Страница 25 из 31
Конечно, изложенная Робертом история не изменила события Первого крестового похода в материальном смысле, то же самое можно сказать о повествованиях Жильбера и Бодри. Их труды являются чрезвычайно важными для понимания Крестовых походов в целом, поскольку в сравнении с текстами вроде Gesta Francorum их намного чаще читали современники. А значит, эти бенедиктинские переработанные версии оформляли людские мысли и воспоминания о Крестовом походе в XII и XIII веках. История Роберта Реймсского пользовалась самой широкой популярностью, став своеобразным средневековым бестселлером среди образованной элиты. Она также была источником самой известной chanson de geste (эпической поэмы) об экспедиции — Chanson d’Antioche (Песнь об Антиохии), 10 тысяч строк которой, написанные на старофранцузском языке, обессмертили крестоносцев, как легендарных христианских героев. Созданная в популярной жанровой форме, она очень скоро стала самой распространенной в Западной Европе формой рассказа об исторических событиях. Песнь об Антиохии была написана на разговорном языке, знакомом светской аудитории, специально для публичного чтения. Она сделала многое для формирования воспоминаний о Первом крестовом походе в латинском христианском мире.
От первой волны рассказов «очевидцев» до Historia и Chanson d’Antioche Роберта Реймсского процесс увековечивания памяти о Крестовом походе имел постепенный, но далеко идущий эффект формирования воображаемой реальности событий. Годфруа Буйонский стал единоличным главой экспедиции, а «чудесное» влияние Святого копья — реальностью. Кроме того, окрепла идея о том, что погибшим крестоносцам гарантирована небесная награда. Вероятно, самые исторически значимые реконфигурации и манипуляции касались событий в Иерусалиме 15 июля 1099 года и после этой даты. Разграбление латинянами Святого города было с готовностью истолковано христианскими современниками как решающий момент санкционированного свыше триумфа, а мусульманами — как акт беспрецедентной дикости, выявивший внутренне присущее франкам варварство. Удивительно, но рассказы христиан не пытаются ограничить количество убитых при падении Иерусалима «неверных», пожалуй, даже наоборот — они прославляют это деяние. Они также с удовольствием описывают резню в мечети Аль-Акса. В Gesta Francorum сказано, что крестоносцам приходилось ходить по щиколотку в крови после резни. Между тем другой «свидетель», Раймунд Агилерский, развил этот образ. Ссылаясь на библейскую цитату из Откровений Нового Завета, он объявил, что кровь врагов доставала франкам до колен и уздечек их коней. Более экстремальный образ был широко принят и повторен во многих западных хрониках XII века.[66]
Первый крестовый поход и ислам
Несмотря на свои обширные завоевания, Первый крестовый поход вызвал удивительно сдержанную реакцию внутри мусульманского мира. Не было никаких арабских свидетельств и высказываний относительно правдивости латинских христианских текстов. На самом деле первые уцелевшие арабские хроники, более или менее подробно описывающие Крестовый поход, были написаны только около 1150 года. Даже в этих трудах, составленных жителем Алеппо аль-Азими и Дамаска — Ибн аль-Каланиси, проблема освещалась кратко, был дан не более чем обзор — пересечение Малой Азии, события в Антиохии, Маррате и Иерусалиме, — приправленный осуждением зверств франков. В них упоминается о несчетном числе антиохийцев, «убитых, взятых в плен и уведенных в рабство», когда в начале июня 1098 года город пал, и о большом числе убитых жителей Иерусалима.
К 1220 году иракский историк Ибн аль-Асир ударился в другую крайность, сообщив, что «в мечети Аль-Акса франки убили более 70 тысяч человек, многие из которых были имамы, ученые, благочестивые верующие и отшельники, мусульмане, оставившие свои родные земли и пришедшие, чтобы вести праведную жизнь в святом месте». Затем он описал, как крестоносцы разграбили Купол Скалы. Ибн аль-Асир также добавил, что депутация сирийских мусульман в конце лета 1099 года пришла к халифу Багдада из Аббасидов и попросила помощи против франков. Они якобы рассказывали истории о своих страданиях от рук франков, от которых на глаза наворачивались слезы и щемило сердце. Также они заявили публичный протест во время пятничной молитвы. Но, несмотря ни на что, помощи они почти не получили, из чего хронист сделал вывод, что правители не могли договориться между собой, и в итоге франки захватили земли.[67]
Как можно истолковать очевидное отсутствие исторического интереса к Первому крестовому походу в исламском мире? В Западной Европе его широко освещали как поразительный успех, но в мусульманском мире начала XII века ему практически вообще не уделяли внимания. Почему? В какой-то степени это можно объяснить желанием исламских хронистов ограничить упоминания о поражениях мусульман или общим отсутствием интереса к военным событиям со стороны исламских религиозных ученых. Но тем не менее представляется удивительным тот факт, что в большинстве арабских текстов того времени нет следов брани в адрес латинян и требований мести.
