Башни земли Ад

Он пришпорил коня, выезжая на пирс, возле которого ровным строем стояли корабли ромейского флота. Наварх, командующий морскими силами некогда великой державы, склонился перед Тамерланом, демонстрируя покорность его воле.

— Готовы ли корабли выйти в море?

— Да, о Великий амир.

— Завтра на борт взойдут леванты.[12] Вы отправитесь к Смирне.

— Но, повелитель, если мне будет позволено сказать, это невозможно. С Эгейского моря движется шторм. Очень сильный шторм. Буря может продолжаться и неделю. Корабли, а тем более корабли, полные войск, пойдут на дно. Даже если каким-то чудом эскадре удастся выйти в Эгейское море и не разбиться о скалы в Дарданеллах, там их ждет верная гибель. В Эгейском море нет места, где бы по левому или по правому борту с кормы или с носа не был виден какой-либо берег. И корабли, и люди погибнут.

— Мне рассказывали о Смирне. Покуда не будет пресечена морская дорога из Венеции туда, взять крепость невозможно. Поэтому флот должен стоять у стен этой твердыни как можно скорее. Сухопутные войска уже двинулись в путь.

— Но есть силы, которые превыше человеческих. Никто не волен изменить путь урагана. Можно лишь полагаться на милость божью и ждать…

Лицо Тамерлана помрачнело, будто наварх, походя, хлестнул его по щеке.

— Один Аллах велик, — сверкая глазами, процедил он. — И он дал мне силу повелевать. Всякий, кто противится мне, — изменник, и обречен на смерть. Завтра утром леванты будут выстроены на палубах кораблей. К полудню я и мой верный друг и собрат Мануил будем принимать парад флота на императорской каракке. А потом мы пойдем к Смирне.

— Но, друг мой, — с тревогой начал Мануил, — как же ураган?

— Урагана не будет, — сквозь зубы процедил Тамерлан и, развернувшись к свите, задал вопрос: — Кто из вас, верные мои, желает, подобно мне, отправиться к Смирне по волнам?

Привыкшие к степям лихие наездники замялись, опасаясь менять верного коня на своенравные волны.

— Я почту за честь, — негромко, но четко произнес Хасан Галаади.

Море лениво плескалось у пирса. Ветер с явной неохотой переползал с реи на рею, надувая паруса галеасов ровно настолько, чтобы корабли без труда могли совершать маневры. На легкой зыби Мраморного моря скользили быстроходные многовесельные галеры, огненосные дромоны, грозные каракки с боевыми площадками на баке и юте, полными султанских левантов.

Вокруг строя эскадры вились легкие османские самбуки, прикрывавшие тяжелые корабли от внезапных атак брандеров.

Наварх императорского флота смотрел на Тамерлана. В его взгляде сквозь почтение проступал неподдельный ужас. Вскоре после полуночи ему сообщили, что буря, уже ворвавшаяся в Дарданеллы, вдруг ослабла, точно выдохлась. А к утру от нее не осталось и воспоминания. Яркое весеннее солнце, легкий ветерок — живи и радуйся. Так бы наварх, вероятно, и поступил, но весь его тридцатилетний опыт плавания в этих водах гласил, что такого быть не может.

Между тем Железный Хромец стоял на капитанском мостике рядом с императором, удивленным, кажется, не меньше наварха, и невозмутимо созерцал мерное движение волн. В отличие от большинства соратников и советников, с явным опасением разглядывающих корабли, он улыбался, неспешно переговариваясь то с василевсом, то со стоявшим за его спиной Хасаном Галаади.

— Великий Чингисхан, мир праху его, до самых последних дней своей жизни мечтал дойти до Последнего моря. Ему не удалось, хотя нет и не было человека более могущественного, чем мой великий предок. Но если бы я желал лишь завершить дерзновенный замысел Чингисхана, я бы легко сделал это. Для таких кораблей нет последнего моря.

Тамерлан положил руку на эфес персидской сабли. Индийский жемчуг и афганский лазурит, казалось, вспыхнули и заиграли внутренним огнем от прикосновения хозяина.

— На берегу гонец. — Наварх указал жезлом на всадника, мчащегося у самого обреза воды вслед кораблям эскадры, величественно покидающей бухту Золотого Рога.

— Да, я вижу, — хмурясь, ответил Тамерлан. — Что-то подсказывает мне, что он привез недобрые вести.

