Страница 21 из 59
Когда все собрались у подножия горы, погонщики лошадей посмеивались и ухмылялись. Наши злоключения не прошли мимо их внимания, и они то и дело взрывались веселым хохотом, пантомимой изображая наши с Полом падения. Я дал себе слово, что в следующий раз, когда поеду на монгольской лошадке вверх или вниз по горным склонам, не забуду взять ремень-подхвостник, чтобы накрепко удержать седло на месте. Монгольские седла крепятся двумя подпругами, передней и задней. Подпруги представляют собой всего-навсего тонкие ремни из плетеного конского волоса, и пастухи затягивают их так сильно, что задняя подпруга почти исчезает в складках лошадиного живота. Западные пуристы не преминули бы заявить, что такое обращение причиняет лошадям боль или что они, по меньшей мере, будут испытывать неудобство, но коренастые монгольские лошадки, казалось, ничего не имеют против, а их наездники знают, что требуется для преодоления пересеченной местности.
У подножия Бурхан-Халдуна Пол, Байяр и я всю ночь пробыли в лагере «Трехреченской экспедиции», а Герел и остальные ночевали в прежнем лагере на утесе. Нам удалось отснять на камеру и сделать немало фотографий членов японско-монгольской команды за работой, но трудно было судить, насколько успешно она продвигается. В массиве обширных данных, которые столь усердно собирала экспедиция, можно разобраться, как мне сказали, только после сопоставления и оценки, а этот этап запланирован на следующую зиму в Японии. Тем временем полевые войска, вооруженные высокотехнологическим оборудованием, работали, напоминая, как ни странно, о крупномасштабных археологических экспедициях, которые в начале века вели настойчивые поиски гробниц египетских фараонов. Полевую команду составляли сорок монголов и тридцать японцев, а если прибавить к ним сонм переводчиков, разнорабочих, водителей, поваров, то было понятно, что у них в основных палатках места для нас не найдется. Поэтому нас с Полом пригласили к себе монгольские помощники, и мы провели в их палатке самую уютную ночь за все путешествие через Хэнтэй, ибо мы лежали среди монголов, как сардины в банке, согреваясь теплом человеческих тел.
На следующее утро мы, гоня лошадей, успели нагнать основную партию прежде, чем они покинули лагерь, и приехали как раз тогда, когда они загружали седла и снаряжение в грузовик снабжения. По-видимому, большинство группы монгольских художников решило, что верховой езды с них довольно. Они собирались вернуться в Улан-Батор на грузовике и предложили нам присоединиться к ним. Мы с Полом отказались, решив продолжить путь с аратами, которые должны были забрать с собой всех лошадей отряда обратно в коммуну. Наградой нам стала лучшая скачка за все путешествие.
Казалось, то, что мы упали с лошадей во время спуска с горы, послужило неким ритуалом инициации в глазах наших спутников, и теперь они почувствовали раскованность, и наше общество их более не стесняло. Наша группа заметно уменьшилась, и пастухи поскакали вместе с нами стремительным аллюром. Каждый вел трех-четырех, а то и пять заводных животных. Сыромятные поводья первой лошади были небрежно завязаны на шее животного слева от нее, а последнее животное в ряду вел всадник, держа уздечку в правой руке. И так, подхваченный водоворотом хорошего настроения, он вместе со своей группой лошадей, скачущей в ряд, несся по лесистой местности во весь опор, огибая препятствия, перескакивая через рытвины, обгоняя товарищей и пропуская вперед другие группы. Мы упорно скакали этим бешеным аллюром милю за милей, останавливаясь только для обязательных пятиминутных перекуров. Была еще одна часовая остановка в середине дня возле гыра пастуха в алом наряде, который распрощался с нами.
