Страница 107 из 109
— Помогите! — сдавленно пролепетал Артур. Кричать во весь голос с запрокинутой головой он не мог.
Краем глаза я видела, как фон Хельсингер потянулся к пистолету, но ботинок Джонатана прижал к полу мясистую лапищу доктора.
— Делай то, что задумала, Мина, — произнес Джонатан.
С исступлением, неведомым прежде, я впилась зубами в шею Артура. Испуганные вопли тех, кто стал свидетелем этого зрелища, долетали до моих ушей, но я была слишком поглощена своей жертвой, чтобы обращать на них внимание. Урча, словно дикий зверь, я не просто высасывала кровь из раны, но разрывала его кожу в клочья, заставляя корчиться в агонии. Я выпила бы его кровь до последней капли, не будь она столь мерзкой на вкус. Казалось, в жилах у него течет прокисший уксус.
Разжав зубы, я освободила его, и истекающее кровью тело рухнуло на пол. Я закашлялась и несколько раз сплюнула, пытаясь избавиться от противного вкуса во рту. Затем, насухо вытерев губы, я повернулась к Сиварду. Доктор, бледный как полотно, замер у стены, прижавшись к ней так крепко, словно хотел слиться с обоями.
— Настал твой черед, Джон, — с улыбкой молвила я. — Ты ведь хотел меня, верно? Сейчас ты меня получишь.
Прежде чем Сивард успел двинуться с места, моя рука уже сжимала ему шею. Заглянув в его серые глаза, я вспомнила все страдания, которые он мне причинил, и поняла, что хочу его убить. Зубы мои уже коснулись его кожи, когда дверь вдруг распахнулась настежь и в комнату ворвался ледяной ветер. Он закружил меня, пробирая холодом до костей. Ветер принес с собой протяжный заунывный звук, скорбный голос женщины, поющей погребальную песнь. Плач, исполненный неизбывной печали, наполнил комнату, и память, хранившая опыт веков, подсказала мне — нас посетил дух смерти.
Я выпустила Сиварда, и он бессильно осел на пол, привалившись к стене. Не знаю, что внушало ему больший страх — я или то неведомое и невидимое, что наполнило собой комнату. Я огляделась по сторонам в поисках источника звука, но ничего не увидела. Песнь становилась все громче и громче, она пронзала тоской насквозь, мешая дышать. Должно быть, граф напустил на нас какие-то беспощадные потусторонние силы, пронеслось у меня в голове. Мужчины метались по комнате, стараясь вырваться из объятий звука, окружавшего их со всех сторон. Скорбная песнь превратилась в оглушительный вой, невыносимый для слуха. Он был так громок, что стены в комнате сотрясались. Я зажала руками уши, и все прочие сделали то же самое.
Неожиданно завывания прекратились. Комнату все еще пронизывал ледяной холод, так что всех нас бил озноб. Артур по-прежнему лежал на полу, истекая кровью. Воздух вокруг него начал испускать сияние, принимая знакомые очертания молодой женщины. Когда Артур понял, кто перед ним, лицо его исказилось от ужаса. Длинные белокурые волосы женщины рассыпались по плечам подобно плащу, облака золотистой и белой энергии окружали ее, словно прозрачное одеяние.
Артур завизжал и попытался закрыть глаза руками, не в силах выносить ее пронзительного взгляда. Но когда она повернулась ко мне, лицо ее было безмятежным, а на устах играла улыбка. Она протянула руку к Моррису, и душа его, целая и невредимая, оставив разрушенную телесную оболочку, устремилась навстречу возлюбленной.
Эпилог
Лондон, 31 декабря 1897.
Дорогой читатель, моя история еще не закончена. Никому не известно, каким будет ее финал. В начале 1891 года мы с Кейт Рид написали статью, посвященную бесчеловечным методам лечения, практикуемым в психиатрических клиниках. Помимо прочих фактов там сообщалось, что переливание крови, применяемое в Линденвуде, стоило жизни двум пациенткам. Статья эта произвела в обществе немалый резонанс, и в результате власти были вынуждены начать расследование. Однако прежде, чем комиссия успела прийти к каким-либо выводам, Джон Сивард покончил жизнь самоубийством, а доктор фон Хельсингер бесследно исчез. Вероятнее всего, он решил вернуться в Германию. Мы с Кейт посетили клинику вместе с представителями комиссии, и миссис Снид сообщила нам, что накануне к доктору приезжал некий рыжеволосый джентльмен с большой шишкой на лбу. После долгого разговора они вышли вместе и уехали в неизвестном направлении. Полагаю, эти господа, объединив свои усилия, состряпали исполненный нелепых выдумок роман, с которым некоторые из вас, возможно, имели случай ознакомиться.