— Почему ты так решил, брат мой, Великий амир? — поинтересовался император.

— А вот спроси у него. — Железный Хромец кивнул в сторону Хасана. — Он все знает.

Мануил обратил к дервишу вопросительный взгляд.

— Если бы весть, которую везет гонец, была доброй, радость бы переполняла и его самого. Он бы сорвал кушак или тюрбан и размахивал им, ибо так лучше видно. Всадник же машет руками. Он выполняет свой долг, но не рад этому и не жаждет быть замеченным.

— И верно, — улыбнулся Мануил. — Теперь это и вправду кажется очевидным.

— Я же говорил. Этот умник проникает в суть вещей так же легко, как всякий иной, глядя в кувшин, говорит, полон он или пуст.

— Все ведомо лишь Аллаху, — Хасан воздел руки к небесам, — милостивому, милосердному.

Между тем шлюпка, отправленная за носителем недоброй вести, причалила к берегу. Еще немного, и он, поднявшись на палубу, увидел спускающегося к нему Тамерлана и рухнул на колени, точно более не в силах стоять на ногах:

— Не вели казнить, о Повелитель Счастливых Созвездий, опора и надежда всех правоверных, блистающий меч веры, оплот…

— Хватит, — резко прервал его Тимур. — Что привез ты?

— Дурные новости, мой повелитель.

— Говори же. Так и быть, я не стану казнить тебя.

— Милость твоя безгранична, о гроза всех гяуров! — Гонец поднял голову, обнадеженный словами Тамерлана. — Тохтамыш, сын шакала и выродок кобры, Тохтамыш, самим шайтаном поставленный склонять голову пред сапогом нечестивца, собрав несметное войско, выступил на Итиль.[13] С ним князья руссов. Как говорят, Тохтамыш обещал им, что если вернет себе трон Золотой Орды, на веки вечные передаст все права на земли руссов великому князю Витовту.

— Не тот ли это Витовт, — мрачнея на глазах, заговорил Тамерлан, — которого Удэгей, племянник мой, разбил на Ворскле и заставил бегством спасать жизнь свою?

— Тот самый, о владыка правоверных.

— Вот видишь, мой брат василевс, излишнее милосердие пагубно для слабых умов и неокрепших душ. Когда-то хан Тохтамыш прибежал ко мне, как избитый щенок, спасаясь от родичей своих, лишивших его и отчего дома, и воды, и табунов — всего, чем он владел. Я принял его как сына, держал возле сердца. Я дал ему в управление города и земли, научил воевать. Я выковал клинок из сгибаемой ветром тростинки. Какой же благодарностью ответил мне этот хан? Этот негодный потомок великого Чингиза? Он напал на меня, точно я когда-либо был врагом его. Я преподал ему урок и хотел верить, что Тохтамыш уразумеет его и придет, склонив голову и раздирая ногтями грудь. Но нет, он предпочел вылизывать блюда и глодать кости за никчемным князем гяуров. А теперь вот снова поднял оружие на меня, своего благодетеля!

Железный старец сжал кулаки, и где-то вдали, точно заплутавшее подразделение разбитой армии, в небе показалась черная грозовая туча. За горизонтом блеснули зарницы молний.

— Удэгею следовало бы изловить змееныша после сечи на Ворскле и задавить его.

Тамерлан бросил яростный взгляд на стоявшего рядом императора:

— Знаешь, брат мой василевс, как у нас поступают с изменником? Мы кладем его на живот, садимся сверху, обхватываем рукой за шею и тянем голову назад, пока не сломается хребет.

Мануил нервно сглотнул. Не то чтобы ему никогда не приходилось видеть казни, но никогда прежде он не слышал, чтобы об умерщвлении ближнего рассказывали с таким радостным воодушевлением.

— Так умрет и сам Тохтамыш, и все, кто пошел за ним, — с мрачным упоением продолжал Тамерлан. — А потом мы отрубим головы, и я велю сложить из них минарет. — Он воздел к небесам пальцы, унизанные перстнями, и Мануилу показалось, что в одном из них — массивном золотом кольце с рубином, сполохом отразилась приближающаяся молния. Раскат грома вторил словам завоевателя.

12

Левант — морской пехотинец Османской империи.

13

Итиль — название р. Волга.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.