Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 23

Только через четыре часа поступили первые доклады с информацией об обстановке. Из расположенного в Гродно, северо-восточнее Белостока, штаба 3-й советской армии в штаб Западного особого военного округа полетело сообщение:

«Начиная с 4 часов утра немцами были совершены авианалеты силами от 3 до 5 самолетов. Атаки с воздуха совершались каждые 20–3 0минут. Бомбардировке подверглись объекты в Гродно, Кропоткине и в особенности штабы армий. В 7 часов 15 минут утра 16 самолетов противника совершили налет на Гродно, атаковав город с высоты в 1000 метров. Домброво и Новы Дрогун объяты пожарами. С 4 и до 7 часов утра всего совершено четыре авианалета на аэродром Новы Двор группами по 13–15 самолетов противника. Наши потери: 2 самолета сожжены, 6 выведено из строя. 2 человека личного состава ранены тяжело и 6 легко. В 6 часов утра бомбардировке и обстрелу с воздуха подвергся аэродром в Сокулке. Двое убитых и 8 человек раненых».

Тем временем взлетевшие в предрассветных сумерках с главного аэродрома в Сувалках пикирующие бомбардировщики Ю-87 и превращенные в истребители-бомбардировщики Me-109, не жалея сил, выполняли боевую задачу. Лейтенант Ганс Кноке вспоминает, что сигнал общей тревоги для всех авиаэскадр прозвучал в 4 часа утра. «Аэродром ожил, были задействованы все подразделения», — свидетельствует Кноке. Постепенно до всех стали доходить масштабы начавшейся операции. «Всю ночь, — рассказывает Кноке, — я слышал в отдалении гул танковых двигателей. Мы находились всего в нескольких километрах от границы». В течение часа авиаэскадра в полном составе поднялась в воздух. Четыре бомбардировщика эскадрильи Кноке, включая и его машину, были оснащены автоматическими бомбосбрасывателями. Позади остались многие часы тренировок. «И теперь под брюхом у моего дорогого «Эмиля» висели на подвеске мелкие осколочные бомбы, — вспоминает он. — И я с великим удовольствием обрушивал их на глупые головы «Иванов».

Одной из целей бомбардировок были штаб и командный пункт русских в лесах западнее Друскининкая. Их предстояло атаковать с высоты бреющего полета. Перед выходом на цель «мы заметили длиннющие колонны наших войск, тянувшиеся к востоку. Тут же почти крыло в крыло мы заметили летевшие в нашем направлении пикирующие бомбардировщики». Им предстояло нанести теперь основной удар.

Воздушные флоты Кессельринга[20] поднялись в воздух в полном составе и выстроились в боевые порядки с первыми лучами солнца. После того, как состоялись первые авианалеты небольших групп бомбардировщиков, им теперь предстояло нанести основной удар. Для этого командование люфтваффе выделило 637 бомбардировщиков и 231 истребитель. Их цели — 31 аэродром советских ВВС.

Самолет штурмана Арнольда Дёринга (53-я бомбардировочная эскадра люфтваффе) пересек границу в 4 часа 15 минут. Члены экипажа действовали в точном соответствии с полученными инструкциями.

«Я, как обычно, провел корректировку курса. Затем, выглянув в окошко, заметил, что землю окутал туман, но цели были все же различимы. Больше всего меня поражало бездействие средств ПВО противника».

Подразделение приступило к бомбометанию. Повсюду вдоль Восточного фронта от Нордкапа до Черного моря на границы СССР волнами накатывались самолеты четырех воздушных армий Кессельринга, чтобы обрушить на ничего не подозревавшего неприятеля сотни тонн бомб. Пикирующие бомбардировщики со страшным воем атаковали легко различимые цели, а средние бомбардировщики продолжали идти курсом на заранее намеченные объекты. Истребители-бомбардировщики обстреливали и бомбили советские аэродромы. «Мы просто глазам своим не верили, — говорил Ганс фон Хан, командир 1-й эскадрильи 3-й истребительной эскадры, действовавшей на участке южнее Львова. — Волна за волной проносились самолеты-разведчики, бомбардировщики и истребители — совсем как на авиационном параде».

