Приключения на орбитах

Титов, хотя и был вторым представителем человечества на орбите, тем не менее, многое должен был сделать впервые. Принятие пищи в невесомости, сон, съемки Земли и космоса – все это было в то время неизведанной областью, и Герман Степанович стал ее первооткрывателем.

На четвертом витке у космонавта возникли симптомы космического укачивания. Ему стало трудно водить глазами, шевелить головой. На шестом витке появилась тошнота. Она переходила в рвоту после каждого принятия пищи (Титов на орбите ел дважды). Таким образом, подтвердились предположения ученых о космическом укачивании. Это было своего рода открытие. Однако полет показал, что явление это не столь опасное, как предполагалось. От космонавта оно требует дополнительных волевых усилий, но не является препятствием для работы. Несмотря на плохое самочувствие, Г.С. Титов выполнил всю программу полета.

Время от времени в глазах космонавта возникали вспышки. После полета специалисты нашли объяснение этому явлению – так частицы космического излучения воздействовали на сетчатку глаза.

Титову впервые довелось поспать на орбите. Сон был хорошим, без всяких сновидений. Неудобство доставляли лишь собственные руки, которые всплывали. Он убрал их в рукав, а пальцы засунул под резиновые манжеты. Спать в космосе можно в одной позе – ничего не давит.

Полет дал много полезной информации и наглядно показал, что человек может длительное время жить в невесомости. Товарищи Титова по отряду космонавтов теперь знали, что нужно тренировать вестибулярный аппарат.

Через несколько дней после этого события между Западным и Восточным Берлином была возведена стена. Западные эксперты считают, что полет Титова явился в некотором смысле морально-политической поддержкой этой акции. Вот, по-видимому, в чем состояла причина повышенного интереса к нему Н.С. Хрущева. Успех в освоении космоса вполне мог быть использован для доказательства неоспоримых «преимуществ социализма над капитализмом» и способствовать убеждению восточных немцев в том, чтобы они приняли участие в строительстве стены, или, по крайней мере, сохраняли нейтралитет при проведении этой акции немецкими и советскими строительными батальонами.

В Америке тем временем заканчивалась подготовка орбитального полета. По техническим причинам сроки запуска на орбиту Джона Гленна были перенесены на начало 1962 года.

Через три дня после Нового года НАСА объявило о переносе запуска с 16 января на 23 января. Однако в назначенный день метеорологические условия не позволили осуществить запуск, и его перенесли на 27 января. Напряжение нарастало. 27 января Гленн в течение пяти часов ожидал пуска, находясь в кабине своего корабля, но его опять отложили, причем всего за двадцать минут до назначенного времени.

После этого Гленн в местной стенной газете написал: «Возможно, еще не было таких случаев в истории, когда человека призывали собирать все свое мужество так много раз только для того, чтобы сказать ему: «Не надо». Такая ситуация… на виду у всего мира была наилучшим образом продемонстрирована 27 января».

31 января было объявлено, что запуск состоится 18 февраля. Следить за полетом должны были 24 корабля, более 60 самолетов и другие технические средства. Было задействовано в общей сложности 18 тысяч человек.

В назначенный день погода вновь оказалась плохой, и Гленна утром не стали будить.

19 февраля день был солнечный, но пуск опять перенесли с 2 часов 20 минут на 20 часов 2 минуты по Гринвичу. В 5 часов 30 минут возникли неполадки в системе управления ракетой, на устранение которых ушло 135 минут. После шести часов ожидания Гленн все же получил возможность занять свое место в кабине «Меркурия». Но как только он оказался на борту корабля, выяснилось, что микрофон на его гермошлеме не работает. Наконец бригада рабочих начала закручивать болты на крышке входного люка. И в этот напряженный момент обнаружилось, что один из семидесяти болтов сломан.

Казалось бы, простое устройство этот люк, но сколько неприятностей причинил он и космонавтам, и специалистам, став своего рода злым роком при подготовке к первым полетам. Он заставил поволноваться при запусках Гагарина, Гриссома, а теперь такая же проблема возникла и у Гленна. И это после многочисленных переносов сроков пуска. Гленн и без того находился в сильном нервном напряжении.

