Пятно

Савватеев, казалось, был удовлетворен произведенным эффектом. Он вошел в освещенное пространство, ногой пододвинул к себе стул и сел так, чтобы видеть одновременно и тех, кто собрался у стола, и тех, кто остался возле камеры.

— Увертюры не будет, — сразу же заявил следователь. — В такой ситуации, дорогие мои, миндальничать не приходится.

Он обвел собравшихся веселым взглядом.

— Тут у вас засели, видно, крутые ребята. Ничего не боятся! Даже милиции. За две недели четыре человека — как в воду! Это круто… — он покивал с каким-то зловещим одобрением.

— Почему четыре? — удивилась Алла Леонидовна. — Разве не два?

— Помолчите пока! — рявкнул Савватеев. — Отвечать будут все! Но только когда я спрошу.

Алла Леонидовна отпрянула, побледнев, да и вся съемочная группа испуганно переглянулась. Как не похож был этот старший следователь на вчерашнего вежливого участкового!

— Итак, что же у нас получается? — зловеще продолжал Савватеев. Четвертого февраля Сорокина Вера Павловна выехала из своего райцентра Довольное для участия в передаче «Кушать подано». В передаче поучаствовала, но домой не вернулась. Неделю спустя Бесноватый Федор Константинович оделся понаряднее и на троллейбусе отправился на съемки той же самой передачи. Домой не вернулся. Жерехов Вадим, лаборант политехнического колледжа, пошел утром на работу и не дошел. Почему? Да потому что дорога его проходила прямо через территорию известной нам телестудии «Монитор»! — следователь с укоризной посмотрел на всех по очереди, как будто ждал извинений. — И, наконец, ваш родной участковый инспектор, капитан Колесников…

— Что с Колесниковым?! — изумленно воскликнул востроносый оператор Игорь Сергеевич.

— Тихо, я сказал! — Савватеев ударил каменной ладонью по крышке стола. Пирамида спонсорских колбас покосилась.

Следователь встал и обошел притихших телеработников, внимательно их разглядывая, словно посетитель музея восковых фигур.

— Это я должен спросить, что с Колесниковым, — мягко пояснил он. — И ответит мне на этот вопрос… — он сделал еще шаг и вдруг, резко повернувшись, положил руку на плечо Альберта Витальевича, — гражданин Щедринский!

Несчастный ведущий вскрикнул, как подстреленный заяц, и опал бессильно. Все смотрели на него с ужасом.

— А ведь я капитана предупреждал… — быстро заговорил маленький оператор, — этот наркоман на все способен!

— Не может быть! — Алла Леонидовна бросилась к Щедринскому. — Алька, ты что наделал?!.. Неужели, ради своей передачки?! … Господи!.. — она быстро повернулась к следователю. — Он болен, понимаете? Алкоголик он, и вообще… но совершенно безобидный человек! Его надо на экспертизу! Он не может отвечать за поступки!

— Вы закончили? — вкрадчиво осведомился Савватеев. — А теперь, если не возражаете, все-таки послушаем гражданина Щедринского, — он подошел к Альберту Витальевичу и взял его за пуговицу. — Так что же произошло на стройке, в подвале? Ты ведь был там… ни-ни, даже не вздумай отпираться! Истоптал весь снег вокруг своими «Катерпиллерами», так теперь уж колись! Ну?

Альберт Витальевич замотал головой.

— Я… ничего не видел, — пролепетал он, — только слышал… Это ужасно… Крик… Он кричал, как будто с него кожу… я… я ушел. Я испугался!

Илья Зимин нащупал позади себя стул и сел. Игорь Сергеевич, стоявший возле камеры, недоверчиво хмыкнул. Следователь похлопал Щедринского по спине.

— Ну, ну, дорогой! Неужели даже одним глазком не заглянул? Никогда не поверю! Наоборот, у меня есть все основания считать, что ты не только в и д е л того, кто убил Колесникова, но даже хорошо з н а е ш ь убийцу. Иначе, зачем бы тебе было рисовать его портрет?

Альберт Витальевич недоуменно поднял глаза на следователя.

— Вот смотри, какую любопытную тетрадку мы нашли на месте преступления! Савватеев ловко, как фокусник, чуть ли не из рукава вытащил тетрадь в коричневом коленкоровом переплете и раскрыл ее на середине. — Вот подробное описание всех четырех преступлений. А вот и портрет убийцы!

Неожиданно для всех с места вскочил осветитель Илья Зимин.