Монгольские лошади славятся своей выносливостью, и у них такая репутация, будто ни один наездник не способен их измотать. Для самых лучших лошадей, хорошо отдохнувших и при соответствующем кормлении летом, подобное, может, и до сих пор верно. Благодаря таким животным конница Чингисхана способна была проделывать дневные марши в 70 или 80 миль. Но весной, будучи в неважном состоянии после зимы, наши верховые животные явно сдавали примерно миль через 30 на максимальной скорости. Первым был вынужден остановиться и сменить лошадь Дампилдорж, потом моя лошадь внезапно замедлила бег, будто у нее ноги свинцом налились или кто-то вытащил батарейку. Мы сразу же сделали остановку, седла сняли и переложили на запасных лошадей, а уставшее животное наскоро почистили длинным деревянным скребком. Потом лошадь отпустили, позволив идти за нами в своем темпе, и она рысцой двинулась следом, подобно усталой собаке, бегущей к дому хозяина.
За пять часов мы покрыли расстояние в 35 или 40 миль и к этому времени добрались до места вечерней стоянки. Когда нам оставалось несколько последних миль, навстречу по открытой долине рысью промчался табун лошадей, с любопытством взиравших на чужаков. Они прискакали от ряда гыров, которые в свете послеполуденного солнца блестели на отдаленном склоне холма, подобно коконам тутового шелкопряда. Появившись из впадины, табун застал нас врасплох. Его возглавляли четыре или пять белоснежных животных. Залитые светом солнца позади, они казались пришельцами из другого мира, их копыта едва касались земли, а развевающиеся гривы превращались в переливчатые плюмажи, наподобие гребешков на океанских волнах, сверкающих в солнечных лучах. Позади скакала девочка-монголка, первая кого я увидел среди пастухов-коневодов. Ей могло быть не больше десяти лет от роду: косички подвязаны розовой шифоновой косынкой. Она кружила вокруг табуна, будто скромный ангел, желающий пригнать лошадей своим родителям.
Мы разбили лагерь, и на закате солнца мы с Полом отправились в гости к видневшимся вдалеке гырам. Там было шесть войлочных юрт, а покрышка с седьмой сняли для ремонта. Толстые серые войлоки крыши были сложены на повозке рядом, и то, что я сперва по ошибке принял за запасные деревянные тележные колеса, в действительности оказалось центральным обручем крыши юрты, важнейшей частью остова гыра.
Хозяин, морщинистый пастух за пятьдесят, занимался проверкой решетчатой конструкции боковой стенки своего жилища. Решетку изготавливают из тонких деревянных планок, скрепленных в месте пересечения крошечными сыромятными ремешками, так что всю решетку можно складывать и раскладывать, как аккордеон. Размеры гыра зависят от числа решетчатых секций, которые соединяются друг с другом, образуя невысокую круговую стену. Собрав эту решетчатую стену и поставив раскрашенную деревянную дверь, хозяин брал два тонких столба для крыши и на них устанавливал центральный обруч крыши. Пока он удерживал его ровно, собравшиеся вокруг члены семьи и друзья вставляли длинные тонкие колья крыши в отверстия центрального колеса, чтобы они торчали наружу наподобие спиц гигантского зонтика. Нижние концы спиц просовывали в кожаные петли на верхнем краю решетчатой стены. Затем наступает очередь покрышки гыра. Один слой парусины туго растягивается по крыше, а следом идут толстые подбитые боковые занавеси, которые вешаются на боковины решетчатого остова, образуя изолированную боковую стенку. Потом слой за слоем на крышу укладывают фигурный войлок, число и толщина слоев зависят от времени года и необходимости. Наконец на куполе туго растягивается покрышка из белой парусины, призванная защищать от дождя. Затем остается лишь маленький брезентовый треугольник, с его помощью, управляя веревками снизу, можно открывать и закрывать небольшое дымовое отверстие в верхушке гыра, а также впускать свет и воздух, в зависимости от погоды и направления ветра.
Сегодня большинство монголов предпочитают заказывать новые гыры как готовое изделие у бригад, которые занимаются их изготовлением в коллективных хозяйствах. Делаются гыры в соответствии с заказанным размером, из местных материалов, за исключением брезента для защиты от дождя, который привозят из Советского Союза. Традиционно кочевники изготавливали войлочные покрышки, валяя шерсть в войлок, а для изготовления обрешетки срезали молодые ивовые деревца. Единственным чужеземным материалом была парусина, которую импортировали из Китая.