Колесники

На следующий день их путь лежал мимо полей бледно-синих маков и диких анютиных глазок, пока не вывел на опушку леса. Они следовали широкой просекой между рододендронами, дубами, березами, и бамбуковыми чащами. Иногда можно было заметить высоко на деревьях вялых обезьян, и намного чаще — услышать. Возможно, в лесах было много и других животных — диких кабанов, буйволов, куниц, рысей, и редких кошек, известных как г'за, — но на глаза никто не попадался, хотя птиц, присущих джунглям, было множество — хриплых, дерзких попугаев.

Еще через два дня, в предгорьях Джомолунгмы, путники вышли к группе палаток из шкур яка, разбитых на траве с разбрызганными там и сям желтыми цветами чань-дрил. Там-то им и было сообщено, когда и где наметил встречу Кукушка. «Надо же, — поделился Чарльз вечером с Пруденс, когда они уединились с ней в палатке, — такие накладные расходы и все для того, чтобы доставить на место несообразительных посетителей».

Правда, посетители могли вежливо отказаться. Но тогда они никогда бы не выяснили, для чего, черт возьми, все это было затеяно.

У Пруденс на сей счет имелась своя теория:

— Они хотят очистить наши души, Чарльз. Сначала мы должны помедитировать, пока не достигнем нужного состояния ума для заключительной стадии нашего похода, потом подвергнемся лишениям плоти, чтобы проверить свою храбрость и решимость.

— Я-то надеялся провести отпуск, а не участвовать в поисках святого Грааля. По-моему, нам надо позвать Мозеса и обсудить ситуацию вместе с ним. Он, должно быть, задается вопросом, что происходит.

— Не стоит. Парень наверняка все знает, прочитал это по телодвижениям монахов. И, конечно, не хотел сообщать нам. — Пру собралась с мыслями. — Скажу тебе так: он пойдет с нами куда угодно. Я любопытна, значит, тоже пойду. Тем более что пора заняться физическими упражнениями: слишком много закуски и чаня во время свадебной церемонии, нужно сжечь лишние калории. — Чарльза это не убедило. — Чем выше мы поднимемся, тем будет легче, сам знаешь — в отличие от земных гор. Гравитация уменьшается, поскольку приближаешься к оси. Самые трудные — первые несколько дней.

— Хорошенькое дельце, могу себе представить!.. Но чем выше, тем холоднее, а воздух становится более разреженным, и дышать все труднее.

— Вот почему, Чарльз, нас сопроводили сюда таким неторопливым способом. Чтобы помочь акклиматизироваться. А еще нас снабдят носильщиками и проводниками. Они знают путь и не упустят нависающих снежных карнизов, скрытых трещин или потенциальных лавин. Обитель слишком мала для капризов стихии, поэтому буря нам не грозит. Все, что остается делать, — карабкаться вверх.

Чарльз проворчал.

— Да, но зачем?

— Чтобы увидеть то, что нам следует увидеть. — Пруденс посерьезнела. — Послушай, я давно знаю Кукушку, он ничего не делает без достаточных оснований. Он организовал нам паломничество, устроил некие испытания духа и приведет в волшебное место в центре мира. Не знаю, как ты, но я намереваюсь выяснить — для чего. Понятно, что дело важное. Вопрос: насколько важное?

— Да, похоже, ты права. Давай спать, завтра нам потребуются все наши силы.

— Только, пожалуйста, не приставай.

— Готов рискнуть маленьким расходом сил на доброе дело.

— Конечно, так ты будешь спать лучше!..

Оригинал Джомолунгмы по-прежнему был самой высокой горой Земли, и даже Свободный Китай не мог изменить этот факт. Ее тезка в Новом Тибете, грубо говоря, имела тот же размер, но часть между плато и уровнем моря — половина ее высоты — отсутствовала. Ну и что, на Земле эта часть тоже была невидима, так что копия выглядела убедительно. Однако впечатление она производила не такое сильное, как оригинал, — по причинам, на которые указала Пруденс: умеренный климат и постоянно уменьшающаяся сила тяжести.

