Медленный огонь

ХОЛОДЕЦ. А знаешь, Лямкин, похоже на правду. Это ж ты, сученок, всем уши прожужжал…

КОБЫЛЯЦКАЯ. Я всегда говорила, что журналистика должна заниматься только культурой и ресторанами…

ЛЯМКИН. Да что вы такое говорите…

СТАЛИН. Взвешивая на весах истории провокации Троцкого, Бухарина и Лямкина — я склонен считать, что именно Лямкин причинил наибольший вред нашей стране.

ЛЯМКИН. Да я же… Че-че-че-чего скажут, то и пи-пи-пишу…

СТАЛИН. Шкурный интерес, абсолютная беспринципность, моральная проституция гражданина Лямкина уже давно вызывает справедливое негодование всего нашего народа.

ХОЛОДЕЦ. Какая же ты гнида, Лямкин! Тут всю жизнь пашешь, жизнью каждый день рискуешь за трояк! А ты этим акулам бумажки сочиняешь! У-у-у, падла!

КОБЫЛЯЦКАЯ. В самом деле, Лямкин, мы от вас не ждали…

ХОЛОДЕЦ. Ваша честь! Госпожа судья! Ну, сколько же терпеть!

ГЕНКИНА. Вношу предложение: рассмотреть в срочном порядке дело гражданина Лямкина.

ЛЯМКИН. Не надо! Умоляю! Не надо! Уже и так в проруби топили…

ХОЛОДЕЦ. А что ж ты, паскуда, урок не мог извлечь? Ну мы тебя поджарим сегодня!

ЛЯМКИН. Его берите!

указывает на Верзилова

Его судите! Он все это затеял!

Верзилов недоуменно разводит руками

ЛЯМКИН. Он! Он! Он меня и спичрайтером звал, чтобы я покрывал его преступления… Его судите!

ГЕНКИНА. Каково мнение присяжных? Какое дело вы считаете актуальным?

Между прочим, тут суду поступили сигналы — на гражданку Кобыляцкую. Есть мнение, что в вашей биографии остались неизвестные общественности белые пятна…

КОБЫЛЯЦКАЯ. Отодвигается от Холодца

А я, дурочка, доверилась…

ГЕНКИНА. Господин Генкин считает, что доверять не нужно никому. Но это к слову. Итак, суд спрашивает мнение присяжных относительно процесса «Покойники — против лидера партии Страведливость».

КОБЫЛЯЦКАЯ и ХОЛОДЕЦ. Поддерживаем.

ГЕНКИНА. Граждане покойники, внимание! Страшный суд закрывает дело Джугашвили за отсутствием состава преступления. Гражданин Джугашвили-Сталин освобождается из-под стражи в зале суда.

Аплодисменты

Страшный суд предъявляет обвинение гражданину Верзилову, бывшему лидеру партии «Справедливость», ныне покойному. Есть предложение провести заседание суда немедленно. Итак, если Иосиф Виссарионович согласится быть прокурором…

СТАЛИН. Достоин ли я?

ГЕНКИНА. С вашим опытом, Иосиф Виссарионович… От лица адской администрации и нашего филиала Страшного Суда прошу вас.

КОБЫЛЯЦКАЯ. Если не вы, то кто же?

ХОЛОДЕЦ. Покажите, как надо.

СТАЛИН. Я, знаете ли, не хотел бы, чтобы меня назвали узурпатором. Если гражданин Лямкин возражает, считаю, надо прислушаться. Вы, я вижу, колеблетесь, Лямкин?

ХОЛОДЕЦ. Колеблешься, сученок?

ЛЯМКИН. Ко-ко-колебаний нет!

ГЕНКИНА. Лямкин, выскажитесь яснее. Вы — за кандидатуру господина Сталина?

ЛЯМКИН. За-за-за…

СТАЛИН. Может быть, у гражданина Верзилова имеются возражения? Не хотелось бы, товарищи, нарушать ничьих прав.

ВЕРЗИЛОВ. Если мне не доверяют… если требуется сложить с себя полномочия прокурора… то извольте. Готов предстать перед судом!

ГЕНКИНА. Будьте любезны точно отвечать на вопросы суда. Вас устраивает кандидатура прокурора? Вы имеете право протестовать. В таком случае, прокурором будет господин Холодец.

ВЕРЗИЛОВ. Скороговоркой Поддерживаю решение суда, готов сотрудничать со следствием, даю признательные показания, рассчитываю на снисхождение.

ГЕНКИНА. Поскольку желающих защищать вас нет, вам придется, как и господину Сталину, быть собственным адвокатом. Согласны?

ВЕРЗИЛОВ. Согласен, Ваша честь.

ГЕНКИНА. Приступим! Встать, Страшный суд идет! Садитесь, граждане покойники. Слово предоставляется адскому прокурору, Иосифу Виссарионовичу Джугашвили.

