Страница 18 из 34
— Вот Вы умный, я давно хотела спросить, верите ли Вы в любовь? Как здесь жарко! — и расстегнула последнюю пуговицу халата.
Одной рукой Чугунов пытался набросить на себя простыню, но запуталась, проклятая, не вырвать из под спины, прилипла; другой прикрыл чресла, но ладони уже явно не хватало.
От увиденного член, этакая скотина, вырос мгновенно, не считаясь с волей и моральными принципами Чугунова.
— Выйдите немедленно… Что Вы себе позволяете…, -хрипел Чугунов. Оторвать глаза от искусительницы он просто не мог. Пришло достойное решение: бежать! Он уже подобрался для прыжка.
Но дверь, после фамильярного стука согнутым пальцем, отворилась сама.
— Нельзя! — завопил Чугунов.
В дверях стоял командир лодки, из-за плеча у него выглядывал Петрович. Оба замерли на время, необходимое, чтобы прийти в себя от увиденного.
— Извините, — сказал Петрович, — Мы тут повестку дня партсобрания пришли согласовать, но, вижу, не вовремя.
— Простите, что помешали отдыхать, — вторил ему командир, нагло уставившись на ладонь, прикрывающую чресла на манер слишком короткой кольчуги и с тем же бесполезным результатом, а потом переведя взгляд на Веронику.
Дверь закрылась.
Чугунов, плюнув на стыд, вскочил, завернулся в злополучную простыню и бросился вслед за гнусной парочкой. Догнал, запыхавшись.
— Товарищи офицеры, это не то, что вы подумали…
— Конечно не то.
— Да не было ничего, я вас уверяю.
— Конечно, не было.
— Вы что, мне не верите?
— Верим, верим, — отвечали негодяи, но при этом как-то гнусно улыбались, отводили глаза в сторону и даже, казалось, панибратски подмигивали.
В это время мимо них проплыла — уже застегнутая — Вероника.
— Ах, какой мужчина! — проворковала она, послала Чугунову воздушный поцелуй и скрылась за поворотом коридора.
Чугунов понял, что оправдания после таких заявлений будут лишними, зло сверкнул глазами и удалился в предавшее его логово, еще пять минут назад бывшее уютной каютой, буркнув:
— Между нами.
— Есть! — откозыряли подводники.
Понурая спина Чугунова, удалявшегося по коридору, выглядела жалко. Он, завернутый в простыню, как в тогу, был похож на парламентария, которого благородные и справедливые жители Афин только что подвергли остракизму и изгнали из города.
— Петрович, а мы не того, не переборщили? — спросил командир.
— Нормально, переживет. Зато тебя спасли. Искусство интриги требует жертв, — подытожил Петрович. — Пойдем, людей отблагодарить надо.
Расплачивались сухим вином и собой. Вероника получила по две ночи с каждым (мужчин на судне было втрое меньше, чем женщин) за блестяще исполненную партию и ящик сухого вина за вынужденный стриптиз. Правда, она, вспоминая что-то увиденное, вздохнула:
— А жаль, что до насилия так и не дошло…
Радист получил две бутылки сухого за предусмотрительно «испорченную» рацию: а вдруг Чугунов решился бы нарушить график связи из-за чрезвычайных обстоятельств. Три бутылки были отданы первому помощнику капитана, чтобы не верил наговорам на Веронику, никакая она не б…дь, а приличная, отзывчивая и порядочная женщина.
Бутылок пять выпили сами, празднуя победу. Простой и гениальный план основывался на том, что дверь в каюту Чугунов не закрывал. Оставалось найти союзницу, «вывести» из строя рацию, проследить, когда Чугунов выйдет из парилки, загнать в каюту Веронику и вовремя появиться самим, уличить «глаз партии» в прелюбодействе и убить его тем же оружием, которое он заготовил для командира.
Самым трудным было найти главное — открытую дверь, а потом рассчитать время своего появления, причем до секунды, чтобы Чугунов не успел убежать или выкинуть Веронику из каюты. Для этого и понадобилась репетиция. Если моделировать ситуацию, то дотошно, до мелочей. На случай «выкидыша» Вероника должна была громко кричать, изображая над собой насилие, и продержаться до появления подводников.