Новые тибетцы построили Джомолунгму, чтобы чувствовать себя как дома, поэтому они восстановили всю гору — как непальскую сторону, так и со стороны Свободного Китая (Старый Тибет). Маршрут, который вел к вершине, следовал пути, заданному первыми восходителями столетия назад. Несмотря на более легкие условия восхождения, посетителям и их проводникам потребовалось несколько дней, чтобы добраться до ледника Кхумбу, но чем выше они взбирались, тем легче становился груз носильщиков, да и они сами начинали весить меньше. К тому времени они надели специальные альпинистские костюмы, связанные из шерсти яка, которые закрыли все тело, за исключением глаз; руки были защищены от холода многослойными перчатками. Дышать было легко — не то что земным альпинистам! — потому что давление в пределах Новой Тибетской Обители с высотой уменьшалось медленнее, чем на реальной горе. Зато холод полностью соответствовал подлинному, да и вообще восхождение требовало предельной собранности — падение с тысячефутовой высоты даже при малой гравитации окажется почти наверняка фатальным.

Альпинисты потратили целый день, просидев в палатке, в то время как за ее стенами бушевал ветер. Хотя внутри Обители не могло возникнуть мощных бурь, тепловая нестабильность иногда вызывала винтовой циклон, закручивающийся по спирали вдоль оси цилиндра от одного конца до другого. Мозес, который стал более общительным, коротал время, рассказывая о своем детстве в Деревне.

Путники поднимались уже две недели, на привалах лопали как свиньи, но все равно похудели, прибавляя в силе и уверенности, бесконечно любуясь бурной красотой фальшивых пиков и поразительных видов изогнутого плато Обители. Самой характерной особенностью здесь были птицы, которые иногда пролетали над обрывом снежной равнины по пути к более соблазнительным целям. Белые куропатки, даже журавли. Однажды ночью целая стая уток села на палатку — согласитесь, это не совсем то, что ожидаешь найти на западном склоне горного амфитеатра. Мозес провел с птицами больше часа, рассказывая им анекдоты на безупречном утином — такой напрашивался вывод из поднявшегося кряканья и крика.

Времени для размышлений было вдоволь, и обстановка для этого была самая располагающая, хотя и странно расслабляющая. Проблемы, вызванные Смертельной Кометой, теперь, казалось, отодвинулись не только далеко в космическое пространство, но и далеко в пространстве памяти. Устрашающая необъятность Вселенной представлялась гораздо более существенной, чем мирские свершения рук человеческих.

Неплохо для поддельной горы.

Вечерами путешественники беседовали — не о чем-то конкретном, а только о том, что в данный момент было у них на уме. Они получили возможность глубоко узнать друг друга, оценить недостатки и достоинства, так как любой человек есть сложная комбинация того и другого.

Ночью они спали как дети, ничем не обеспокоенные.

Днем карабкались вверх.

И скоро, слишком скоро, достигли горного хребта, который вел на вершину.

Все трое чувствовали, что в состоянии почти взлететь — так снизилась сила тяжести, — и это сделало их более осторожными, потому что снег был такой легкий, как пух, и такой же предательский, если на него ступить.

Носильщики наблюдали снизу, как трое посвященных подошли к последней стадии своего долгого паломничества — заключительному подъему на пик. А там они нашли Кукушку.

Он сидел в позе лотоса на маленькой круглой тканной циновке, изящной, но простой, тепло одетый, только руки и лицо были незащищены. Поэтому Кукушка подолгу прятал руки под одеждой. На вершине Джомолунгмы было холодно даже для человека, рожденного в Новом Тибете и обученного йоге.

Чарльз испытал благоговение, так поразила его внешность этого человека. Пруденс же обвила руками шею Кукушки — осторожно, чтобы случайно не столкнуть его с горы.

— Мкха'-гро, давно же мы не виделись!.. А вы нисколько не изменились.

Во время этой деликатной атаки пожилой лама вел себя спокойно, как будто наслаждался ею.

— Так же как и ты, дорогая Пруденс. И еще, я же просил не называть меня «небесным странником». Особенно в виду более земных — или я должен сказать «земляных» — сопутствующих обстоятельств.