Лягушка в сметане

— Там, кажется, было что-то про Варвару, — укоризненно напомнил женщине Вадим.

— А-а, вы хотите поправить, мол, конкретно: любопытной Варваре нос оторвали? Увы, поговорки не всегда бывают правы. Жизнь вносит свои коррективы. Но если вы настаиваете, уточню: любопытному Вадиму нос оторвали.

— По голове дали, — со стоном поправил он. — Чем вы меня ударили, ломом, что ли?

Вадим начал вспоминать, как мог очутиться на полу.

— Огнетушителем, — любезно пояснила женщина. — Вам повезло, он оказался старым и без пены. Не знаю, почему Борис его не выбросил. Может, собирался в нем деньги хранить?

— Я вам ничего плохого не сделал! — попробовал возмутиться Вадим.

— А зачем тогда следили за мной? Из простого любопытства? Мы в детстве говорили: любопытство — не порок, а большое свинство!

— Для чего вы все-таки меня связали?

Вадим нарочно продолжал говорить. Ему надо было вовлечь женщину в разговор, ослабить бдительность, а самому попытаться развязать веревки. Освободиться. Обычно это удавалось… в фильмах. Герой напрягал все свои силы и… рвал веревки, как пела Пугачева, движением плеча. Или пилил их обо что-то острое. Например, о спрятанный под штаниной нож. Не смешно!

— Чтобы себя обезопасить, — равнодушно ответила Варвара.

— И как, обезопасили?

Ее тон опять стал бесить Вадима. Потому и говорить спокойно, так же цедя слова, как она, ему не удавалось.

— Вполне. Еще немного осмотрюсь, да и оставлю вас здесь.

— Я буду звать на помощь.

— И не мечтайте! — Она показала ему бобину широкого скотча. — Я залеплю вам рот.

— О Господи, да вы садистка какая-то! — возмутился он, стараясь не поддаваться противному чувству страха. Он вовсе не трус, но здоровый инстинкт самосохранения включил сигнал тревоги. А что, если у нее не все дома?

Обращаться с человеком так варварски… — вот откуда происходит ее имя! Хотя Вадим никогда не мог до конца понять женщин, но всегда был уверен: от них можно ожидать чего угодно. Чем не наглядный пример — Варвара?!

— Неужели вы возьмете грех на душу только потому, что я за вами следил?

— Не только поэтому. — Она присела на корточки чуть поодаль от него. — Вы еще и заявились ко мне с долговой распиской, которую я почему-то должна вам оплатить. Может, эти деньги вы дали Борису вовсе не на дачу, а на какое-нибудь совместное предприятие. Или играли вместе с ним в карты. Мужчины говорят, что карточный долг свят, но почему его должна выплачивать женщина?

— Что вы придумываете, какой карточный долг! Если хотите знать, я вообще с вашим мужем был знаком шапочно.

— Шапочно? То есть едва? И при этом ухитрились одолжить ему такую сумму? Может, под проценты, потому и заняли?

Она прямо-таки лупила по нему своими глупыми, как считал Вадим, вопросами.

— Вы намеревались не только за мной следить, но и всячески мне докучать. Превратили бы мою жизнь в кошмар… Где я вам возьму эти пять тысяч? Знаете, сколько я получаю на своей работе?

Он отрицательно дернул щекой.

— Меня это не касается.

— Четыре тысячи рублей. Выходит, ради вас мне продавать единственное, что у. меня есть ценного — квартиру? При том, что никаких денег я не видела, да и вас вижу впервые в жизни. Грех на душу! Какой грех? Я просто оставлю вас здесь, а потом, когда вы умрете, подожгу гараж, предварительно вытащив отсюда машину. Мало ли гаражей горит? Неужели кто-то станет ворошить пепел, чтобы обнаружить в нем остатки неизвестно чьих костей?

— Вы читали Стивена Кинга? — хрипло поинтересовался Вадим; если кровожадная дикарка хотела его запугать, ей это почти удалось.

— Вы имеете в виду короля ужасов? Нет, этого я не люблю.

А он прочел всего Кинга, сколько в России издали, и его известный роман «Мизери», в котором одна такая вот психопатка насильно удерживала у себя известного писателя, предварительно так изуродовав ему ноги, что он не мог ходить.

