Страница 12 из 48
Докладывает Всеволодов своему начальнику, о новых обстоятельствах, тот «Кострому» еще раз лично допрашивает, и анусом чует, что дойди эта информация дальше наверх, то погон ему не сносить. Всеволодов ему рапорт подает, а там написано, что по поручению своего руководителя, он провел оперативные мероприятия по агенту «Кострома». Генерал внимательно на Всеволодова смотрит, и соглашается, да это он Генерал такой умный, потому и отдал такой приказ. А опытные оперативники его отлично исполнили, что привело к срыву грязной провокации против известного Ученого, и разоблачению настоящего предателя. Всеволодов ему предлагает воспользоваться возможностью и закинуть через «Кострому» за океан дезу, о наших разработках, Генерал обещает доложить об этом, лично начальнику второго главка.
Вызывают Ученого. Строгий, убеленный сединами, с утомленным, но добрым лицом генерал — чекист, встает ему навстречу, и поясняет, что из-за оперативной целесообразности был произведен ложный арест Ученого, чтобы полностью разоблачить и обезвредить настоящего изменника. Генерал просит Ученого с пониманием, отнестись к сложной и опасной работе органов государственной безопасности, и, глядя на портрет Дзержинского, клянется восстановить доброе имя настоящего советского человека и патриота. Всеволодов скромненько молчит, и жмется за приставным столиком. Ученый, человек к анализу различных фактов привычный, спрашивает: «А кого извините…, вы тогда на меня в своем кабинете матом орали, и требовали признаний в измене?» Генерал багровеет, и лицо у него становится недоброе. Всеволодов — Ученому: «Вы поймите, это операция была настолько сложная, что мы не были уверенны даже в своих сотрудниках, вот Генералу и пришлось, играть».
Генерал утвердительно, качает головой, и разводит руками, ну что ж поделаешь, нужно было так.
На этом работа Всеволодова по этому делу была закончена, дезинформацией другой отдел занимался.
Вот с тех пор Всеволодову аналогичные дела и поручают вести.
— А зачем им было лишнее внимание привлекать, разве они не могли, спокойно без лишней суеты, через «Кострому» получать все необходимые сведения? — спросил Торшин.
— Точно, чем они руководствовались, принимая такое решение, мы не узнаем, — Григорьев подумал, передвинул на столе рюмки, и продолжил, — может, они умнее всех себя считали, думали, что наша контрразведка также как в тридцать седьмом году работает. Но мое личное мнение, их главной целью Ученый был, у них даже теоретически, не представляли, как системы наведения ракет блокировать. А Ученый как раз над этой теорией работал, и уже выходил на стадию подготовки опытных образцов. Сейчас научные открытия, все решают, у кого выше качество оружия тот победит в возможном конфликте. Вы знаете, что в этой операции самое забавное?
— Нет, а что?
— У Ученого много научных оппонентов, было, не верили они, в возможность создания, таких систем. А тут он с нашей подачи, зеленую улицу получил, для проведения исследований. Раз за бугром его работу признали для них опасной, значит, у нас надо ее продолжить и ускорить. Это так сказать побочный эффект этой операции. Так что Леша мотайте на ус, и старайтесь видеть все возможные варианты.
Глава 7
— А зачем нам надо всю биографию Ефимова изучать, — Торшин страдальчески морщился, подскакивая на скамье в кузове грузовика, подвыпивший водитель гнал машину, не считаясь с бездорожьем, машину и пассажиров в кузове бросало из стороны в сторону. — Взять активный период деятельности, и работать по нему.
— Наш полковник по образованию историк, он любит повторять, прошлое формирует настоящее, и отбрасывает тень в будущее, вот эту тень нам и предстоит найти, — капитан Ивлев, постучал по крышке кабины водителя и, крикнул, — Эй куда гонишь! Ты и нас и машину угробишь!
— Будешь выступать, высажу, прись пешком до деревни, и полезно и безопасно, — проорал из кабины, водитель не снижая скорости.
— Сунуть ему под нос удостоверение, сразу бы протрезвел, как шелковенький бы стал, — предложил Торшин, еле удержавший в кузове.
— Если будешь без дела удостоверением махать, грош тебе как контрразведчику цена, — Ивлев подскочил, когда машина прыгнула на кочке, прикусил язык, невнятно выругался, прошепелявил, — какой ты спец, если каждая бабка будет знать, кто ты, откуда, и чем интересуешься.
— Запрос бы отправили, не выезжая из Москвы, все, что надо из ответа бы узнали, — не сдавался Торшин.
— Ага, запрос в местный орган, — скривился Ивлев, — и получил бы ответ, что все дореволюционные данные утеряны. Ты только посмотри, так язык прикусил, что кровь пошла, — Ивлев сплюнул на платок, — Кроме нас, эти сведения никому не нужны, и искать их толком никто не будет. Мы с тобой уже установили, что все архивы дореволюционные, погорели, во время войны. Тогда не до архивов было. А церковно-приходские книги, где раньше все рождения, крестины, свадьбы, и смерти отмечались, в тридцатые годы в период борьбы с церковью, комсомольцы пожгли. Одна надежда, что хоть кто-то из местных стариков, Ефимовых помнит, да может, фотографии их старые найдем.
Машина затормозила в центре деревни, рядом с невзрачным магазинчиком, пассажиры выпрыгнули из кузова, водитель вывалился из кабины.
— Тебе не водителем, попом — акушером работать надо, — Ивлев передал парню, помятую купюру.
— Почему? — удивился тот, набычился, сжал кулаки грудью толкнул Ивлева, — Обидеть хочешь? Или так задираешься.
— Ты не толкайся, — Ивлев отстранил парня рукой, — а то так толкну, мало не покажется!
Парень перевел залитые вином глаза с Ивлева, на Торшина, — Двое на одного, — сосчитал он, — так я один, вас обоих, мозгляков городских уделаю, — и перешел от слов к делу, с развороту от всей пьяной деревенской души, двинул Ивлева. Тот легко сделал перехват, выверт, и парень с заломанной назад рукой захрипел, — Пусти козел! Больно!
Ивлев его отпустил.
— Так почему попом, да еще акушером, мне надо работать, — миролюбиво спросил парень, потирая занемевшую после захвата руку.
— Я пока с тобой ехал через слово то Бога, то маму вспоминал, — засмеялся Ивлев, протянул парню руку, представился, — Дмитрий.
— Коля, — парень пожал протянутую руку, — А силен, ты Дима, драться, где служил, то?
— Погранцом, там и наловчился, — ответил Ивлев.
— А я танкистом! До сих пор на машине как на танке гоняю, — Коля, разгладил купюру, — А вы я смотрю ничего ребята, пошли выпьем за знакомство, я угощаю.
От дешевого суррогатного вина, что стояло в магазине, Ивлев отказался, Торшин помалкивал, Коля предложил к бабке самогонщице сгонять. Подъехали, разлюбезная бабулька вынесла бутыль, собрала закуску, пригласила за стол. Угостились, за знакомство — раз стакан, за дружбу — еще один, за жизнь — третий. Коля осоловел, пошатываясь, вылез из-за стола, подошел к машине, и вольготно развалился в тени отдыхать.
— Вы кто ж такие будете, — поинтересовалась бабуля, — на Колькиных, дружков не похожи, одежа городская у вас, и по виду совсем не пьянь деревенская, на начальство районное тоже непохожи, те сразу в сельсовет идут, да и самогон не сразу пить начинают, с водки, али вина начинают.
— Мы бабушка историки, — объяснился Ивлев, — материалы собираем по истории области. Документы, фотографии для музея. Вот вы нам не подскажите, у кого из старожилов можно об истории вашей деревни, до революции спросить, фотографии посмотреть.
— Стариков, что ли поспрашивать хотите? — бабушка присела за стол, — так только я одна с тех времен и осталась, никак Господь не приберет.
— А фотографии с тех времен остались у вас? — спросил Ивлев, — если есть покажите бабуля. Может мы, что для музея и купим.
— Как не быть есть, — оживилась бабушка, — сейчас принесу, — поднялась из-за стола, медленно прихрамывая, пошла в дом, по пути бормотала, — Ох старость не радость, ревматизм проклятый замучил, видать к перемене погоды, раньше бывалоча птицей летала, а сейчас бреду как инвалид — безногий.