Это проклятое ремесло

— Это Сан Антонио.

Он зашептал:

— Путешественник отбыл, примите его как следует...

— О’кей!

У меня было желание рассказать ему про свои злоключения, но я передумал — не тот был момент, чтобы отвлекаться на всякие мелочи.

— Все подготовили?

— Не беспокойтесь!

— Тогда до встречи...

Сейчас мой шеф-оптимист балдеет в вертящемся кресле на третьем этаже полицейского управления. Да и отчего бы ему не наслаждаться жизнью?

— Будем надеяться, — буркнул я, бросая трубку.

Пора браться за дело. Для начала я проглотил большую чашку черного кофе с кучей рогаликов, потом залил это марочным «Бургундским». Подзарядившись, я бросился вперед.

Обе взятые мной напрокат тачки стояли рядышком на стоянке, где я их и оставил.

Сначала я перегнал «Порш» к понравившемуся мне перекрестку на полдороге в аэропорт. Я оставил «Порш» на улице, перпендикулярной маршруту Влефты, а сам трамваем вернулся в город и запрыгнул в «Мерседес». Дорога в аэропорт была изучена мной наизусть. В десять часов я уже томился в ожидании встречи. Посадку Нью-Йоркского рейса объявили на десять с копейками. Я успел промочить горло двойным коньяком в роскошном баре... Барменша была прекрасна, как... (хотел было сказать: как сердце. А вот вы, вы-то как считаете, красиво ли сердце? По-моему, сердце отвратительно. Это пример того, как развращает символика!)... Скажем, что она была хороша, как весенний букет, и хватит об этом! Я не мог не глядеть на нее, хотя с некоторых пор мой интерес к хорошо сложенные курочкам несколько подувял. Ее улыбка была смертельна для пуговиц на штанах, а груди напоминали, что Швейцария — страна молочников.

Я поинтересовался, что она делает вечером. Она ответила, что идет гулять со своим женихом. Его зовут Франк, он летчик. Надеюсь, он окажется на высоте!

Я предложил девчонке аперитив. Она выпила «Чинзано» и рассказала мне о своем парне. Если хотите знать, ее избранник — цвет общества. Первый везде... При этом очень любящий... Красавчик! Единственное, что омрачает их идиллию — он протестант, а она католичка! От этого религиозные разногласия. А что толку толочь воду в ступе, а? Бедняжка жаловалась, ведь она любит жениха, а не его религию.

Я посоветовал им стать магометанами. Почему нет? Она засмеялась, я тоже. Но смех мой был недолог, так как в зеркале бара среди государственных флагов всех стран, фигурирующих в «Ларуссе» под рубрикой «Штандарт», я вдруг увидел свое отражение.

У меня был вид эксгумированного трупа. Лицо походило на восковую маску. К счастью, тут объявили посадку долгожданного самолета. Я допил стакан и расплатился за нашу оргию.

— Поцелуйте за меня жениха, — бросил я малышке на прощание.

— Вы кого-нибудь встречаете? — спросила она.

Она лукаво подмигнула мне.

— Свою подружку?

— Нет, своего товарища по оружию. Мы когда-то воевали вместе и теперь, возможно, придется повторить... От старой привычки трудно отделаться, знаете ли!

С этими словами я покинул бар и отправился к площадке для встречающих. Серебристая точка блестела как осколок солнца. Она гудела и понемногу приобретала форму... Самолет, заходя на посадку, описывал в небе гармоничную траекторию... Затем он мягко приземлился и стал приближаться, распластавшись, как доисторическое животное. Винты вращались все медленней и, наконец, остановились.

Сказать вам, что я чувствовал себя прекрасно, было бы сильным преувеличением.

Когда ждешь кого-нибудь, чтобы свести с ним счеты, всегда бываешь не в своей тарелке.

Влефта не заставил себя долго ждать, он вторым сошел с трапа. Я узнал его без особого труда. Он был одет в толстое верблюжье пальто, держал в руках солидный кожаный портфель. Это был высокий и бледный молодой человек, он был без шляпы, его длинные космы спадали на шею.

Влефта быстрым шагом направился к таможенному посту. Тогда я заметил громадного амбала, вышедшего из стоявшей неподалеку машины ему навстречу. Амбал был смугл, цвета старой бронзы, лыс и одет весьма нескромно. Тигриный коготь, воткнутый в узел красного галстука, притягивал взгляд.

