Страница 25 из 36
Отсканированную и распечатанную фронтовую фотографию снайпера защищавшего Россию и имевшего на личном счету триста пятьдесят два уничтоженных оккупанта, девушка вставила в рамку и поставила ее на стол. Под фотографией сделанная от руки надпись: «Ты защитил страну, теперь моя очередь».
Чем она конкретно занимается девушка не сказала, а ее никто и не спрашивал.
— Да вроде не женское это дело, этими делами заниматься, — дослушав осторожно заметил Федя.
— А что нам остается, когда вы мужики только водку жрете да по углам как побитые дворняжки скулите, — зло отрезала Якут.
— Да мы… — вскинулся Серега.
Девушка его прервала:
— Вот именно вы, сами добровольно рабами стали, — жестко неприязненно сказала почти как выкрикнула она, — и молчите в тряпочку когда насилуют ваших дочерей и избивают ваших сыновей.
С покупками вернулся из магазина Маузер, молча поставил пакеты на верстак. Девушка выкладывала покупки, остальные ей помогали, верстак-стол быстро как по праздничному наполнился яствами. Только настроение было далеко не радостное.
— И что же дальше то делать? — грустно спросил Федя.
— Ты мужик? — холодно с легким оттенком презрения спросила Якут, — и что ты у меня женщины спрашиваешь?
Все промолчали. Выл за дверью гаража ветер, мела снежная поземка, это только начало зимы, весна еще не скоро наступит. Да и вообще наступит ли?
— А почему у тебя имя такое: Якут? — только чтобы разорвать гнетущее молчание поинтересовался я.
— Прадедушка якутом был, — негромко ответила девушка, — после войны в столице прижился. Институт окончил. В школе математику преподавал. С тех пор у нас хоть один из семьи, но обязательно математикой занимается.
— Думаю ты не права, — глядя на девушку тихо сказал Петр, — не надо нас так уж… обвинять не надо. У тебя небось еще деток нет, а мы ради них вот…
— У меня детей нет, — как судорога прошла по лицу девушки, — это правда. Рожать новых рабов я не буду. И многие девушки сейчас так же думают. Не хотят рожать. Сейчас даже одного ребенка обычной молодой семье и то не под силу растить. Малыш еще в чреве матери, а на него уже воронье слетается. И клюют, клюют: Дай денег на обследование, дай денег на роды, дай денег на все пеленки распашонки, кроватки, коляски дай… дай… дай… денег. Экология отвратительная, много детей больными рождаются. И их заклевывают до смерти: дай денег на лечение, а нет так пусть твой ребенок дохнет, и вообще, нет денег и нечего нищету платить. Ясли и детсады платные да и в них мест даже за деньги не хватает, школы давно все платные только эти поборы по-другому называют, но скоро и это узаконят и цены мигом поднимут. На улицах разгул преступности и вечно трясись чтобы твоё дитя не избили и не убили. Отдельная квартира для молодой семьи это уже из разряда фантастики. Молодые или с родителями по разным углам жмутся, или на съемные квартиры уходят. А аренда жилья сейчас о-го-го какая. Цены на все постоянно растут, с нормально оплачиваемой работой одни проблемы, и тоже вечный ужас, что уволят, оставят без куска хлеба. Вот мы и не рожаем. Ты мужик! Обеспечь безопасность, дом построй, накорми подругу пока она твоё дите носит, а уж за нами дело не станет, нарожаем. А пока, — помрачнев девушка поочередно посмотрела на сидевших в гараже немолодых мужчин, — хрен вам, а не дети, — и с беспощадной матерно циничной насмешкой закончила, — а если вы не мужики, то значит пидорасы, вот друг друга и сношайте.
Все она преувеличивает, этот Якут математик, есть конечно проблемы и все такое… но их надо мирно и спокойно решать. Ну например обратиться к наимудрейшему, любимому нареченному отцу россиянских народов. Он же у нас всего этого не знает… пусть издаст указ, примет закон, поручит разработать программу, мы его поддержим и все будет хорошо. Вот именно так и надо поступать. Именно так… и поэтому горят от стыда щеки и трудно посмотреть в глаза этой девушке. Якуту из тени не желающей обрекать на рабство еще не рожденных детей.
