Страница 38 из 68
— Бату! — окликнул он своего старшего сына. По обычаю вайнахи никогда не называют своего первенца настоящим именем; считается, что это помогает отвести злые пожелания и направить их по ложному пути. В саклю вошел здоровенный малый, что называется, «косая сажень в плечах», я еще подумал, что данная отцом кличка очень подходит ему «бату» означает бычок. По возрасту и по состоянию богатырского здоровья парню сейчас было бы самое место на фронте, но хозяин объяснил, что он и многие другие аульчане откупились от призыва, не желая, чтобы сыновья гибли за власть большевиков.
— Лично я отдал корову. Пусть круторогая служит вместо моего Бату! — шутил чеченец. — И наш военком взял мою корову с благодарностью. А что, начальство всегда любило бакшиш — то есть взятки. А вот приехавших недавно в аул заготовителей мы встретили пулями: отчего я должен отдавать своих баранов для нужд армии оккупантов?
Оккупантами наш хозяин называл русских и не скрывал своего сочувствия абреческому движению. По моим понятиям он был кулаком, так как на его кукурузном поле вместе с ним и его сыном работали наемные батраки. Сам себя он считал просто хорошим хозяином, который не хотел быть в одном колхозе с лодырями и бедняками.
Скрывая свои истинные чувства, я молча уставился в тарелку и сосредоточенно жевал, разговор поддерживали в основном «оберштурмфюрер» Петров и Гюнтер.
Когда с едой было покончено, те же безмолвные женщины убрали стол, расстелили ковры, разложили подушки. Ночлег был готов. Как самому почетному из гостей — большому немецкому эпсару Петрову постелили на единственной в комнате кровати с простынями. Перед сном нам захотелось покурить, я машинально достал пачку немецких сигарет «Аттика». По лицу хозяина пробежало облачко недовольства.
— Аллах не любит в доме плохой дым, — перевела Лайсат.
Пришлось всем курильщикам выйти на улицу. Мы сидели около перевернутой арбы и курили, пряча огоньки папирос в ладонях. Я негромко заметил, что вижу огромную разницу между отношением к Советской власти у горных чеченцев и у тех, кто жил с нами на равнинной части Чечни: в окрестностях Грозного и Ачхой-Мартана.
— На равнине еще с царских времен оставались так называемые «мирные» чеченцы, которые более лояльно относились к русским. Недовольные захватнической политикой России стремились уйти подальше в горы, — тихо рассказывала Лайсат. — В годы Советской власти большевики пытались переселять горских жителей на равнину, и опять-таки спустились те, кто доверял русским, кого смогли убедить рассказы коммунистов о новой лучшей жизни. Психология переселенцев изменилась, они стали работать бок о бок с русскоязычным населением в колхозах и совхозах, их дети пошли в школы, научились русскому языку, стали пионерами и комсомольцами. В горах же создался своеобразный заповедник старых нравов, Советская власть с трудом закреплялась в труднодоступных ущельях и на высокогорье. Именно там скрывались всяческие белогвардейские недобитки и мутили народ. Они вспоминали клятву, данную вайнахами еще во времена Шамиля. Тогда горцы поклялись до конца вести священную религиозную войну газават против неверующих в Магомета захватчиков-россиян.
— Так Шамиль уже лет сто как умер, — перебил ее я.
— Но клятва давалась Аллаху, поэтому она вечна! — улыбнулась чеченка. — И вот пока немцы успешно наступали на кавказском направлении, шейх ездил по аулам и рассказывал доверчивым верующим, что главный немецкий эфенди Гитлер родился с зеленой каймой вокруг живота, что является несомненным признаком мусульманской святости, называл его великим Гейдар-пашой.
— Звучит довольно глупо! — хмыкнул Пауль.
— Люди в аулах достаточно темные и невежественные, а авторитет религиозных деятелей очень высок! — покачала головой Лайсат. — Вайнахи в горах до сих пор живут по средневековым законам адата, но они смелы, самолюбивы и не прощают обид!
Рассказывает рядовой Гроне:
— Буквально на следующий день фельдфебелю и Лайсат через антисоветски настроенных жителей аула Хайбах удалось связаться с одним из джигитов Расула Сахабова. Наше долгое отсутствие объяснили тем, что вместе с бандой Абдуллы попали в засаду, еле вырвались, затем ушли высоко в горы, заметая следы. Якобы нашим проводником была Лайсат, встреченная в дальнем горном ауле. Никто не посмел усомниться в правдивости нашей истории. Как говаривали древние римляне: «жена Цезаря выше подозрений».