Петрович, как сценарист и режиссер-постановщик, оказался на высоте, впрочем, как всегда. Если бы Спилберг узнал об этом, он бы до конца дней плакал над своей бездарностью.
А донесение… Какое донесение? Чугунов его если не сжег, то съел. Забудьте. Не было никакого донесения, впрочем, как и разврата. Но дверь в каюту он теперь, блюдя целомудренность, закрывал. И не только снаружи, но и изнутри.
Бедняга, он думал, что приобрел авторитет, как стоик-аскет, отвергая заигрывания. Женщины думали по-другому: онанист. Так до конца похода он эту кличку и носил. Не спасли и шкатулки.
Мечта
Наша база находилась вдали от цивилизации. Легенда гласит, что однажды Главком, совершая облет побережья Камчатки, обратил внимание на уютную бухту, прикрытую от моря песчаным перешейком с узким проходом. Бухта идеально подходила для базирования чего-нибудь. «И создал Главком базу подводных лодок. И увидел, что это хорошо…»
Может, это и было хорошо, но уж очень дикое место оказалось. Кругом сопки, лес, зверье дикое бегает, кормится на мусорниках, по вечерам пугая женщин. Магазин один, пополняется раз в неделю, а то и в месяц, в зависимости от погоды: сообщение с поселком только морем или по воздуху, вертолетом.
Развлечений нет. Пять домов, штаб, клуб да три казармы. Какие утехи находили для себя женщины, умолчим. Мужчины развлекались охотой, рыбалкой и пьянством.
Трудности присутствовали во всех мужских занятиях. Пьянство пресекалось, охота запрещалась — опасно, а рыбалку контролировал рыбнадзор. Ну не будете же Вы на Камчатке ловить камбалу, пусть и королевскую, которая чуть меньше палтуса. Вас будет интересовать, конечно же, красная рыба, и только она. Но для ее добычи надо купить лицензию. Выловить можно только пять штук, да и то на удочку.
Самой бросовой рыбой была кунжа, потом шел голавль, горбуша и кета, потом деликатесные чавыча, нерка и кижуч.
Нерка была хороша на балык, особенно брюшки, а из отдельных экземпляров кижуча и чавычи, в рост человека, можно было взять до трех ведер икры.
Каждый год камчатские газеты пестрели статьями, описывающими арест браконьеров. Перекрывались дороги, проверялись машины, штрафовались граждане. За один незаконный «хвост», не зависимо от размера, карман браконьера облегчался на 50 полноценных, звонких советских рублей. Зарплата инженера тогда составляла рублей сто двадцать. Дорогое это было удовольствие, половить красную рыбку и поесть икру столовой ложкой. Но — все равно ловили. Ловили все: школьники, доктора, учителя, юристы, военные. Было бы глупо не ловить, когда в реку, по которой рыба шла на нерест, можно было торчмя воткнуть палку, и она так же торчмя уходила от вас вверх по течению, не падая, а только шевелясь и покачиваясь, как будто кто-то грозил вам ею из-под воды.
Однажды рыбнадзор захватил и арестовал даже катер командующего флотилией, с мичманом-командиром на борту. Был большой шум, мичман кричал, что не позволит вторгаться на суверенную территорию военного корабля, и даже угрожал инспекторам пистолетом. Не помогло, вторглись и изъяли улов, а потом вся флотилия делилась с командующим добычей — не гоже, когда начальника оставляют без самого ценного на Камчатке.
И только коренному населению — корякам, разрешалось ловить рыбы без лицензии, сколько угодно, чем угодно и где угодно.
Это объяснялось просто: народность вымирающая, промышляющая охотой и рыбалкой, уклад веками сложился, пусть уже…
Кстати, если кто-то женился на корячке, ему сразу выделялись: дом, скотина, земля и двадцать тысяч рублей. За вливание новой крови. Однако и при таких условиях желающих было мало: уж больно они, корячки, на наш взгляд некрасивые были. А может мы внутреннюю красоту рассмотреть не могли.
Да и законы у них были своеобразные. Человек, даже по незнанию что-либо серьезно нарушивший, подвергался наказанию по старинным обычаям. Меткая пуля под левую лопатку крушила кости и внутренности, а зверье уничтожало следы его бренного пребывания на Земле. На вопросы следователей был один ответ: