Армада

Заходит ко мне в канцелярию этот Г.

— Лёх, ты сегодня домой во сколько?

— Не знаю… если аккумулятор припрут, то проставлюсь и пойду… заебло всё в доску. Выжрать охота.

— Я сегодня задержусь, наверное. Оружейку доделать надо.

Странно, думаю, обычно он очень быстро схватывал тему выжрать, а тут весь прям в работе.

«Ну и хуй с ним — нам больше достанется.»

Аккумулятор припёрли, и я въебал граммов так 400, закуси, считай, и не было. Развезло, конечно, но не в хлам.

Прихожу в хату.

Панарин заебенил макароны с мясом. Везде чисто. Ящик смотрит.

— Всё в порядке, Сань?

— Да… ну… а… вам Г. ничё не говорил??

— А чо такое?

— Да тут приходили…

— Кто??

— Я не знаю… они с Г. ругались… сказали, ещё придут… вечером.

— Да и пох… пусть приходят, — я жру, глаза слипаются… в хате тепло и вообще всё гуд. Сам во хмелю.

Падаю сладко спать, чтобы солоно встать.

Пока я дрых, мне просто банально вынесли дверь, и зашли три упырька местных. Я проснулся от подачи в бубен. При попытке встать — ещё несколько ударов в башню, и потом двое, взяв меня под руки, просто присаживаются, со мною посерёдке, на мой же диван, где я спал. Наконец, врубаюсь, что нормально вижу третьего. Не знакомы… ну и рожа… лет пятьдесят, руки синие, глаза бесцветные, зубы в шахматном порядке… лыбится.

У меня из носа юшка.

«Что ж за блядство… все бьют в нос… у меня там мишень, что ли? Кто это?»

— Ты, малый, не ерепенься… мы говорили, что придём…

— Вы кто? — я знаю, что даже у этого быдла есть порядки, и даже местный авторитет «дядя Ваня», а беспредел — есть беспредел. Страха нет. Есть уже знакомая злость.

— Вопрос по-другому стоит, паренёк этот — твой?? — он, щерясь, указывает на Панарина.

Панарин серый, сидит с выпученными от страха глазами на кровати в углу. Увидев, что все смотрят на него, пытается встать.

— Сидеть, Панарин, не вмешиваться… — с таким помощником только в снайперы — чтобы на цель выводил.

Моя реакция урку радует.

— Твой, значит? Ну, так значит, раз он за себя ответить не может — ответишь ты!

И вот тут становится страшно и мне. Что мог натворить этот долбоёб Панарин, я и представить себе не мог. В краю, где солдат запросто может поссать внутри трансформаторной будки и уехать домой в виде углей (реальная история), от солдата можно ждать чего угодно.

Оказалось, что Панарин решил обзавестись гражданкой и спиздил джинсы, сушащиеся во дворе дома… зимой… вторую неделю. Спецом для него, еблана, повешенные. Но уркам, конечно, не нужен мудак Панарин. Им нужны молодые офицеры, которые приволокли солдата денщиком в дом, и способны оплатить его ебланство. Этот Панарин был моим единственным и, я думаю, последним денщиком.

Урка лыбится и предъявляет за штаны, а я сижу и скриплю зубами. Меня грузят три уркагана, за штаны, спизженые моим бойцом. Я с разбитым еблом, бухой, и денег в кармане 90 рублей.

Держат за руки по бокам, и мне встать нереально.

— Хорошо…. Чего ты хочешь?

Опять подача в лицо. Но уже ладонью… Оглушающая. Эффект звуковой и перед глазами круги.

— Я сам скажу, что я хочу… понял?? Твоё дело теперь слушать, а не вопросы задавать!!! Усёк, летёха? — Урка зло дышит мне в лицо, и я даже сквозь свой перегар чую гниль его пасти.

Даже если ты очень ненавидишь поезда, стоять на пути движущегося состава не стоит. Это только в кино да в книжках все герои, и наказывают негодяев прямо сразу, не отходя от кассы. В жизни же все атаки в лоб, как правило, оказываются бессмысленны из-за печального результата.

Сказать, чтобы я уж так и боялся этих бичей, не могу. Однако принял решение не дёргаться. Ситуацией рулил Урка, и справиться с ним сейчас не было никакой возможности. Во всяком случае, я не видел никакой возможности выйти из сложившейся ситуации весь в белом.

— Понял. Слушаю.

— Молодец, летёха, — Урка глумливо погладил меня по башке.

Омерзение, вот определение тому, что меня передёрнуло. Моё сокращение, видимо, вызвало у Урки подозрение в попытке биться за честь и достоинство офицера, и я снова выхватил в пятак.