— Где?! — в страшном волнении закричал он. — Не может этого быть! Я же вырвал…

Следователь, казалось, нисколько не удивился этому странному признанию.

— Пожалуйста! Можете посмотреть… — он подал тетрадку осветителю, но едва тот протянул за ней руку, как из-под коленкора блеснуло стальное ухо наручников и цепко защелкнулось на запястье Зимина.

— Иди сюда! — сказал следователь.

Уверенным борцовским движением он повалил Илью лицом в колбасы, заведя ему руки за спину, сцепил их наручниками, после чего толчком отправил его обратно на стул.

— Теперь поговорим!

Вся съемочная группа, включая Альберта Витальевича, ошарашено наблюдала за происходящим.

— Вы совершенно правы, гражданин Зимин, — продолжал, как ни в чем не бывало, следователь. — Рисунка нет. Вы его вырвали. Ведь это ваша тетрадь, верно?

Теперь все смотрели на Илью, но он лишь мутно озирался, видимо, сам еще не до конца сознавал, что угодил в расставленную следователем ловушку.

— Ну, быстрей соображай! — гаркнул Савватеев так, что все снова вздрогнули. — Какой смысл отпираться? Рисунок вырвал, а записи-то остались! он взял со стола тетрадку и пошелестел страницами. — Интереснейшее, надо сказать, чтение! Прямо жуть берет, честное слово! Хотя, конечно, сразу понятно, что писал человек больной…

Он бросил тетрадь на стол и вплотную приблизился к Зимину.

— Будем смотреть правде в глаза, Илья Петрович! Вы — сумасшедший. И это ваш единственный шанс попасть не в камеру смертников, а в санаторий для психов. Держитесь этой линии, колитесь охотно и весело — тогда вам ничто не грозит.

Осветитель покосился на него снизу вверх, но промолчал.

— Я ведь вас и поймал так просто, только потому что вы псих, — втолковывал Савватеев, — Конечно, можно было дождаться результатов графологической экспертизы, но я, знаете, привык работать быстро!

Следователь оглянулся на Щедринского.

— Альберт Витальевич простит меня за маленький наезд. Ведь правда, Альберт Витальевич, вы не сердитесь?

Щедринский поспешно закивал. Савватеев улыбнулся ему поощрительно.

— Вы действительно не могли видеть того, что происходило в подвале, потому что близко к нему не подходили, — сказал он. — А вот вы, гражданин Зимин, не только подходили, но и внутрь лазили! И не один раз! В связи с этим у меня к вам деликатный вопрос: Илья Петрович, а где тела?

Следователь навис над Ильей, как скала, готовая обрушиться на голову. Все, кто был в студии, тоже пристально смотрели на бывшего, теперь уже каждому ясно, что бывшего осветителя. Игорь Сергеевич, как истинный телеоператор, на всякий случай незаметно нажал на камере кнопку записи.

— Так я вас слушаю, — пророкотал Савватеев.

— Ну… вы же читали дневник, — Илья казался довольно спокойным, — Оно их поглотило…

— Оно! — с досадой повторил следователь.

Он жестом согнал со стула Щедринского и уселся напротив Ильи.

— Конечно, это дело не мое, с психами разбирается судебная медицина, Савватеев сочувственно развел руками, — Но, если хотите, я не хуже любого Фрейда могу объяснить вам, откуда взялось это ваше «Оно»…

Илья недоверчиво скривился.

— Нет, кроме шуток! — заверил его следователь. — Я ведь со всеми вами уже познакомился, узнал о каждом много интересного… — он приятно улыбнулся Щедринскому, отчего тот вдруг снова почувствовал беспокойство. — Но ваша, Илья Петрович, биография — самая интересная. Просто-таки готовая история болезни. Год назад, в Египте, вы пострадали при взрыве — получили сильную контузию. Кроме того, у вас была травма глаз, а именно — поражение сетчатки. Я ничего не перепутал?

Зимин безразлично пожал плечами. Остальные закивали, подтверждая.

— Так вот, при поражении сетчатки, — продолжал Савватеев, — человек иногда видит то, чего нет. В глазу у него — большое слепое пятно. В сумерки оно кажется черным, его легко принять, например, за человека, медведя, слона или вообще — за бесформенное чудище, которое ползает где-то рядом, но никак не дает себя разглядеть. А много ли надо контуженному? Один раз померещится, а испуг — на всю жизнь! Вот вам и «Оно»!