Вскоре после того, как наша статья вышла в свет, Кейт забеременела от Джейкоба, который не замедлил на ней жениться. После свадьбы он оставил газету, предпочтя поприщу фоторепортера работу в текстильной компании своего тестя. Что касается Кейт, она никогда не изменила бы журналистике, но редактор уволил ее, заявив, что ни один мужчина в здравом уме не станет держать на службе беременную женщину. Мы с Кейт часто видимся. Сыновья наши почти ровесники, чего не скажешь о дочерях. Девочке Кейт уже исполнилось пять лет, в то время как моя еще лежит в колыбели. Став матерью двоих детей, Кейт, тем не менее, исправно посещает собрания и митинги поборников женского равноправия. Что до меня, я по-прежнему не ощущаю себя обделенной вследствие того, что лишена столь скучной обязанности, как участие в выборах. Впрочем, полагаю, моя дочь и представительницы ее поколения будут относиться к подобным вопросам иначе.
Не так давно Кейт показала мне газету, в которой сообщалось, что лорд Годалминг обручился с некоей богатой наследницей. По слухам, здоровье лорда оставляет желать лучшего, он давно уже мучается бессонницей, а его бледность и худоба обращают на себя всеобщее внимание.
Возможно, никто из героев этой истории не пережил столь неожиданного и счастливого поворота судьбы, как мисс Хэдли. Как и предсказывала Кейт, пансион благородных девиц вынужден был закрыться, будучи не в состоянии конкурировать с более современными учебными заведениями для девочек. Мисс Хэдли, оказавшись не у дел, пустила в ход навыки брачной охоты, которые она столь успешно передавала будущим счастливым женам, и в возрасте шестидесяти пяти лет вышла замуж за почтенного обеспеченного вдовца на пять лет моложе себя.
Хотя порой мысли о будущем, ожидавшем меня при ином стечении обстоятельств, приходят мне в голову, поверь, мой читатель, я ни разу не пожалела о сделанном выборе. Мы с Джонатаном никогда не вспоминаем прошлое, однако опыт общения с представителями иной породы, выпавший на нашу долю, открыл нам целый мир чувственных удовольствий, который мы продолжаем познавать друг с другом. Джонатан утратил обаяние юности, которое когда-то помогло ему завоевать мое сердце, но я никогда не забываю о том, что в значительной степени сама послужила причиной этой утраты. К тому же ныне Джонатан является весьма уважаемым адвокатом и любящим отцом семейства.
Наш сын, Моррис, радует нас крепким здоровьем и веселым нравом. Когда он был младенцем, меня несколько настораживала жадность, с которой он сосал грудь. Но по мере того как малыш подрастал, мои тревоги оставались в прошлом. Наша дочь, Люси, еще совсем мала, и судить о ее характере пока что преждевременно. Вторая моя беременность и роды протекали с достойной удивления легкостью. Люси появилась на свет, почти не доставив мне боли, и когда повивальная бабка подняла девочку в воздух, она, вместо того чтобы заплакать, внимательно поглядела на меня моими ярко-зелеными глазами.
— Посмотрите только! — воскликнула повивальная бабка, указывая на винное пятно на бедре новорожденной. — У нее в точности такая же отметина, как у матери!
Полагаю, не лишним будет сообщить, что, против ожиданий, я по-прежнему обладаю сверхъестественными способностями и, будь у меня желание, могла бы их развивать. Нередко я читаю мысли других людей, и, признаюсь, это не доставляет мне особого удовольствия, ибо почти все люди, за исключением детей, всецело поглощены скучными ежедневными заботами. Не могу сказать, что меня томит жажда крови, хотя я не отказалась бы от возможности отведать ее вновь. Не сомневаюсь, рано или поздно подобная возможность у меня непременно появится, хотя не знаю, когда это будет. Как-то раз Джонатан, охваченный любовным экстазом, предложил мне попробовать его крови. Мы оба вознеслись на вершину наслаждения, но после Джонатан долгое время недомогал, так что впредь я отказалась от подобных экспериментов.