Расчет Лагодинского опять оказался точным. Горцам слегка не понравилось, что чеченская девушка шляется по горам в компании разухабистых солдат вермахта, но вслух никто ничего не сказал. Зато аульские кумушки наверняка ей все косточки перемыли, обсуждая, «с кем же бесстыжая спит на самом деле?». Женщины любой нации любят посплетничать. Тетушки, клянусь Аллахом, ни с кем! Даже не целовалась, была как кремень. Просто вертела Гюнтером, как хотела.
В полдень в аул вошла вся банда: с полсотни молодых, хищноглазых парней на горячих конях, почти у всех оружие советского производства.
«По-моему, это как раз те, что были мобилизованы в марте и должны были воевать с вашими на фронте. А они сбежали с эшелона и оружие прихватили», — злобно комментирует майор.
«Отлично, что не дошли. Их свирепый вид не вызывает большого желания столкнуться с ними в бою», — думаю я про себя. Вспоминаю, что именно рассказывал нам полковник о срыве мобилизации в Чечне И ПОЧЕМУ в апреле 1942 года Наркомат обороны был вынужден издать приказ об отмене призыва в армию чеченцев и ингушей.
Когда мы прибыли в Чечню, то были уверены, что абсолютно все вайнахи настроены против Советской власти и будут активно помогать нам. Но мы жестоко ошибались! Вайнахи вместе с другими нациями Советского Союза работали для победы на нефтепромыслах и заводах, строили оборонительные сооружения, принимали эвакуированных. Уже после войны я узнал, что тысячи чеченцев и ингушей геройски погибли на фронте, были награждены за подвиги орденами и медалями. Двое из них, подводник Магомед Гаджиев и пулеметчик Ханпаша Нурадилов, были посмертно удостоены звания Героя Советского Союза. Существовал чечено-ингушский кавалерийский полк, дошедший до Эльбы. Его командир майор Висаитов тоже был представлен к званию Героя. Но официально оно ему было присвоено только в 1989 году. Так случилось потому, что военнослужащие — чеченцы и ингуши — отзывались с фронта в трудовые армии, а по окончании войны они, «солдаты-победители», отправлялись в ссылку. Их судьбу разделили представители других народов, репрессированных в 1944 году. Это были калмыки, карачаевцы, крымские татары, а также соплеменники нашего Димпера — российские немцы. Вспомните, ведь его второй брат тоже служил в Красной Армии, воевал с фашистами с первого дня войны. Но был отозван прямо с фронта и отправлен в ссылку вместе со всеми из самого первого репрессированного народа. А было это 30 октября 1941 года.
Сели за дастархан, Лайсат с нами — единственная женщина за столом. Да еще по правую руку от фельдфебеля. Он сидит довольный, рдеет как маков цвет, а седобородые старики на нее косятся, чуть ли чуреком не давятся.
— У них не положено, чтобы баба за одним столом с мужиками, — шепчет мне на ухо Серега.
— Она же переводчица.
— Все равно не положено.
Сидим едим, вилок нет, выпивки тоже, зато баранины — завались. Жижиг-галныш — остро и вкусно, типа домашней лапши с чесночным соусом, мясом и бульоном.
Поели, развеселились, начались танцы.
О, лезгинка, это я обожаю! Я ведь тоже вырос на Кавказе.
Есть что-то в этом неистовом вайнахском танце, что глубоко затрагивает до самого дна даже мою европейскую душу, поднимает шторм таких ярких эмоций! Подчиняясь бешеному ритму, ощущаешь себя вольным как ветер, хочется раскинуть руки и парить в танце как свободная птица над горами!
«Орс-тох!» — звонкие возгласы летят к сияющим девственными снегами вершинам Кавказа.
Господи, как красива Лайсат в своей национальной одежде! Кружевная накидка на голове делает ее еще женственнее, длинное платье в рюмочку затянуто на узкой талии серебряным поясом. Молодые горские парни чертом вьются в танце вокруг плывущей белой лебедушкой Лайсат, подпрыгивают, встают на пальцы ног (как это у них получается?). Смуглые горбоносые лица горят румянцем, в зубах зажаты кинжалы, рукава черкесок хлопают как орлиные крылья. Невольно вспоминаются романтические образы вольных черкесов Лермонтова.