Лев правосудия

— Догадываюсь. Он не русский, а белорус. Появление этого человека всегда означает плохие новости для окружающих, и для него самого в том числе. — Брат Джанни дотронулся до горла, словно что-то вспомнив.

— Как его зовут?

— Зачем строить догадки? Возможно, это был не тот мужчина, о котором я говорю. Надеюсь, что это был не он.

Снизу из монастыря послышался звон колоколов. Брат Джанни вздрогнул.

— Уже поздно! Мне нужно быть в церкви. Если заметят, что я отсутствую, я должен буду объяснять… Опять.

Он бросил меня на том месте, где мы остановились, и бегом пустился вниз по тропинке, даже задрал свою белую рясу, чтобы было удобнее пробираться по камням и скакать через лужи. Пару раз мелькнули его серые спортивные штаны под полами облачения, и он исчез за кустами на повороте.

Я тоже повернула назад. Несмотря на все тревоги, звон колоколов навевал покой. Вот уже несколько столетий этот звук неизменно раздается в долине. Люди рождались и умирали, и это будет продолжаться и впредь. Кто-то сейчас тосковал по босому мужчине; возможно, извещение о его смерти уже получено и в шестичасовой мессе зажгли свечу в его память.

Услышав рядом с тропинкой какое-то недовольное бурчание, я очнулась от своих мыслей. Брат Джанни, пробегая мимо, разбудил индюка, который сейчас изливал на меня свою досаду. Хорошо, что он был за оградой.

Издали я видела, как брат Джанни вбегает во двор монастыря. В последний момент он приостановился, едва не врезавшись в вереницу монахов, направляющихся к церкви. Я пошла вниз, дверь церкви на мгновение скрылась за деревом. Во всяком случае, брат Джанни успел на вечернюю службу. Звон колоколов смолк, сменившись песнопением. Оно доносилось сквозь каменную стену, но было удивительно хорошо слышно. Правда, латинские слова я не могла различить. Может, в монастырь Сан-Антимо отбирали монахов на основании их певческих способностей?

Когда я снова очутилась на церковном дворе, вечерня шла уже полным ходом. На парковке, кроме моего «пунто» и потрепанного серого фургона, больше автомобилей не было, территория монастыря считалась закрытой для посетителей. Я тем не менее осталась дожидаться брата Джанни, хотя не знала, сколько продлится служба. В Академии частной охраны в Куинсе мы посещали богослужения различных религиозных общин, которые, являясь массовыми мероприятиями, могли подвергнуться нападению. Мне вспомнилось, как преподаватель академии Майк Вирту безнадежно покачал головой, не обнаружив запасного выхода в бруклинской ортодоксальной синагоге. Майк хотел заставить своих учеников осознать, что опасность поджидает со всех сторон, что не существует настолько святых или безобидных мест, где не могли бы напасть. Одним из наших практических заданий была разработка плана по обеспечению безопасности ближайшего детского дома, и нам пришлось действовать в реальной ситуации, когда на него напал какой-то религиозный фанатик, считавший ВИЧ-инфицированных сирот посланцами дьявола. Служащие позвонили в Академию частной охраны раньше, чем в полицию, одного из наших студентов, калифорнийца Руди, полиция ранила в руку. Фанатик получил пулю прямо между глаз из другого полицейского оружия. Еще вспомнилась маленькая чернокожая девочка, которую я старалась успокоить, когда все закончилось. Она плакала, на меня попали ее слюнки, и я думала, передается ли СПИД через слюну. От этого воспоминания мне до сих пор было стыдно. Потом я дважды проходила тест на СПИД, оба раза результат был отрицательным. Однако Майк Вирту был прав: безопасных мест не существует.

Итак, я не знала, как долго продлится молебен, но осталась ждать брата Джанни. Посторонние не допускались к церковным церемониям, они были предназначены только для братии. Что случилось бы, если бы я все же вошла в церковь? Мое присутствие осквернило бы ее? А может, дверь запирали для надежности.

Я расположилась на газоне возле покрытого брусчаткой церковного двора как могла удобнее. Пение монахов послышалось снова. Когда я закрыла глаза, мне пришло на ум, что звуковой фон мог принадлежать какому угодно времени: церковное песнопение, писк ласточек, шелест ветра в траве. Но затем сверху из деревни раздался звук заводящегося мотоцикла, который на мгновение заглушил пение. Я лежала прямо на траве; она уже выросла до такой степени, что прекрасно смягчала жесткость земли. Предыдущей ночью я спала урывками, поэтому сейчас пребывала на грани сна и бодрствования. В мыслях попеременно всплывали то лицо Давида, то голые ноги убитого мужчины. Я едва не заснула и очнулась, когда церковные колокола снова начали звонить. Открыв глаза, я увидела, как мимо белым пятном проплывает толпа монахов, выходящих из церкви. Я вскочила, поясницу прорезала боль: не следовало лежать на холодной весенней земле.