Сплюнул кровякой с губ в сторону.

— Ну, хорош уже…чё творишь-то?

— Сиди, не дёргайся — целее будешь, щенок. Значит так…. Штаны мои стоят 200 рублей. Мне после твоего говнюка носить их в падлу. Стало быть, ты мне должен… 200 за штаны… и 100 за моральный ущерб… итого 300 рублей.

— И литр пусть ставит, — голос справа.

Поворачиваю голову к говорящиму.

— Хули уставился?? — совсем молодой ещё парнишка, ровесник… может, чуть старше, передние верхние зубы сплошь железные. Щетина кустиками, и не щетина даже… так… пушок юношеский. Пытается ёбнуть меня головой в лицо. Резко отстраняюсь, и в итоге бью затылком того, что слева от меня. Оттуда тут же летит подача в живот. Не сильно… размаха-то нет, да и бил левой.

— Да харэ… говорю же… триста так триста.

Слева чувак не унимается. Обидно ему в такой ситуации от терпилы в рог выхватывать. Но его цыканьем успокаивает Урка.

— Только сейчас у меня бабла нет нихуя. Зарплата через неделю.

— Эээ… корешок…так не пойдёт…мне бабло сейчас нужно…

— Да нету у меня сейчас, — блефую, у меня на мои 90 рублей свои планы.

Опять подача.

— Не пиздИ…гони бабки…

— Да заебал ты уже… чё они, появятся, если ты меня пиздить будешь?? Нету ни хуя… пропиты.

— Заткнись, урод… мне по хуй, где ты их возьмёшь… займи… укради… мне до пизды. Но чтобы завтра к вечеру они были. Я пришлю… Коляна пришлю.

Колян, оказывается, это железнозубый справа, потому как он меня дёргает и шипит:

— И про бухло не забудь, казззёл…

Поворачиваюсь к нему, смотрю в глаза.

— Не забуду.

Колян чувствует, что я его не боюсь, и ему это не нравится. Он опять пытается ударить меня головой…дебил… рукой бы достал… я ведь у него под правой. Опять убираю голову, только не назад, а вбок. Слева сидящий шарахается назад, чтобы не получить опять моим затылком. Контроль над левой рукой ослабевает. Есть дикое желание воспользоваться. Но я чувствую, что не справлюсь с тремя. Пропускаю эту возможность к д е й с т в и ю.

— Ну, хватит уже… Колян… завтра закопаешь его, если чё… я смотрю, этот карась уже и так всё понял. Слышь, корешок, — это мне уже, — если ты меня кинешь завтра, долг удвоится…въехал?? Ну, вот и ладушки. А чтобы тебе легче искать было, мы у тебя жрачку заберём. Эй, хуйло малолетнее, — это Панарину, — давай сюда все консервы… бегом, падла.

Панарин, видя, кто тут рулит, даже не смотрит в мою сторону и рысью несётся на кухню. Чем-то там гремит. Урка по-хозяйски оглядывается. Упирается взглядом в полку со всякой мелочевкой. Берёт оттуда одеколон. Нюхает, кладёт в карман. Потом кивает Коляну на телевизор. Тот меня отпускает и отсоединяет от розетки телевизор. Складывает антенну. Появляется Панарин. Вещмешок в его руках забит моим и Г. сухпаем.

— Уходим, — Урка идёт в коридор. Молчун слева идёт за ним. Коляну неймётся. Проходя мимо меня, с телеком в левой, он опять пытается меня уебать. Уже ногой. Блокирую успешно. В комнату влетает Урка и бьёт кулаком сверху по телевизору в левой руке Коляна. («бычий глаз» стоит копейки и в хуй никому не упирался… сложно сбыть… не то, что тушняк и сгуха…это они прям сейчас сдадут на водку).

Телек выпадает из рук Коляна и разбивается, от него отлетает какая-то пластмаска, а Урка, схватив Коляна за грудки, проявляет власть.

— Я сказал, уходим… чё непонятно??? Ты совсем охуел, Ржавый??

Ржавый. Запомним. Бац. Пропускаю подачу от Урки.

— А ты хули уши развесил?? Давай, бабки ищи…

— Завтра найду, — сплёвываю на пол я.

— Ну-ну… уходим. — Урка выходит, вслед за ним пиздует приспущенный Колян, но на выходе не выдерживает и, оборачиваясь, цедит.

— Вешайся, шакал.

Бойчина, видать, недавняя. У него к офицерам ещё не остыло, вот и выёбывается.

Ушли.

— Панарин…воды…

Панарин приносит таз с водой.