Страница 10 из 14
– Сам ты доярка! – скривился Серж. – Оля школьница еще, в этом году только закончит. Но девочка в соку! А Наташа в педе на втором курсе учится, а на картошку не поехала, потому что в родном совхозе на это время устроилась работать.
– Быстро ты выведал, – уважительно сказал Иван, подкладывая капельки застывшего воска под фитиль догорающей свечи.
– Учись, салага, пока я жив!
– Не учи ученого, – улыбнувшись, ответил Иван.
– Не надо было к ним лезть, – буркнул из угла Коля Карнаухов. Он, скорчившись, сидел на кровати и смотрел в пол.
– А когда я с Наташей стал танцевать, – не обращая внимания на слова приятеля, продолжил Серега, – в клуб ввалились человек двадцать местных. У одного цепь велосипедная была – ему потом Колюня нос сломал.
– А прицепились-то почему? – спросил Димка.
– Потому что хотелось им, – ответил Серж. – Они ж все пьяные были. Явно, не танцевать пришли, а за приключениями.
– Дураки вы, – сказал Вовка, выкладывая на одеяле части разобранного фонарика.
– Может, и дураки, но с Наташей я уже договорился, – хмыкнул Серж.
– Да ладно тебе врать! – отмахнулся Миха.
– Не веришь, не надо.
– А о чем договорился? – спросил, хмурясь, Димка.
– О чем надо.
– Ты про драку давай, – сказал Иван, почесывая набитые костяшки. – Сколько их всего-то было?
– Да весь клуб практически. Самого главного, того, что с цепью, Колюня с первого удара положил. Молоток, парень!
– Я пьяный был, – буркнул Коля.
– Ну и я троим неплохо так засветил, пока мы к выходу пробирались. Рванули в ночь со всех ног, думали, успеем уйти. А у них, оказывается, трактор был. С телегой. Мы уж думали, что оторвались. А они нашли, догнали… Да, погоня была, как в кино.
– Убились они, – мрачно сказал вдруг Коля.
– Да ладно тебе, – отмахнулся от него Серж. – Такие не убиваются!
– Убились, я видел.
В комнате стало тихо.
– Вы это о чем? – приподнявшись, прохрипел Димка севшим голосом. – Вы про что это? А?!
– Да трактор у них перевернулся. Вместе с телегой, – неохотно сказал Серж. – Мы в кусты бросились, в березки, а деревенские на тракторе за нами. А там землю кто-то перепахал, пласты прямо такие поднялись, чуть ли не в мой рост. Вот они на этих пластах и кувыркнулись.
– А вы? – спросил Миха.
– А что мы? Убежали. Рванули, что было мочи. Мы и не видели толком ничего.
– Я видел, – еще мрачней сказал Колюня.
– Не мог ты ничего видеть! – рассердился Серж. – Ночь, темно, кусты! Что там разглядишь?!
– Я все видел, – сказал Колюня. – Скотомогильник это был. Там коровы были.
– Да, вонища там такая стояла, что не продохнуть, – признал Серж.
– И они живые были, – тихо сказал Колюня. – Как мертвые. Но живые.
– Кто? – не понял Миха.
– Коровы.
Утром был сильный дождь, так что на поле никто не пошел. Жестяная крыша гудела, водяные веретена со звоном бились об стоящие у фундамента ведра, сочно шуршали кусты и трава – под этот шум хорошо дремалось. Разоспавшиеся парни уже пропустили завтрак. Если бы не холод, они, наверное, проспали бы и обед, тем более что бородатый доцент Борисыч, заглянув в их комнату и убедившись, что подопечные на месте, побудки объявлять не стал, а тихонько отступил, довольный, что может и сам пару часов провести в безответственном расслабленном спокойствии.
Несколько раз приходили девчонки, стучались долго, прежде чем заглянуть в темную комнату, морщились от мужского духа и просили то картошку почистить, то посуду помыть, то воды принести. Скромные просьбы их оставались без ответа, лишь храп и сопение парней делались чуть менее выразительными. Девчонки ждали на пороге, еще на что-то надеясь, вздыхали, поругивались, но будить сонь не решались – через тонкую стенку они слышали обрывки ночного разговора и теперь догадывались, что ребятам действительно нужно отдохнуть. Девушки возвращались на кухню и делали дела сами – как это обычно и было: скоблили овощи, шинковали капусту, варили суп и картошку на пюре, в большом противне готовили гуляш из совхозной баранины, кипятили в тазах свое девчоночье белье, закрывая его оцинкованными, похожими на боевые щиты, крышками, грели воду – много воды, – чтобы потом, запершись на хлипкий шпингалет, завесив окна простынями и раздевшись, быстро пугливо помыться, поливая друг дружку горячей водой из больших эмалированных кружек.
