Страница 2 из 9
Отец в их дела не вмешивался. Со старшими зятьями он сразу сдружился, на охоту ходили вместе, рыбалку, в баню. А когда старший, Наташкин муж, значит, сгульнул чуток, тесть на правах старшего не только не выдал мужика, но и обследоваться на медицинскую тему велел. В общем, все как у людей.
Жизнь научила деда не обижаться. Ни на людей, ни на себя. Когда-то его отца — Петра Егоровича дважды убивали. Один раз за то, что дворянских кровей, тогда так было положено, слуги убивали господ. Повели их в сад. Велели яму копать, отец с четырьмя взрослыми сыновьями в полчаса уложились, их комиссары штыками прокололи на глазах у мальца Петьки, об Петьку сильно мараться не стали, одного штыка, решили, достаточно, бросили сверху, наскоро засыпали землей и ушли. Садовник Егор, добрая душа, из каретного двора все наблюдал, откопал, похоронил по-христиански, а Петьку выходил. Мог бы и мать выходить, ее тоже не сильно изувечили, но она была на сносях, в могиле начались преждевременные роды… Видать, так Богу надо было, чтобы из большого дворянского гнезда, когда-то известного на всю Россию, выжил один птенец, да и тот под чужой фамилией: Егор потом выдавал Петьку за своего, чтобы жизнь сохранить ему.
Второй раз дело было на войне. Уже немолодой солдат в Белоруссии решил заступиться за юнца-партизана, пошел к немцам и сказал, мол, не он хулиганит тут, а я, он так, меня покрывает. Юнца отпустили, Петр велел ему драпать к матери, а его самого — к стенке, и снова — та же история. Люди выходили.
Умер Петр Егорович в глубокой старости и, что интересно, не замечал за собой особых болячек, на жизнь смотрел только с солнечной стороны, потому многим казалось, что он носит розовые очки и, как часто бывает с такими людьми, его учили уму-разуму, учили, а все без толку — умер оптимистом. И детям строго наказал — руки-ноги целы, свет божий видишь — радуйся! Его отличало редкое здоровье — даже с похмелья не болел…
— Деда, хватит курить, — Ваня прервал воспоминания, — я рулить хочу, а то все ветер и ветер моей лодкой командует!
Дед схватил веревку и потянул лодку к берегу. Одной рукой усадил внука, другой взял весло и направил лодку по течению. Сел напротив.
— Деда ты меня обманул, — начал Ваня.
— Почему же?
— Лодкой не надо командовать, она сама плывет, а мы сидим.
— Это потому, что по течению, когда будем плыть обратно, тогда лодка нас слушать не будет и надо будет ей командовать…
— Обещаешь?
— Ага…
— Деда, а кто такой Бог?
Дед улыбнулся. Чего-чего, а такого вопроса он от внука не ожидал. Он начал объяснять, но вскоре запутался. Как объяснить маленькому ребенку, кто такой Бог?
Облегчил участь сам Ваня, он, рассматривая берег через бинокль, спросил:
— А Бог раньше был человеком?
— Да…
— А как его звали?
— Иисус Христос.
— Он не русский?
— Ага…
— Он и маленьким был?
— Да.
— А как звали его родителей?
— Иосиф и Мария.
— А они тоже развелись?
— Нет, Вань, у Бога родители не разводились…
— Хорошо ему…
Ваня напрягся. Он увидел, как на берегу охотится Мурыга, и закричал:
— Мурыга, плыви сюда! Тут в лодке есть место для тебя, будешь штурманом!
Кот спокойно наблюдал за плывущими и с места не трогался.
Караси, как и ожидал дед, оказались большими. Внук долго возился с ними, считал, пересчитывал, потом выбрал самого большого и отпустил.
— К-куда? — возмутился было дед.
— Ничего ты не понимаешь, сам взрослый и не знаешь даже, что у той рыбки животик большой, потому что там рыбята, а маленькие рыбята должны жить в воде, потом они вырастут, и их будет много, очень много. Мы некоторых выловим, а остальных оставим, и тогда у речки их будет еще больше, и речка тогда будет большой, и всем, кто живет в ней, будет хорошо….
«Отойдет Ванька за лето, хорошо, что на природе вот тут», — думал дед и молча улыбался. А внук наконец командовал: теперь они плыли против течения. Больше всего богатому улову обрадовался Мурыга, он неспешно уплел гору требухи, одним глазом следя за Ванькой. Что может взбрести в голову маленькому человеку — неизвестно; а ну, как снова чего-нибудь на кота напялит! Но внуку кот не был интересен, он увлеченно рассматривал гнездо аиста и спрашивал, куда птица ходит в туалет. Дед уж было принялся объяснять, как в гнездо не замедлил явиться сам хозяин не то со змеей, не то с ужом в клюве и, глядя вниз, начал медленно добычу есть. Ваня взял детское ружье и прицелился в него, потом завопил: «бу-бух!» — но птица и не думала сдаваться, она молча ела и смотрела вниз на человека.