СТАЛИН. Выходит на авансцену, говорит медленно

Братья и сестры! Товарищи! Наш уважаемый судья, гражданка Генкина, возвела меня на эту трибуну и говорит: «Скажи, говорит, хорошую речь». А что сказать? Все, что нужно было сказать, уже сказано и пересказано много раз. У меня даже сложилось впечатление, что публика стала равнодушна к словам и фактам. Разве кто-то из нас не знает, товарищи, о том, что происходит? Для кого-то это новость? Разве кто-нибудь не осведомлен о том, что страна, которую я собирал в течение тридцати лет, — разворована и распродана? Кто-то не в курсе?

Я не сторонник пустословия и демократической риторики. Я прошу обратиться к истории. Мы, большевики, получили страну после тяжелой мировой войны. Кто начал Первую мировую войну, товарищи? Буржуазия и царское правительство. Сколько народу погибло на этой войне, товарищи? Три миллиона русских людей. За что они погибли, товарищи? Абсолютно ни за что.

Страна нам досталась разрушенной и с непомерными долгами, которые превращали Россию в колонию капиталистических соседей. Более того, мы вынуждены были пойти на позорный мир, чтобы избежать дальнейшего уничтожения нашего населения. Мы отдали значительные части своей территории.

Это — история, товарищи.

ГЕНКИНА. Попрошу прокурора обратиться к конкретному делу.

СТАЛИН. Для меня Россия и русский народ — дело очень конкретное. Мы аннулировали наши долги перед капитализмом и вернули свои потерянные территории. Мы сделали нашу страну первой в мире по авиационной, космической, химической промышленности. Мы добились общей грамотности и ввели обязательное бесплатное среднее образование для трехсот миллионов. Мы ввели бесплатное медицинское обслуживание. Наше высшее образование тоже было бесплатным, а жилье народу мы предоставляли государственное.

ГЕНКИНА. Возражения есть?

ВЕРЗИЛОВ. Знаем мы, что это было за жилье! Знаем мы, что это было за медобслуживание!

СТАЛИН. Разумеется, ваше личное жилье отличается от двухкомнатных квартир. Речь, однако, идет не о вашем замке на Лазурном берегу, гражданин Верзилов, и не о клинике в Швейцарии, где вам удаляют лишний жир. Речь идет об условиях жизни обыкновенных людей, не воров.

ХОЛОДЕЦ. Что с мироедом чикаться! Хватит с гадом сюсюкаться!

ВЕРЗИЛОВ. Соблюдение элементарной законности… налоги платил…

СТАЛИН. В течение двадцати лет люди, подобные вам, гражданин Верзилов, разворовали все то, что стало при моем правлении народным достоянием. Я наблюдал за авиационной промышленностью, внимательно наблюдал. Мы построили авиацию настолько добротно, что развалить производство было непросто. В первые десять лет многое разворовали, но промышленность не развалили, во вторые десять лет производство обанкротили, но еще не развалили. Все-таки мы надежно строили. Но сейчас авиационную промышленность развалили окончательно, и самолеты стали падать. Зато ваш личный самолет летает исправно, не так ли?

ХОЛОДЕЦ. Да что с ним рассусоливать!

КОБЫЛЯЦКАЯ. На костер его!

СТАЛИН. Помнится, в годы правления моего преемника Брежнева (мы, кстати, недавно встречались на праздничном фейерверке) в среде так называемой интеллигенции ходил издевательский стишок, описывающий бедную жизнь при социализме. Заканчивался этот стишок так. «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей». Авторы стишка хотели дать понять, что это совершенно неважно для рядового гражданина — есть ли успехи в строительстве гидроэлектростанций и в развитии культуры. Сегодня мы с полным основанием можем сказать, что уже не делаем ракет, не перекрываем Енисей и в области балета успехов не имеем. Зато гражданин Верзилов имеет яхту, дворец и счет в швейцарском банке. Жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Требую справедливости! На костер его!

ХОЛОДЕЦ. Это ты, Лямкин, песенку распевал? Я тебе еще рыло начищу.

ЛЯМКИН. Я не пе-пе-пе-пел! У меня слуха нет!

СТАЛИН. Я не считаю нужным требовать конкретного приговора. Я считаю, что приговор должен вынести народный суд, который некоторые граждане именуют Страшным Судом. Пусть скажут свое слово присяжные, пусть подведет итог судья. Я же, в качестве прокурора, только напомню вам, что территория государства сократилась, а доходы Верзилова возросли, что смертность в народе увеличилась астрономически, а количество миллиардеров превышает американские показатели, что сотни тысяч русских людей проданы в рабство на Запад — в качестве проституток и домашней прислуги, и количество проституток превышает количество заключенных в ГУЛаге, что каждый год в России пропадает без вести более ста тысяч человек, из них десять тысяч детей — а такого уровня смертности не имел ни один концентрационный лагерь планеты. Но лично у господина Верзилова дела обстоят, кажется, неплохо. Он уважаемый член общества и лидер партии «Справедливость». Поэтому, я не требую для обвиняемого никакого иного наказания, кроме того, что определит суд. Решать народу. Благодарю вас.