Бальзак без маски

«ЭТА РЕВОЛЮЦИЯ ВОИСТИНУ СОСТАРИЛА МЕНЯ»

«Мы стоим на пороге великой революции», — написал Бальзак 20 февраля. 23-го в Париже разразилась революция, заставшая врасплох Луи-Филиппа, занятого более насущными, по его мнению, заботами: заменой правительства, реформой Конституции, подготовкой всеобщих выборов… Гизо, противник реформ, 23 февраля был отправлен в отставку[57].

23 февраля Бальзак обедал у Маргоннов. Восстание разрасталось, ширилось. Большинство приглашенных предпочли остаться дома. Под покровом ночи армия не собиралась браться за оружие. Она только пыталась разрушить баррикады. Как только возникала угроза перестрелок, национальная гвардия, которой Луи-Филипп с 1840 года не уделял должного внимания, вставала между армией и бунтовщиками. Возвращаясь на улицу Фортюне, Бальзак увидел, что столкновения произошли на авеню Руль.

В ночь на 24 февраля король принял решение отречься от престола и установить регентство герцогини Орлеанской. Он пешком покинул дворец Тюильри. Кареты ждали его на площади Согласия.

На следующее утро Бальзак, наделенный от природы любознательным характером, прошелся по Елисейским Полям вместе с толпой зевак. Около Тюильри он услышал, как Эмиль де Жирарден объявлял об отречении короля. Бальзак вошел во дворец. Он присутствовал при разграблении Тюильри и наблюдал за поведением толпы. Сначала все восторгались убранством дворца, но затем, решив, что добру нечего пропадать зря, начали набивать себе карманы. Толпа предалась грабежу, и вечером во дворце ничего не осталось. Бальзак прихватил украшения и драпировки трона, а также школьные тетради сыновей Луи-Филиппа.

Разграбив Тюильри, бунтовщики ворвались в казармы, чтобы завладеть оружием. Дворец Нейи, принадлежавший Луи-Филиппу, был сожжен.

24 февраля Бальзак окончательно сделал свой выбор в пользу репрессий: «Необходимо проводить безжалостную политику, чтобы государства твердо стояли на ногах… Я, как и прежде, одобряю и тюремные застенки Австрии, и Сибирь, и прочие методы сильной власти».

Бальзак высмеивал «фатальную троицу»: «Свободу, Равенство и Братство», смысл которой он объяснял на свой лад: «У нас есть Свобода умирать с голоду, Равенство в нищете, Братство с Каином, вот каково Евангелие Ледрю-Роллена».

Бальзак знал, что его драгоценный друг, член правительства Ламартин был единственным писателем, не считая Виктора Гюго, который голосовал за его принятие в члены Французской Академии. Что попросит Бальзак в 1848 году у Ламартина: должности в правительстве для себя и своего зятя Сюрвиля или паспорт, чтобы отправиться в изгнание?

Бальзак не испытывал ни малейшего желания становиться «французским гражданином» в лоне «суверенного народа». Он страшился этой революции с 1839 года. Он предвидел ее последствия и не уставал повторять, что будущее человечества зависит от социальных классов, соотношения сил в обществе, производства и доходов. «Буржуазия потеряет свои капиталы, а цены на национальные товары непомерно возрастут». Рабочие растратят все то, что даст им власть, и «обратят свои взоры на тех, кто использует их труд, обнаружив при этом, что являются движущей силой общества».

1 марта Бальзак узнал, что Республика намеревается национализировать железные дороги. Акции Компании Северных дорог, то есть волчишкины сокровища, превратятся отныне в ничего не значащие бумажки.

Это совершится 11 апреля. Однако в июне 1848 года Монталамбер произнес речь, где прозвучало предложение вернуться на круги своя. Рабочие транспортных предприятий выводили из строя оборудование. Тысячи мелких лавочек прекратили свое существование. «Финансовая катастрофа будет еще более разрушительной, нежели катастрофа политическая». Бальзаку хотелось, чтобы Ева Ганская позволила ему укрыться в Верховне, чтобы она спасла его… Но она ответила: «Не приезжайте». Она боялась, как бы он не заскучал. Похоже, она вообще собиралась расстаться с ним: она приписывала ему любовные увлечения актрисами и побуждала обращать внимание на молодых женщин.

