Страница 4 из 52
— В таком. Не причитала бы, «почему ей все, а мне ничего», брала бы судьбу в свои руки. Наши деды, знаешь, как пели? «Мы — кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи!»
Сима и пропела, улыбаясь про себя ошарашенному виду подруги. Наверное, она считает, что вот так распевать песни может лишь тот, у кого не все дома или просто чересчур легкомысленный. Ну да, она все пытается понять, что у Симы за натура — уж слишком та не похожа на саму Веру.
— Чего там ковать, когда мне скоро тридцать пять, а я еще ни разу замужем не была?
— Всего тридцать пять, вся жизнь впереди, — поправила Сима и привычно заметила: — Если бы у меня было время, я бы сделала из тебя человека…
Она и в самом деле думала, что Верка потому не дает ладу ни себе, ни своей жизни, что не умеет этого делать. Ведь не уродина, не калека, а относится к себе как-то без любви, что ли. И уж тем более без какого-нибудь творчества.
— Так у тебя как раз и есть время, — вдруг сказала Вера и уставилась на нее с надеждой, — это раньше у тебя времени не было. А теперь у тебя его просто бездна. Все равно ведь лежишь. Давай делай!
Серафима с удивлением посмотрела на подругу: серьезно она говорит или так, от нечего делать? Но Вера была сама серьезность и в самом деле думала, будто Сима может ей чем-то помочь. Дать кусочек своего счастья, что ли?
— Давай. Легко сказать… Что я тебе, в самом деле фея и у меня есть волшебная палочка?
Вера тут же сникла. Ну несерьезно же это: ждать, что Сима ее жизнь изменит. До чего люди странные! Вместо того чтобы самим что-то делать, ждут, когда к ним счастье с неба упадет.
— Вот видишь! Ты и сама понимаешь, что я невезучей просто уродилась! И ничего уже нельзя с этим поделать.
— То есть как это нельзя? — встревожилась Сима.
Она не терпела слова «нельзя». Нельзя — значит, все, конец? То есть ты еще и бороться не начала, а уже сдаешься? Сама она обычно трепыхалась до последнего, продумывая и прикидывая все варианты выхода из кажущегося безнадежным положения. А тут… Чего нельзя-то? Руки-ноги есть. Глаза видят, уши слышат… Кстати, ей приходилось видеть людей, находивших счастье, несмотря на отсутствие зрения, слуха и даже, к примеру, ноги…
Мужчины, кроме всех прочих ее достоинств, любили Серафиму и за неиссякаемый оптимизм. Сколько обломков кораблекрушения прибивало к ее берегу, она всех возвращала к полноценной жизни. Но это же мужчины! Мало кто из них борется с жизненными трудностями до конца. Большинство если не спивается, то соглашается на самые недостойные условия существования, в то время как при небольшом усилии могли бы такой высоты достигнуть!
Мужчинам вообще жить легче, может, но, с другой стороны, они и легкоуязвимые. Если задуматься, многое в жизни, если не все, у них зависит лишь от некоего интимного органа, который порой бывает таким капризным… И они панически боятся, что в один прекрасный момент… В самый главный момент… В отличие от женщин мужчины куда менее защищены, несмотря на свою силу и власть над миром. По крайней мере как они это себе представляют.
Сима потому и палец о палец не ударила, чтобы подруге помочь. Думала, что уж Вера, женщина умная, с высшим образованием, с квартирой в центре города, имеет все условия для того, чтобы устроить свою судьбу. А не устраивает только потому, что не очень хочет.
До сего времени она помогала только мужчинам. Не всем, конечно, самым близким. А в жизнь женщин вообще не любила соваться. Потому, что женщины устраивали жизнь по своему разумению, а, как известно, ученого учить — только портить.
Сима продолжала бы так думать, если бы не сломанная нога. Наверное, это вообще полезно: вот так иной раз остановиться и оглянуться. И что-то сделать обстоятельно, не на бегу, обдумывая каждый свой шаг. Если ты сам этого не сделаешь, то жизнь, вольно или невольно, тебя заставит шевелиться.
Вера смотрела на нее сейчас как-то слишком истово — так смотрит на идейного пророка обожающий его электорат. Будто и в самом деле считала, что вот Серафима вынет свою волшебную палочку и начнет превращать карету в тыкву.
