Страница 16 из 25
Тут я сообщил Жан-Пьеру, что отыскал для нас идеального шофера: девушку из почтенного бордоского семейства, с фамилией, начинающейся на «де» (в общем, если говорить точно, не совсем на «де»: на «д» с закорючкой вверху). Я убеждал его, что они быстро найдут общий язык, тем более что эта особа знает Атласские горы назубок и даже слыхала о существовании сероликих людей, хотя, впрочем, не смогла бы сама отыскать тропы в заповедную долину. Он оставался все таким же мрачным, и я под конец счел нужным весело добавить, что нам достаточно лишь в нужный момент завязать ей глаза. Он поинтересовался, где она сейчас, и я ответил, что на пляже. Тогда он вдруг забубнил, что телефонный номер занят. Я растерянно уставился на него, и он, сложив телефонную антенну, пояснил: слышны только гудки, а значит, он израсходовал всю ленту Клементи-ниного автоответчика и теперь до него не доходит даже голос бывшей жены, просящий передать сообщение после звукового сигнала. Хуже для него не придумаешь: теперь между ними все кончено — дальше тишина. Мне осталось просто прошептать:
— Но я-то здесь.
Он поглядел на меня странно внимательным взглядом, словно пытался уяснить, какую роль я играю в его сложных семейных отношениях, а затем снова вытянул антенну и сказал:
— Я люблю ее.
Да, как видно, ночь не поправила его дела, подумал я, а значит, самое время шевелиться. И потащил его на террасу. Он покорно плелся, еле удерживая в повисших руках телефон с волочащейся по полу антенной, словно человек, прогуливающий по улицам поводок своего недавно умершего пса. Их встречу я устроил под солнечным тентом, после завтрака, чтобы он мог увидеть ее в купальном костюмчике, служившем, по моему разумению, самым весомым доводом в пользу Валери; другой ее довод — обещание блеснуть изысканной добропорядочной манерой выражаться, принятой в лучших семьях Бордо — не внушал мне особого доверия.
— Мадемуазель Валери д'Армере, — представил я ее. — А это господин Жан-Пьер Шнейдер, мой атташе по гуманитарным вопросам.
— Как поживаете? — спросила Валери, протянув ему руку. В эти слова она чуток переложила рахат-лукума, но мы так и договаривались, так что пока роль удавалась ей.
Жан-Пьер несколько растерянно глянул на меня, потом переложил телефон в левую руку, чтобы протянуть правую девице.
— У вас есть на примете подходящий автомобиль? — спросил он.
— Могу вам предложить настоящий корабль пустыни, модель разработана для гонок Париж — Дакар. Восемь ведущих полуосей, триста пятьдесят лошадиных сил, три тысячи пятьсот километров автономного пробега; кондиционированный воздух, душ, туалет, кухонный блок. Ни дюны, ни солевые болота, ни снег, ни песок не способны его остановить, а вы сидите как дома, в клубном кресле перед экраном телевизора.
— Наши претензии скромнее, — только и выдавил из себя Жан-Пьер.
— За шесть дней двадцать тысяч франков. Незабываемые ощущения гарантированы. К тому же платить будет ваше правительство. Кофе?
Жан-Пьер уселся по-турецки на песок и застыл с прямой как палка спиной. Нет, спасибо, он уже завтракал. Увы, отпущенные ему средства не беспредельны. Затем он принялся задавать ей вопросы по географии, проверяя ее компетентность, и неожиданно показал себя весьма подкованным. Наверное, прокорпел над картой всю ночь. Ветер сорвал с него каскетку, и я отправился за ней вдогонку.
Было уже тепло, от песка шел жар, птички и коты дрались из-за оставленных людьми крошек. Какое-то время я не отрывал глаз от воздушного змея с трещоткой, парившего на нитке, которую сжимал в кулачке маленький мальчик. Малыш ревел, уставясь на кончики своих сандалий. Нескончаемый пляж с шеренгами людей, листавших «Вельт», «Монд», «Суар», «Матен», «Гуд морнинг», «Морген», не имел запаха и был совершенно тих. Ни рыбака с удочкой, ни паруса в море, ни скалы на берегу, ни радостного смеха — гладь и безмолвие. Там, откуда я ушел, Валери отвечала на вопросы, глаза ее блестели, и она поднимала палец, как в школе. Я смотрел на нее и начинал забывать об уютных марсельских бухточках. Каскетку Жан-Пьера я принялся усердно отчищать от пыли, чтобы иметь какое-то занятие и не мешать им как следует познакомиться.