НЕРАЗБЕРИХА

5 марта хоронили героев февраля. «Весь народ вышел на бульвары. Толпы любопытных, но ни единого рукоплескания».

Да разве на похоронах рукоплещут?

В Париже, ниспровергнувшем государственную власть, больше не было ни читателей, ни омнибусов, ни карнавала, ни газет, печатавших романы. Читатели превратились в зевак. Они довольствовались уличными зрелищами и даже получали наслаждение от потасовок.

Выходившими еще газетами овладела навязчивая идея выборов в Учредительное собрание. Специально для этих выборов избирательный ценз снизили до 200 франков. Поскольку Бальзак был собственником, ему не составило бы никакого труда выставить свою кандидатуру.

Как утверждают Мейньяль и Бувье, когда Бальзак уезжал с Украины, Ева дала ему некоторую сумму денег в золотых рублях, что в пересчете на франки составляло 80 или 90 тысяч.

2 июня Бальзак признался Еве Ганской, что у него осталось всего 200 франков золотом, как раз столько, сколько требовалось на еду, уплату жалованья прислуге и первоочередные расходы. Приближался срок двух платежей. Чтобы выкрутиться из затруднений, Бальзак не мог заложить дом на улице Фортюне, поскольку новыми законами запрещалось прибегать к ипотеке. Он не видел «иной возможности выйти из положения, кроме как выудить деньги из Верховни». Ева Ганская не могла взять в толк, что Бальзак начисто лишен предпринимательской жилки. Он все пускал на самотек. Он забавлялся. Ева почти перестала ему писать. Он лишился «последнего жалкого словечка, к которому может припасть сердце».

Когда люди проникаются жгучей ненавистью, они теряют интерес к литературе. Бальзак понимал, что политика надолго подменила собой литературу. Лишь несколько театров не закрыли свои двери перед публикой. Но и театр балансировал на краю пропасти. Политические сюжеты таили в себе опасность. Буржуазные драмы потеряли актуальность. Театральные сборы составляли 10–30 франков, в то время как затраты на спектакли превосходили эти суммы в 10 раз. Тем не менее в апреле Бальзак написал «Мачеху». Эта пьеса принесла ему 600 франков за пять представлений.

19 апреля Бальзак выставил свою кандидатуру на выборах в Учредительное собрание. Его программа отличалась простотой. Бальзак принимал Республику, но не последствия коалиционного правления, то есть правительственную нестабильность.

«Начиная с 1789 года Франция каждые 15 лет меняла характер своего правления. Не настала ли пора учредить некий порядок, длительное господство власти, чтобы наша собственность, наша торговля, наше искусство, которые являют собой достояние Франции, не подвергались бы периодическому пересмотру?» («Журналь де деба», 20 апреля 1848 года).

Бальзак вновь, как и в 1830 году, выступал против демократического режима, ибо не верил в то, что дискуссии способны привести к плодотворным соглашениям.

Он также относился враждебно к всеобщему голосованию.

Бальзак мог бы с полным правом сказать своему другу: «Человек всегда судит о других по себе. Он всегда голосует за свою ровню. Народ еще никогда не возводил гения на то место, которое тот заслуживает. Если бы Сю, Гейне и я баллотировались в правительство Луи-Филиппа, неужели вы полагаете, что народ избрал бы нас? Никогда».

«Нам требуется правительство, которое установит продолжительную аренду сроком от 15 до 18 лет на усмотрение лишь арендодателя! Таково мое желание, и оно соответствует всем символам веры».

23 апреля из 900 депутатских мандатов 500 получили республиканцы, придерживавшиеся умеренно-центристских взглядов. Сто народных избранников поддерживали реформаторские взгляды Ледрю-Роллена. Легитимисты получили тоже 100 мест. Бальзак и пальцем не шевельнул для своего избрания. Он собрал не больше двух десятков голосов. Ламартин торжествовал. Он получил 259 800 голосов в Париже и 1600 тысяч голосов по всей Франции. «Ламартина наверняка выберут председателем. Таким образом мы получим Ламартина I».

57

«Меня отправили в отставку 23 февраля, а 24 февраля монархия пала».