Либо брат Джанни не заметил меня, либо у монахов было правило не разговаривать сразу после вечерней службы. Однако я успела подбежать к нему до того, как он ступил в ворота монастыря, и уцепилась за краешек его рясы. Остальные монахи пытались не показать своего любопытства, но это им не удалось.

— Брат Джанни, мы не закончили разговор!

Джанни обернулся, в его глазах явственно промелькнул гнев.

— Сестра Хилья, он закончен. Я сказал, что хотел сказать. Тебе нечего больше здесь делать. Возвращайся в Финляндию, это самое лучшее. Давид хотел бы этого.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, что он желал тебе самого лучшего. — Выражение его глаз смягчилось, и брат Джанни поднял руку для благословения. — Ступай с миром, Хилья. Возвращайся на родину. Сейчас для тебя это лучшее место. Поверь мне.

Он размашисто осенил меня крестным знамением и скрылся за стеной, отделяющей обитателей монастыря от суетных мирян. Конечно, метровая ограда не удержала бы меня, но эта каменная стена была намного выше и неприступнее.

Направляясь к парковке мимо церкви, я заметила, что дверь в ней осталась открытой, и вошла. Сейчас внутри было совершенно тихо, мои шаги раздавались, будто гром. Я взяла с подставки свечу и зажгла. Отыскала в кармане мелочь и склонилась к свече. «Чтобы Давид был жив и здоров», — пробормотала я, устанавливая ее на подставку перед иконой. Кому была адресована моя просьба? Возможно, тому Богу, в которого верил Давид. Потом я пошла искать упомянутую братом Джанни фреску: она обнаружилась на колонне в церковном зале. У Даниила был величественный нос, лев выглядел не слишком устрашающим. Лев правосудия…[9] Отчего это вдруг пришло мне в голову? И сразу вспомнила: так когда-то называл себя мой знакомый полицейский из Финляндии, Теппо Лайтио.

Кто-то потерся о мои колени, и я вздрогнула. Наверное, это была самая крупная кошка, которую я когда-либо видела, серая с полосками, с большими лапами и очень пушистая. Она точно весила не меньше десяти килограммов. Возможно, ее предками были итальянские лесные коты. Я попыталась взять кошку на руки, но она убежала вглубь церкви. Вдруг что-то заслонило полоску света, проникающего через приоткрытую дверь. Оглянувшись, я увидела стоящего в проходе того неприветливого монаха. Он начал что-то тихо и быстро говорить мне, голос его походил на шипение кошки. Слов я не поняла, но смысл был абсолютно ясен: мне предлагалось как можно скорее исчезнуть из церкви, иначе… У нас в Восточной Финляндии принято пугать тем, что Господь швырнет горячий камень на голову. Я бы не удивилась, если бы монах сейчас говорил мне примерно то же, и посчитала за лучшее послушаться. Время парковки «пунто» истекло, но, по-видимому, благодатная атмосфера монастыря сохранила меня от штрафа.

Я направилась в сторону Монтальчино и, не доезжая до деревни, увидела указатель на Валь д’Орчу, где путникам обещали «Bed and Breakfast». Там нашлась свободная комната. Постояльцам предлагался ужин; я заказала пиццу «Маргарита» и полулитровый графин «Брунелло». Затем проверила рейсы из Флоренции в Хельсинки. Мне повезло: на рейс с пересадкой в Вене еще были места. Это означало, что придется встать пораньше, но чем скорее я улечу из Италии, тем лучше. Здесь мне больше незачем оставаться.

9

Львом правосудия в стихотворении Э. Лейно «Хельсинки в тумане» назван российский император Александр II, памятник которому находится в Хельсинки на Сенатской площади. Вокруг постамента располагаются четыре аллегорические скульптурные группы, изображающие Мир, Труд, Закон и Просвещение. Интересно, что олицетворением Закона являются богиня правосудия, держащая меч и щит, и ее лев. Позднее в этой скульптуре стали видеть Деву Финляндию и «финского льва» (национальные символы Финляндии). (Прим. ред.)