Когда я наконец к ним подошел, они сошлись на «лендровере» за девятьсот дирхемов в неделю, не считая бензина. Жан-Пьер уже начинал понемногу расслабляться. Я позволил себе заметить, что со своей белой кожей северянина без каскетки он сожжет себе лицо. Валери тотчас схватила свой тюбик и, не спрашивая у него разрешения, намазала ему кремом лоб, щеки и нос. Я же подметил, как он украдкой поглядывает на то, что у нее под купальником, и это мне понравилось. А тут заверещал его телефон, он вскочил, подняв вокруг себя кучу песка, и отошел, чтобы сделать вызов. На сей раз он звонил не Клементине, так как я расслышал «господин директор», и сразу он перестал походить на маленького мальчика. Стал почти мужчиной, хотя и из тех, кто всегда не в своей тарелке. Ну да, на него возложена ответственность, он отдает себе в этом отчет, но незачем его в чем-то обвинять, ни его, ни выдворенного уроженца Марокко: им необходимы время и средства, чтобы выполнить взятую на себя миссию, твердил он, шлепая ногами по мелководью. Таким он мне очень нравился. Я был горд тем, что он пытается отбиться и защищает меня. Я даже обернулся к Валери, призывая ее в свидетели. Однако ее лицо не выражало особого воодушевления.
— Гнилой парень. Дырявая кастрюля.
— Дырявая что? — переспросил я.
— Кастрюля.
Я поглядел на Жан-Пьера, шлепавшего взад и вперед по кромке воды с подвернутыми штанинами, носками в одной руке и телефоном в другой. Он уже дал отбой и теперь снова пытался дозвониться до автоответчика своей Клементины, и могу дать голову на отсечение — он снова превратился в сосунка.
— Ему надо бы влюбиться в тебя, — сжав зубы, процедил я.
— Что ж, влюбиться так влюбиться! — вздохнула она с чинной покорностью уроженки Бордо и потянулась. — Ты не намажешь мне спину?
Она перевернулась на живот и расстегнула лифчик. Я втер крем ей в спину, не отрывая глаз от Жан-Пьера. Волоча ноги по песку, тот печально слушал гудки автоответчика.
— Понимаю, он, наверное, кажется тебе странным…
— Нет.
— Да? А почему?
— «Все характерные особенности поведения, объективно наблюдаемые у гусей, потерявших своего партнера, — зевая, прочитала она на память, — в значительной мере проявляются среди людей, удрученных расставанием».
Вдруг Жан-Пьер издал вопль, выпустил телефон из рук прямо в воду и прыжками помчался к нам, размахивая руками, словно ветряная мельница.
— Конрад Лоренц, «Агрессивность», глава одиннадцатая. — закончила цитировать Валери, перевернувшись на бок и опершись на локоть.
С багровым, искаженным от боли лицом он рухнул прямо на ее завтрак и задрал ногу. Потом грубо сорвал с Валери лифчик и обвязал его тугим жгутом вокруг лодыжки. Я только хмыкнул: мне-то казалось, что я подам им на блюдечке неспешную любовную историю, роман при свете костра у горного уступа, где они раскроют друг дружке свои разбитые сердца.
— А трусы мои тебе не нужны, господин Чурбан? — закричала Валери, отбросив прочь полотенце, которым я хотел было прикрыть ее грудь.
— Морской дракон, — запыхавшись, прохрипел Жан-Пьер. — Такое со мной уже однажды было в Раматюэле. А я аллергик… Я… У меня в комнате есть телефон моего врача…
И он боком заполз на купальный матрасик, его била дрожь. Да, в таком путешествии подобный тип — отнюдь не подарок.
Надув от ярости щеки, Валери вскочила на ноги, напялила свою тенниску и не слишком вежливо заметила мне:
— Как видишь, при прочих равных условиях мои гуси для меня предпочтительнее.
И она бросилась по узенькой дорожке, тянувшейся вдоль пляжа за шеренгой эвкалиптов. Я уже начал было думать, что на том наше путешествие и закончится, когда она возвратилась с симпатичным парнем и тот мне помог дотащить нашего атташе до своего такси.
— Мне больно, — стонал Жан-Пьер.