Но то выдумка писателя, а это… не станет же она и в самом деле лишать его жизни.

— Неужели вы… из-за пяти тысяч долларов…

— Может, для вас это и мелочи, а для меня — целое состояние. По крайней мере пока.

— Для меня тоже! Стал бы я в противном случае… И у меня нет никакого выхода?

Он вовсе не собирался унижаться перед ней, просить о снисхождении, но поторговаться-то было можно. Вадим вообще не был сторонником бессмысленного геройства и считал, что в случае, если что-то угрожает жизни, нужно трепыхаться до последнего.

— Отчего же нет? Выход всегда есть. Я же не Стивен Кинг, чтобы непременно настаивать на ужасе.

— А на чем вы хотите настаивать — на непризнании долга?

— Нет, это было бы слишком примитивно.

Кто бы сейчас взглянул на них со стороны — ухохотался! Вадим лежит связанный, щекой на бетонном полу, а мимо его лица туда-сюда прохаживаются модные сапожки.

— Тридцать девятый размер, — сказал он вслух.

— Что вы сказали?

— Да это я так, про себя.

— Скоро вы сможете беседовать сами с собой очень долго.

— Постойте, но вы вроде только что говорили про какой-то выход.

— Вот я об этом и думаю. Видите ли, в таком случае мне пришлось бы вам, незнакомому человеку, поверить на слово. А в наше время поступать так просто глупо.

— Вы можете принять меры. Взять с меня честное слово…

— Честное слово! Кто сейчас его держит?

— Что же мне, кровью расписаться? Давайте, я готов. Режьте меня. Все лучше, чем просто так лежать на холодном полу.

— Сами напросились. Я вас за собой не звала. Не надо было шпионить. Валяйтесь теперь тут, зарабатывайте воспаление легких!

— Шпионить? Очень мне нужно. Мне было нужно от вас не так уж и много: всего лишь получить свое… Если хотите знать, я на квартиру собирал, а тут ваш муж со своими проблемами. Я пошел навстречу, можно сказать, помог чужому человеку. Знал бы…

— Что ваш должник голову под сосульку подставит, это вы хотели сказать? Только кто теперь вам поверит, если вы станете говорить про какие-то баксы?

— Как — кто поверит? А расписка?

— Кстати, вы мне напомнили. Вот эта бумажка, о ней вы говорите? — Варвара помахала у него под носом сложенным листом.

Что же это, она обыскала его, пока Вадим валялся без сознания, и вытащила из кармана расписку?! Вот это уже он влип, что называется, по полной программе. Чего там она хочет?

— Скажите, вы курите?

— Курю понемногу, от скуки, — сказал Вадим, не сразу сообразив, зачем она его об этом спрашивает.

— Вот и славно! — обрадовалась Варвара. Полезла к нему в куртку, вытащила зажигалку и опять показала ему расписку. — Полюбуйтесь на нее в последний раз.

И щелкнула зажигалкой, поднося язычок пламени к расписке. Вадим дернулся, но лишь ударился головой об пол.

— Какой вы горячий! — рассмеялась она, опять присаживаясь подле него на корточки. — В следующий раз будете знать, кому деньги одалживать.

— Вы имеете в виду, одалживать только таким, на которых сосулька не может упасть?

— Раз вы еще способны шутить, значит, есть надежда, что вы не броситесь на меня, как только я вас развяжу.

— А чего вдруг я должен буду на вас броситься? — хмуро буркнул он.

— Со зла, конечно. Мужчины злятся гораздо охотнее, чем женщины.

Вадим вовсе так не считал, потому огрызнулся:

— Похоже, у вас большой опыт по части мужской психологии.

— Увы, не очень, иначе я знала бы и о расписке, и о той огромной для меня сумме денег, которая откуда-то появилась у моего мужа. Ныне покойного, — поправилась она. — Все никак не привыкну, что я вдова. Странно, раньше я представляла себе вдов непременно старыми женщинами во всем черном… Глупо, да? Но это все лирика. Я предлагаю вам прийти к консенсусу.

— Это еще что такое?

— Не притворяйтесь. Это — согласие по спорному вопросу.

— После того как вы сожгли расписку?

— А мы будем иметь ее в виду.

— Странная вы женщина. Зачем тогда было жечь?

— Постраннеешь тут, общаясь с… в общем, с такими мужчинами.