Завершив бомбометание, Хе-111 Дёринга вновь набрал высоту. Штурман вспоминает:

«Клубы дыма, огонь, вздымающаяся вверх пыль. Наши бомбардировщики оставили без внимания подземные склады боеприпасов, располагавшиеся справа от полосы. Зато несколько машин прошли над взлетной полосой и, сбросив бомбы, вывели ее из строя. Мы заметили две огромных воронки. Ни одной вражеской машине больше не подняться в воздух!»

Вскоре над аэродромом появилась еще одна группа самолетов. Дёринг, обернувшись, когда машины набирали высоту, заметил: «Примерно полтора десятка истребителей, стоявших у взлетной полосы, были объяты пламенем. Пылали и казармы личного состава». Выполнив первое боевое задание, Хе-111 направлялись назад, на базу. «Вылет был настолько успешным, что даже отпала необходимость в повторной запланированной атаке этого аэродрома».

Но и эти, казалось, легкие победы первых часов войны не обошлись без потерь. Зигфрид Лауэрвассер, оператор военной кинохроники, снимал возвращавшиеся на свой аэродром в Польше бомбардировщики. «Вот так все и начиналось», — комментировал он отрывки из документального фильма, снятого для телевидения уже после войны. Тут же стало ясно, что не все возвратились с задания. Это оказалось «большой неожиданностью, — продолжает Лауэрвассер, — когда нам сообщили, что, мол, такая-то машина не вернулась. Мы продолжали ждать». Но экипаж так и не появился. «Это стало для нас потрясением. Как же так? Как так могло получиться? Мы же знали их, дружили, это были наши товарищи все эти долгие месяцы».

Самый мощный в короткой истории авиации первый удар дал, таким образом, толчок к дальнейшему развитию событий.





Лейтенант Генрих Хаапе, военврач 3-го батальона 18-го пехотного полка, стоял вместе с командиром батальона майором Нойхофом и адъютантом командира батальона Хиллемансом на вершине пригорка на юго-восточном участке границы в Восточной Пруссии. Офицеры всматривались во тьму, тщетно пытаясь разглядеть раскинувшуюся вдали литовскую равнину. До времени «Ч» оставалось еще 5 минут.

«Я бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Было ровно 3 часа. Я сознавал, что, может быть, в эту минуту миллионы немецких солдат тоже смотрят на стрелки. Все часы в вермахте в эту ночь были сверены».

Хаапе даже вспотел от охватившего его волнения. В последние минуты казалось, что «невозможно выдержать это страшное напряжение последних судьбоносных минут».

Он пишет:

«Кто-то закуривает. Тут же раздается отрывистая команда, и красный огонек затоптан. Все молчат, изредка доносится топот копыт и едва слышное храпение — лошади тоже неспокойны. Тут в восточной части неба над горизонтом появляется едва различимая светлая полоска. Наступает рассвет. Сереет. Боже, ну, неужели эти секунды никогда не кончатся! Я снова смотрю на часы. Еще две минуты».

Самая короткая ночь в году заканчивалась. И хотя вокруг еще царила ночная тьма, небо заметно посветлело, стало голубоватым.

Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные минуты. «Мой командир был в два раза старше меня, — рассказывает он, — и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта».

«Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», — не скрывал он пессимизма. К 23 часам 21 июня нам доложили, что время «Ч» остается неизменным, таким образом, операция начнется в 3 часа 15 минут. «Менде, — обратился он ко мне, — запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии. Finis Germania!

Но Менде не тронули пророческие откровения командира. Он объяснял свое состояние безудержным оптимизмом, столь характерным для молодых солдат и офицеров, и уверенностью, что война, по сути, завершена, и завершена победоносно для Германии. «Так что мы не очень-то прислушивались к ворчанью этих стариканов, каковым считали и нашего командира».

Масштабность предстоящей кампании, ее широчайший фронт определили и разное время «Ч» на разных участках. На участке группы армий «Север» рассвет наступал в 3 часа 5 минут. На участке группы армий «Центр» — в 3 часа 15 минут, а на участке группы армий «Юг» — в 3 часа 25 минут. И глаза всех солдат вдоль гигантской линии фронта напряженно следили за бегом минутных стрелок на часах. Последние, решающие мгновения навеки запечатлелись в памяти тех, кому суждено было погибнуть или остаться искалеченным в грядущей мясорубке.

20

Так у автора. — Прим. ред.