В мусульманском мире все же прозвучало несколько изолированных голосов, требующих коллективного ответа на Первый крестовый поход, и было это сразу после захвата Иерусалима. Среди них были поэты, арабские стихи которых содержались и в более поздних сборниках. Аль-Абиварди, живший в Багдаде и умерший в 1113 году, описал Крестовый поход как «время бед» и заявил, что «это война, и меч неверного обнажен в его руке, готовый опуститься на шеи и головы людей». Примерно в то же время поэт из Дамаска Ибн аль-Хайят, раньше живший в Триполи, описал, как франкские армии «раздулись в огромный пугающий поток». Его стихи выражают сожаление относительно готовности мусульман быть усмиренными христианскими подкупами и по поводу слабости мусульманского мира, вызванной постоянными междоусобицами. Он также призывал свою аудиторию к насильственным действиям: «Головы многобожников уже созрели, так что не отвергайте их, как урожай». Интересна реакция Али ибн Тахир аль-Сулами, ученого при мечети в Дамаске. Около 1105 года он прочитал несколько публичных лекций о достоинствах джихада и срочной необходимости решительного и совместного исламского ответа на Первый крестовый поход. Его мысли были изложены в трактате «Книга священной войны» (Kitab al-Jihad), части которой дошли до наших дней. Но, несмотря на его пророческую оценку угрозы со стороны франков, его призывы к действию, как и призывы поэтов, остались неуслышанными.[68]
Странное отсутствие согласованной реакции ислама на Крестовые походы можно объяснить по-разному. В общем, мусульмане Ближнего и Среднего Востока, вероятнее всего, не до конца понимали, кто такие первые крестоносцы и с какой стати они явились на Святую землю. Большинство предполагало, что латиняне на самом деле византийские наемники, нанятые для этой цели, а не убежденные в своей правоте воины, пришедшие покорить Левант. Это непонимание помогло сгладить реакцию ислама на события 1097–1099 годов. Если бы мусульмане поняли истинный масштаб и природу Крестового похода, они бы, скорее всего, все же постарались отложить до лучших времен собственные разногласия и дать отпор общему врагу. А так фундаментальные противоречия остались. Глубокая трещина все еще разделяла суннитов Сирии и Ирака и шиитов Египта. Вражда между турецкими правителями Дамаска и Алеппо тоже продолжалась. А в Багдаде сельджукский султан и аббасидский халиф были заняты борьбой за Месопотамию.
В следующем веке некоторые из этих проблем были решены, и по мусульманскому миру Восточного Средиземноморья прокатилась волна энтузиазма — призыв к джихаду против франков наконец был услышан. Но для начала латиняне, наводнившие Левант, не встретили организованной совместной исламской контратаки. Это дало западному христианству великолепную возможность укрепить свое влияние на Святой земле.
66
Kedar B.Z. The Jerusalem massacre of 1099. P. 16–30; La Chanson d’Antioche / Ed. S. Duparc-Quioc, 2 vols. Paris, 1982; The Canso d’Antioca: An Occitan Epic Chronicle of the First Crusade / Trans. C. Sweetenham and L. Paterson. Aldershot, 2003. Обсуждение рассказа Роберта Монаха см.: Sweetenham С. Robert the Monk’s History of the First Crusade. Aldershot, 2005. P. 1—71. О роли памяти см.: Asbridge T.S. The Holy Lance of Antioch. P. 20–26; Edgington S.B. Holy Land, Holy Lance: religious ideas in the Chanson d’Antioche / The Holy Land, Holy Lands and Christian History, Studies in Church History. Ed. R.N. Swanson. Vol. 36. Woodbridge, 2000. P. 142–153; Edgington S.B. Romance and reality in the sources for the sieges of Antioch, 1097–1098 / Porphyrogenita. Ed. C. Dendrinos, J. Harris, E. Harvalia-Crook, J. Herrin. Aldershot, 2003. P. 33–46; Katzir Y. The conquests of Jerusalem, 1099 and 1187: Historical memory and religious typology / The Meeting of Two Worlds: Cultural Exchange between East and West in the Period of the Crusades. Ed. V.P. Goss. Kalamazoo, 1986. P. 103–113; Powell J.M. Myth, legend, propaganda, history: The First Crusade, 1140–1300 / Autour de la Premiere Croisade. Ed. M. Balard. Paris, 1996. P. 127–141.
67
Ibn al-Qalanisi. P. 44, 48; Ibn al-Athir. P. 21–22; al-Azimi. P. 372–373; Hillenbrand C. The First Crusade: The Muslim perspective / The First Crusade: Origins and Impact. Ed. J.P. Phillips. Manchester, 1997. P. 130–141; Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 50–68.
68
Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 68–74; Drory J. Early Muslim reflections on the Crusaders / Jerusalem Studies in Arabic and Islam. Vol. 25. 2001. P. 92—101; Ephrat D., Kahba M.D. Muslim reaction to the Frankish presence in Bilad al-Sham: intensifying religious fidelity within the masses / Al-Masaq. Vol. 15. 2003. P. 47–58; Hamblin W.J. To wage jihad or not: Fatimid Egypt during the early crusades / The Jihad and its Times. Ed. H. Dajani-Shakeel, R.A. Mossier. A