Все-таки фее с Золушкой повезло куда как больше. Ей не нужно было менять характер самой девушки, чему-то там учить. Она дала ей платье, туфельки и весь прочий антураж, а все остальное было уже делом самой Золушки. Мол, иди и сама покоряй свои вершины. Единственно, время покорения ограничила. Только до двенадцати часов ночи. Так и Золушка была совсем молоденькой, и ей не по возрасту было гулять до утра…
А Верка… Одень ее хоть в шелка, она так и останется овцой… с такими вот жалобными глазами и будет ныть, что шелка у нее не такие яркие, как у других, а потому и пытаться не стоит что-то в своей жизни изменить. Все равно у нее ничего не получится!
И ведь обеспечена, получает прилично. Может, и не больше Серафимы, так и тратит она только на себя одну. При этом покупает себе тряпки линялые какие-то, которые, несмотря на всю их дороговизну, могут украсить далеко не каждую женщину. К таким нужен яркий макияж, насыщенный цвет волос, голливудская улыбка.
Сима одевается ярко, раз и навсегда для себя решив, что для ее смуглой кожи черный, серый и коричневый цвета противопоказаны. В конце концов, надо учиться у природы: если бабочки приманивают самцов своим ярким оперением, почему не делать этого женщине?.. Но это так, философия. Можно подумать, Симе только самцы и нужны…
А что это Вера уставилась на нее и все еще будто ждет чего-то? Ах да, она ждет ответа: соберется наконец Сима сделать хоть что-то для своей преданной подруги? Пойти за нее познакомиться с каким-нибудь мужчиной или отдать ей своего? О чем она вообще думает, курица эта?!
Она сейчас злилась на Веру, потому что ей не хотелось ломать голову над ее жизнью. Ничего хорошего из этого не выйдет. Сначала она станет спорить и нервировать Симу своими возражениями — что ли она Веру не знает! Потом нехотя — словно это желание только Симы — станет шевелиться…
Проговорила это мысленно и смутилась: что делать Вере, если она до сих пор не знает, как вести себя с противоположным полом? Многие женщины с таким знанием рождаются, а у Веры, видимо, женская интуиция, в таких случаях помогающая, начисто отсутствует. Как ни крути, а придется все же ей помочь.
— Расскажи мне какой-нибудь анекдот, — с некоторой расстановкой, словно еще неуверенно, сказала Серафима.
— Какой? — испуганно уставилась на нее Вера.
— Не важно. Любой, какой вспомнишь.
— Но я не знаю…
— Ни одного, что ли?
Та пожала плечами. Взглянула подозрительно: не издевается ли над ней Сима?
— А зачем тебе анекдот?
Представить себе ту же фею — чего это сегодня Серафиму на сказки потянуло? — как она начала бы работать с Золушкой типа Веры Корецкой. Принеси, говорит, мне с огорода тыкву. А та: зачем, крестная, тебе тыква? Для чего тебе мыши? Что ты будешь с ними делать? Я боюсь мышей, а тыква для меня чересчур тяжела.
В конце концов фея просто взяла бы да залепила чересчур любопытной Золушке рот. Или уплыла на своем облаке куда-нибудь подальше. К Золушке посговорчивее.
— Значит, так, — решительно проговорила Сима, подозревая, что именно сейчас протаскивает в свою жизнь совершенно ненужный ей элемент. Добровольно создает себе головную боль, в то время как прежде жила себе и горя не знала. Пока ногу не сломала. — Я беру над тобой шефство.
— Сима, а может, не надо?
Ну и что прикажете делать в таком запущенном случае? Только что умоляла: помоги! — и тут же готова бежать прочь… Вот сейчас, пока еще не поздно, надо бы сделать обиженное лицо: ах так, значит, ты мне не веришь, ты со мной споришь, уходи с глаз моих долой… Ну и так далее. Совесть не позволила. Внутренний голос разнылся: что, тебе трудно помочь подруге?
— Ты о чем меня только что просила? Молчишь? Чуть ли не рыдала: помоги мне. Так я не поняла: надо помогать или не надо?
— Надо.
— Значит, так: сейчас ты выходишь из моего дома и в первом же киоске «Роспечать» покупаешь сборник анекдотов.