Верность Отчизне

Земля перед глазами завертелась. По теории знаю, что такое штопор, но мне кажется, что инструктор не выведет машину из такого положения. Становится страшно.

Но вот самолет прекратил вращение. Инструктор увеличивает обороты и уверенно выводит самолет в горизонтальное положение. Уследить за его действиями я не успеваю. Он спрашивает громко, уже не в трубку:

— Испугались?

— Да нет, — отвечаю, а сам думаю: «Хоть бы он не торопился со следующей фигурой, дал бы опомниться».

Но тут он снова начал убирать сектор газа, удерживая самолет в горизонтальном положении, и терять скорость. Вот он вводит самолет в правый штопор. Снова несемся вниз. Но теперь я стал посмелее: ведь один раз инструктор вывел самолет, выведет и сейчас. Да и техникой полета был увлечен. Правда, многого в управлении я не понял, хоть и смотрел во все глаза. Трудно все уловить и понять с первого раза. А сам я управления не ощущал — держался за него мягко.

И вдруг самолет начал сильно задирать нос. Что инструктор теперь сделает? Он кричит в трубку:

— Выполняю петлю!

И мы уже летим вниз головой. Четко, точно выполняет петлю инструктор. Вот мы уже подходим к верхней точке. Ноги у меня дрожат, я боюсь выглянуть из кабины. Перевалившись в верхней точке, самолет начинает выходить из отвесного положения: инструктор плавно выводит его и добавляет газ. Все свои действия он сопровождает объяснениями.

А я еле перевожу дыхание — так меня прижало на выводе из пикирования.

Потом, после петли Нестерова, были глубокие виражи: когда летишь почти на боку и центробежная сила прижимает тебя к сиденью.

Приуныв, я думал: «Ну нет, так пилотировать я никогда не научусь».

Пилотаж окончен. Инструктор начал снижаться в направлении аэродрома. Когда поднимались, внимание у меня было рассеяно: загляделся на Вспольное, на Ображеевку, смотрел на город, на аэродром. А сейчас я внимательно наблюдал за действиями инструктора, стараясь понять, как он управляет самолетом.

Инструктор зашел на посадку. Земля быстро набегала. И снова у меня появилось тревожное чувство: право, вот-вот врежемся! Так хотелось взять ручку на себя, чтобы уменьшить угол планирования. Но вмешиваться в действия инструктора нельзя.

Мне показалось, что у самой земли самолет поднял нос. Скорость стала гаснуть, ручка пошла к моему животу. Самолет мягко коснулся колесами и костылем земли, сел на три точки — отличная посадка! И вот он уже бежит по зеленому летному полю. Останавливается на линии предварительного старта.

К нам мчится сияющий, красный от волнения дежурный Петраков.

Вылезаю из кабины. В ушах гудит, стучит, и я как во сне.

Вот они какие, фигуры пилотажа! Петля Нестерова, штопор, который до открытия Константина Арцеулова считался бичом авиации. А как пилотирует инструктор Кальков! И научиться так пилотировать теперь моя единственная мечта.

В конце апреля учлетам выдали новенькие синие комбинезоны, и мы стали усиленно готовиться к первомайскому параду. Должны были пройти в комбинезонах, шлемах и летных очках перед трибуной.

Жаль было, что не могу так пройтись по деревне Но если б и разрешили, я и сам бы не пошел: ведь отец еще ничего не знал! Как-то я завел было с ним разговор:

— А что, тэту, если б я стал учиться летать в аэроклубе?

Отец даже привскочил, замахал руками.

Зато, надев комбинезон, шлем и очи, я отправился в общежитие — показаться в летной форме приятелям. Не устоял перед искушением.

1 Мая мы строем промаршировали мимо трибуны. И, вообразив, что все уже нас считают настоящими пилотами, даже немного заважничали. Кальков, очевидно, приметил это и через несколько дней сбил с нас мальчишескую спесь, немилосердно отчитывая за каждый самый незначительный промах в управлении самолетом.

В мае стояла хорошая солнечная погода: полеты были в разгаре. В воздух поднималось по три-четыре самолета. Летали друг за другом вблизи аэродрома: тренировались в полетах по кругу — так называемых полетах «по коробочке».

Хочу быть летчиком-истребителем

Своей очереди к полетам мы ждали в нашей «комнате» на аэродроме: так называлась у нас квадратная площадка с флажками по углам, отведенная для подготовки на земле. Там мы и отдыхали, делились мечтами и планами. Кто хотел служить в гражданской авиации, кто мечтал о дальних перелетах, особенно после рекорда Владимира Коккинаки, пролетевшего 8000 километров за 22 часа 56 минут. Как и многие учлеты, я мечтал учиться в военном училище, стать воздушным бойцом.

Впрочем, мы еще сами не знали, какой род авиации нам больше нравится. И вдруг почти все захотели стать летчиками-истребителями.

А случилось это вот почему.

Однажды у нас в аэроклубе появился настоящий летчик-истребитель, младший лейтенант Бодня — на петлицах у него было по квадрату. Он оказался бывшим воспитанником нашего аэроклуба и земляком: родом был из соседней деревни — приехал домой на побывку. Мы, учлеты, глядели на него с завистью и восхищением. Он много и охотно рассказывал нам о занятиях и жизни в училище, о своих полетах на истребителе. Дружески советовал:

— Не упускайте на занятиях ни одной мелочи. В училище вам все пригодится: я не раз вспоминал там наш аэроклуб.

После разговора с младшим лейтенантом нам и захотелось стать летчиками-истребителями.

Возвращаясь с аэродрома, мы только об этом и толкова ли А потом я садился за учебники и упорно готовился к экзаменам в техникуме. Твердо решил перейти на четвертый курс. Теперь-то я уже знал по своему опыту, как прав был Мацуй: когда планируешь время и упорно работаешь, всего добьешься..

Экзамены я сдал и перешел на последний курс. Начались каникулы. Студенты разъехались по домам. В общежитии начался ремонт, и мне пришлось перебраться в деревню. Вставал я раньше всех, с восходом солнца, тихонько завтракал, чтобы никого не разбудить, и уходил на аэродром. Являлся туда первым. Возился с машиной, помогал нашему технику. В день делал по четыре — шесть провозных полетов по кругу. Инструктор все больше и больше доверял мне управление самолетом. Возвращался я домой поздним вечером.

Я начал замечать, что отец испытующе поглядывает на меня. Как-то утром он пристально посмотрел мне в глаза и строго спросил:

— Где пропадаешь, сынок? Чем занят? Врать я не стал:

— Учусь летать, тэту.

Отец растерянно посмотрел на меня, а потом сердито крикнул:

— За журавлем в небе погнался, неслух? Вот к чему недавно разговор вел!

Я отмолчался, не стал переубеждать отца. К тому же спешил на аэродром. И хоть отец рассердился, разволновался, я был несказанно рад, что теперь мне уже нечего от него таиться.

Характер инструктора раскрывается

Вечерами Кальков проводил методический разбор каждого вылета. Крепко доставалось нам от грозного инструктора. На похвалу он был скуп. И все же мы его очень любили и глубоко уважали. Его указания и советы запоминались навсегда.

Во время одного из первых полетов, когда лучи заходящего солнца отражались в стеклах домов, я загляделся на землю: казалось, то тут, то там вспыхивает ослепительное пламя.

Машину качнуло, и инструктор тотчас же отобрал у меня управление.

Никогда не забуду, как на разборе он сказал, обращаясь ко мне:

— В полете надо уметь все видеть одновременно, ничего не упускать, действовать последовательно, четко, быстро. В летном деле многое зависит от распределения внимания. Запомните: рассеянность недопустима!

За малейшее нарушение правил полета Кальков нас строго наказывал. Посылал «определять высоту» на крыше ангара, не позволяя снимать летное обмундирование. И на несколько дней отстранял от полетов. А это было самое тяжкое наказание.

Однажды, идя на посадку, я по невнимательности слишком низко выбрал самолет из угла планирования. Кальков снова отобрал у меня управление.

— Такие ошибки недопустимы. Пора бы научиться! Будете определять высоту на крыше ангара в летном комбинезоне.