приятно вернуться. Все осталось таким, как было. Как поживает миссис Корнер?
— Прекрасно поживает. А как твоя бабушка? Энни Паскоу поминала, будто она приболела.
— Да, верно. Теперь она идет на поправку, но, как бабушка сама говорит, возраст уже сказывается.
— Тогда надо мне и за моим приглядывать, — сказал кузнец с хриплым смешком. — А, вот и ты, Джем. Она готова, полностью. На какое‑то время ей этого хватит.