На кухне было тепло, хотя батареи отопления начали оживать лишь к полудню – это Миха Приемышев и Коля Карнаухов, не притерпевшись к холоду и не убоявшись непогоды, перебежали по улице в пристройку котельной, нащепали огромным ножом-хлеборезом лучины и развели в чугунной печи огонь. Они так и просидели в котельной до самого обеда – Коля прятал здесь остатки привезенного из района портвейна, так что скучно приятелям не было.
Столоваться вышли уже все. Стол был накрыт на холодной веранде: от кастрюль поднимался пар, стекла густо запотели, с потолка кое-где капало. Вовка Демин вытащил свой радиоприемник, включил «Маяк» – на «Маяке» играли «Самоцветы». Доцент Борисыч шуршал местной газетой «Звезда», строго поглядывал на молодежь – он видел, что Сергей будто побит, что Николай и Михаил чуть навеселе, что Дмитрий неестественно напряжен, а Иван Панин взбудоражен, словно к драке готовится. Доцент немало поездил по совхозам, не единожды бывал в стройотрядах – и студентом, и аспирантом, и вот как сейчас – доцентом. Он хорошо знал подноготную жизнь таких маленьких студенческих сообществ; знал он и то, что подопечные о его осведомленности не догадываются, не берут ее в расчет. Доцент чувствовал – в прошедшую ночь что-то случилось. И потому, услышав гудение пробирающего по грязи «уазика», ничуть не удивился, приготовился к непростому разговору с людьми в милицейской форме. Но – обошлось. На совхозной машине приехал бригадир Петрович, седоватый крепкий мужик в засаленном картузе, армейских шароварах и тяжеленных кирзовых сапогах. Петрович взошел к веранде как хозяин, дверь открыл не постучавшись, поздоровался кивком разом со всеми, на девчонок глянул озорно, прищурясь. Спросил:
– Кушаете?
Заслюнявив в пальцах искуренную беломорину, выбросил ее через плечо, прикрыл дверь, ладонями стряхнул с плеч воду и сообщил:
– Я вам мяса привез, забирайте. Мешок под крыльцом.
Доцент Борисыч отодвинул миску со щами, встал со стула. Сказал, показывая на матовое от сырости окошко:
– Дождь.
– Ага, – согласился бригадир. – Техника в поле вязнет. Я еще вилы привез и голицы, завтра руками копать будете. Норму ставлю в тридцать ведер на человека. Наберете больше – хорошо. Наберете меньше – будет повод вас здесь еще задержать.
– А если завтра опять дождь? – спросил Иван Панин.
– Дождь не дубина, – фыркнул Петрович. – Да и вы не глина. Не размокнете… Поесть гостю предложите?
Не дожидаясь ответа, он сел на ближайший табурет, дотянулся до миски, взял горстью хлеб, сколько прихватилось, подвинул к себе кастрюлю с черпаком, нюхнул пар и улыбнулся широко, посверкивая золочеными коронками.
– Со вчерашнего дня ничего не жрал!
Ел бригадир быстро и некрасиво: хлюпал, чавкал, утирал запястьем ноздреватый, будто гриб-трутовик, нос. В мокрых усах его застревали хлебные крошки и капуста, смотреть на них было неприятно.
– Ничего чудного не видели? – спросил вдруг Петрович, принимаясь за второе блюдо.
– Нет, вроде бы, – осторожно сказал доцент, замечая, как насторожились парни, особенно Дмитрий, Сергей и Николай – они даже есть перестали. – А должны?
– Не знаю, – сказал бригадир, игнорируя вилку и черпая картофельное пюре ложкой. – Росцыно деревенька странная. Так что, если что, не пугайтесь.
– А чего пугаться-то? – хмыкнув, спросил Иван Панин.
– А ничего не пугайтесь, – в тон ему ответил Петрович. – Я ведь и сам ничего не знаю. Меня предупредить просили. Вот я и предупреждаю.
– Кто просил?
– Да есть тут один… Деятель… – Бригадир разобрался с картошкой, куском хлеба вычистил тарелку, проглотил обжигающий чай, налитый в эмалированную кружку, и встал рывком, звонко хлопнув себя по коленям.