— Деда, а где жена у аиста?
— Не знаю…
— Они развелись?
— Наверное, — дед начал привыкать к вопросам внука, намеренно делая при этом равнодушную интонацию.
— Плохо аистятам. Они, наверное, весь день дома сидят и ждут папу. А папа не приходит. К другим папы приходят и играют с ними, подарки им дарят и сказы на ночь рассказывают, а к ним не приходит никто. Они, наверное, Деду Морозу письма пишут, крыльями на листочках, а Дед Мороз их не слушается, он только конфеты дарить умеет и то только за стишки без запинки. Желания про папу Дед Мороз не исполняет. Он только говорит, что если хорошо себя будешь вести — то мечты сбудутся. И соседи тычут пальцем на них, безотцовщина называют. А мама ихняя приходит домой поздно, потому что надо много работать, чтобы аистят кормить. А этот аист кормит только себя. У-у-ух, плохой! Лети отсюда, зачем аистят бросил, сейчас в тебя вот этим ружьем как брошу…
Дед смахнул слезу, взял внука на руки и сказал:
— У тех аистят теперь другой папа, потому этого аиста, туда не пускают. Пусть они к другому привыкнут. Кто знает, может, так будет и лучше. Все на земле устраивается, как лучше, а мы живем и думаем только о себе. Аистята вырастут и станут хорошими аистами, потом прилетят все сюда, вот увидишь, они будут счастливые.
— Зато им теперь плохо!
— Это хорошо, Иван Александрович, если сейчас плохо, зато потом будет очень-очень радостно. Так всегда бывает плохо, плохо, плохо, а потом — бац — и хорошо! Надо перетерпеть плохое, и никого не обижать, тогда и хорошее быстро наступит.
— Деда, а папа к нам с мамой вернется?
— Не знаю… а ты сам-то как хочешь?
— Мама сказала, что у папы в другой семье скоро появится другой Ваня.
— Ну, это у папы другой, а у мамы и у меня ты — единственный.
— И у Мурыги?
— И у Мурыги, и у аиста, и у коз, и даже у той рыбки, которую ты сегодня выпустил, и у всех-всех ее рыбят. Ты даже не представляешь, сколько душ тебя любит!
— Деда, у тебя есть ручка и тетрадь?
— Есть.
— А конверт есть?
— Есть.
— Деда, а почта далеко?
— В деревне, в субботу туда пойдем за пенсией и продукты заодно купим.
— Деда, я хочу написать письмо Деду Морозу, что если вдруг, он решит мое прошлогоднее желание исполнить и вернуть папу, то пусть не исполняет. Я напишу ему, что мне больше ничего не нужно, пусть все останется, как есть…
Следующее утро выдалось богатым на события: одна из подруг Мурыги пробралась в сени и там родила шестерых котят. Дед с Ваней их аккуратно переложили в зимнюю шапку и налили матери молока. А внук привязал кота к табуретке и начал учить, как надо вести себя взрослому коту-папе, у которого так много малышей. Перед обедом Ваня отвлекся и убежал по своим делам во двор, а Мурыга вырвался и сиганул в лес на охоту.
— Отойдет, — улыбнулся дед, глядя, как внук играет, — отойдет, где наша не пропадала…
Танцовщица
Она появилась в нашем общежитии неожиданно. Впорхнула бабочкой-однодневкой — и сразу же стала изгоем. Ее возненавидели все: мужчины, женщины, дети. Ее ненавидели осознанно и подсознательно за летящую походку, за то, что протирала одеколоном дверные ручки, за фрукты, которые тщательно мыла с мылом, за всегда чистые белоснежные кофточки, за… всё.
Именно поэтому старшая по этажу тетя Галя назначила ей дежурство на общей кухне сразу после новогодних праздников, предварительно спрятав новую швабру и тряпки. «А пусть своими моет, тоже мне цаца нашлась!» И «цаца» мыла общие места своими тряпками, своим порошком, драила электроплиты, которыми не пользовалась ни разу. Она была из другой жизни, где было принято доверять людям. Французское белье после стирки развесила в общей сушилке и уверенно ушла к себе в комнату. Надо ли говорить, что оно исчезло, даже не успев высохнуть?