Сорок минут рабочие меняли злополучный болт, но когда все было готово, возникла новая проблема. Длительная задержка привела к чрезмерному испарению кислорода в баках ракеты и потребовалась их дозаправка.

Наконец, в 21 час 47 минут, была подана команда на запуск двигателей, и полет начался. Пульс у астронавта достиг 110 ударов в минуту. Впереди ждала неизвестность. Если благополучный полет Титова снимал у Гленна беспокойство за состояние своего здоровья, то от ракеты-носителя и «Меркурия» можно было ожидать всего.

Подъем, между тем, проходил спокойно, Гленн испытал даже некоторое удовлетворение, обнаружив, что перегрузка переносится легче, чем в центрифуге,

После выхода на орбиту он воскликнул: «Ох, какой потрясающий вид!» Время от времени он наблюдал в перископ за Землей. В Центре управления полетом слышали его восторженные возгласы: «Горизонт бриллиантовый, бриллиантово-голубой…» Он полюбовался освещенным солнечными лучами океаном и обратил внимание на то, что имеется цветовое отличие холодной и теплой воды в том месте, где течение Гольфстрим смешивалось с более холодными водами.

Для эксперимента Гленн несколько раз сильно тряхнул головой и убедился, что это не вызвало болезненных ощущений. Он снимал Землю через иллюминатор, и когда уронил камеру, ему показалось естественным, что она не упала, а продолжала висеть в воздухе.

Примерно через сорок минут после старта началась первая для Гленна космическая ночь.

«Орбитальный закат потрясающий… действительно прекрасный, чудесный вид», – поделился он своими впечатлениями.

Астронавт попробовал принять пищу, и это не вызвало у него затруднений. Она была упакована в специальные тюбики, и он, выдавливая их, направлял струю прямо в рот.

Полет проходил нормально, ничто не вызывало тревоги ни у астронавта, ни у специалистов Центра управления. И тут вдруг Гленн увидел рой мелких светящихся частиц, окруживших его аппарат. «Я никогда не видел ничего подобного этому… – воскликнул он, – их здесь тысячи!» С Земли поинтересовались, не слышит ли он какие-либо удары? Астронавт ответил отрицательно и добавил, что их скорость по отношению к аппарату примерно 5-6 километров в час. Он подумал, что источником этих частиц является двигатель системы ориентации, работавший на перекиси водорода, и выключил его, но каких-либо изменений не заметил. Между тем Солнце встало над горизонтом, и в его лучах частицы исчезли. Наблюдения пришлось отложить.

В это время Гленн почувствовал, что с автоматической системой стабилизации корабля не все в порядке. Ему пришлось вручную развернуть аппарат на двадцать градусов вправо, чтобы обеспечить правильную ориентацию. С Земли посоветовали время от времени корректировать положение аппарата, но это оказалось не простым делом. Аппарат начал дрейфовать в другую сторону, и он вынужден был возвратить его в исходное положение. Гленн осторожно развернул корабль на 180 градусов. Ему это понравилось – лететь лицом вперед было лучше, чем спиной. Однако вскоре он вынужден был вернуть корабль в штатное положение, хотя и сделал это с неохотой.

Пока он боролся с возникшей неполадкой, в Центре управления полетом обстановка была весьма напряженной, но по-другому, более серьезному, поводу. Данные телеметрии указывали на неисправность, представлявшую серьезную угрозу для жизни астронавта.

«Меркурий» имел оригинальную систему приводнения в виде надувного мешка, амортизирующего удар о воду. В полете он складывался наподобие мехов гармошки. К его нижнему краю крепился экран, защищавший конструкцию от высоких температур при спуске в атмосфере. К теплозащитному экрану с помощью металлических строп крепился тормозной блок, состоявший из трех твердотопливных двигателей. Экран прижимался к корпусу аппарата с помощью специальных замков и поддерживал таким образом в сложенном положении надувной мешок. При спуске, после введения в действие парашюта, замок открывался, теплозащитный экран освобождался и своей тяжестью разворачивал надувной мешок, который автоматически наполнялся газом.