Пройдя через таможню, Влефта подошел к громадине. Обмен рукопожатиями. Албанец казался мрачным. Может быть, его мучили предчувствия? Его компаньон походил на пирожок, только что вынутый из фритюра... Он потел жиром изо всех пор.

Оба садятся в авто громилы. Я тотчас бросаюсь к своему «Мерседесу» и пускаюсь в путь, опережая их на несколько десятков метров. У них «Альфа-Ромео». С одной стороны, это меня тревожит, потому что «Альфа» очень скоростной драндулет, с другой стороны, это меня успокаивает, потому что у него очень тонкий кузов.

Они меня обгоняют. На мгновение я испугался, что они испортят мне всю обедню, но они продолжали по-стариковски спокойно катить со скоростью восемьдесят километров в час.

Немного выждав, я нажал на газ. Стрелка спидометра двинулась слева направо... Девяносто, сто, сто десять... Я был готов к обгону, а пассажиры «Альфа Ромео» ничего не подозревали. Неожиданно я устремился на таран, будто потерял управление. Хочу доложить вам, что такое производит неоднозначное впечатление. Надо быть япошкой, чтобы играть в человека-торпеду... Я наблюдал, как уменьшается расстояние между нами и приближается зад «Альфа-Ромео». Мой ангел-хранитель сказал мне: «Вцепись в баранку, Сан Антонио, и целься точнее...» Было бы неприятно разбить башку о стекло своей же машины.

Удар был меток! Я припечатал их с треском, который мог бы разбудить целую палату каталептиков. «Альфа», потеряв управление, вылетела с проезжей части и ударилась о стену справа. Мой «Мерседес» вынесло вперед, и он остановился поперек дороги.

Потливый громила и Влефта были оглушены. К нам сбегались люди. Я вытащил из внутреннего кармана свою хлопушку и приставил к Влефте. Он вытаращил на меня глаза. Я нажал на гашетку три раза, и его глаза погасли. Пирожок рядом с ним замер и стал бутылочно-зеленым. Я быстро подобрал с колен Влефты кожаный портфель. Почему я сделал это? Думаю, что не смогу объяснить вам точно. Наверное, чтобы оправдать свои действия в глазах организации Мохари. Они должны были поверить, что моей целью именно этот портфель.

Я был так проворен, что сбежавщиеся прохожие не заметили моего смертоносного жеста. И только когда я взял курс на вторую машину, они почувствовали что-то неладное. Я услышал крики:

— Держи его!

Я ринулся вперед... Бравый почтальон преградил мне дорогу. Я врезал ему по бороде и он слетел с катушек и осел на сумку с почтой.

У «Порша» движок заводится с пол-оборота. Впопыхах я никак не мог включить зажигание. Наконец, мотор заработал. Я с ходу врубил вторую скорость и что было силы нажал на газ. Резина завизжала. Машина рванулась вперед. Я гнал вовсю.

Мерзкая зеленая трусость скрутила мой кишечник. Итак, моя миссия выполнена, но теперь меня преследуют. Человек двадцать видели меня, и у них было достаточно времени чтобы запомнить номер машины.

Вскоре швейцарские полицейские, у которых не так уж много дел, бросятся вдогонку за вашим другом. Буду ехать, пока возможно...

Я обгонял машины одну за другой, пересек железнодорожный переезд и выехал на главную дорогу.

Какое-то мгновенье я был в нерешительности. Что делать — возвращаться в Берн или направиться во Францию?... Второе меня прельщало больше, как вы сами понимаете, но это было бы опрометчиво; если я пущусь по проселкам, то непременно натолкнусь на полицейский кордон. А это может плохо отразиться на моем здоровье. Фелиси долго выкармливала меня молочными смесями, и было бы глупо свести на нет все ее старания одним неверным решением.

Итак, я выбрал возвращение в Берн... Миновав рабочий квартал, я оказался в городе. Я заметил сломанные ворота, едва прикрывающие въезд в брошенные владения. Я открыл ворота, въехал и спрятал свою колымагу позади полуразвалившейся стены. Я снял шляпу и плащ, одел очки и взял портфель. Я поглядывал на развалины как ученый архитектор, прибывший для составления планов Версаля.