— У меня сестра дома, — после молчания как давясь горечью слов стал рассказывать Петр, — она в девяносто третьем с юга сбежала. Рассказывала, как там русские до последнего часа не верили, что их вырежут. Дескать не может такого быть, мы же рядом живем, мы же ничего плохого не делаем, нас не бросят, защитят. Дождались. Резня началась. Грабили, насиловали, убивали, в рабов превращали. Никто их не защитил, на хер они никому были не нужны. Кто успел детей похватали и сбежали. Теперь те кто русских тогда резал уже на наши земли пришли. Сплоченные, все вооруженные, а им еще за переезд деньги платят и на обустройство дают. Власти их по головке гладят, делайте чего душе угодно наши любимые самые толерантные россияне, мы вас во всем поддержим. Скоро тут нас вырежут и понемногу в открытую режут уже. Приучают потихоньку, дескать не дергайся, убьем. А нам все сверху п…т: не верьте это не правда, никто вас не режет. Все хорошо. А если чего иногда бывает то вы же в этом и виноваты, и помните это они становой хребет государства, пропадем мы без них все сразу рухнет, так что терпите. И не верьте провокаторам, не верьте проклятым националистам которые кричат об уничтожении русского народа, это плохие необразованные не толерантные мальчики и девочки, мы их пересажаем. Только мы все такие ядреные знаем чего делать. Вот нам и верьте. И мы слушаем их и молчим. Права ты девушка. Мы уже не народ, а скот, и не просто скот, а беспородное обреченное на убой стадо баранов.
Как заплеванная его словами установилась подавленная тишина. Все именно так, а не иначе, это если злодеев слушать, которые не понимают всей глубины державной мысли руководства страны. А слушать надо не злодеев, а телевизор, там в голубом экране каждый день этих злодеев умнейшие люди разоблачают. Ишь чего злодеи захотели! Порядка? Закона? Справедливости? Может вам еще и власть отдать? А мы чего тогда делать будем? Нет уж, лучше дубиной тебе в морду, мало? посадим, все еще мало? перестреляем.
— Значит так, — подумав спокойно сказал Федя, девушке — во всякие тени вступать не буду, мне работать надо. Но… — сделал паузу и глубоко вдохнул он, — вот тебе мой номер телефона, если чего надо звони, на митинги ходить не буду, а по делу позовешь, поднимемся. Оружие есть пока охотничье, другое добудем. Знакомые служившие и воевавшие мужики имеются, с нашего только дома минимум с десяток стволов за час организуем. А там глядишь и остальные подтянутся, а нет, так пусть дальше скулят и тихо по одному дохнут.
— Вернусь домой со своими в поселке переговорю, — ни на кого глядя бросил Серега, — там еще не все спились.
— У меня друган в деревне под Тверью живет, — уже успокоившись со злой усмешкой проговорил Петя, — а леса там густые… у него там еще дед покойник лесником работал, до этого на войне в полковой разведке служил. Друган когда в возраст вошел, дед ему показал, что на память от войны себе оставил, схоронил и хорошо смазал. Пора дружка навестить, в баньке попарится, о жизни поговорить, тропинки лесные вспомнить.
— Ты чего скажешь? — повернулся в мою сторону Федя.
— Я лучше напишу, — избегая его взгляда сказал я и добавил, — и обязательно уточню, что поднимитесь вы только по призыву нашей любимой ядреной и…ной партии и строго в соответствии с действующей конституцией.
— Это правильно, — усмешливо одобрил Федя, — вот это по нашему, голой рукой провод под напряжением не хватай, одень резиновые перчатки бери кусачки и режь его к… матери.
— Ну что мужики, — по доброму улыбнулась девушка Якут, — может теперь вам уже и выпить пора, водка то выдыхается?
— А за что пьем? — нейтральным тоном спросил Маузер.
— Может… За победу? — смущенно предложил Федя.
— Не — а, — отказался Серега, — Лучше за то чтобы наши бабы рожать не боялись.
— Значит все-таки За Победу, — очень серьезно сказал Петр.
Все также зло выл за дверью гаража ветер, мела снежная поземка, это только начало зимы, весна еще не скоро наступит. Но она придет, обязательно придет. Крокодилам не сожрать солнце нашей земли.