Улица Светлячков

Оставив велосипеды у обочины дороги, девочки кое-как спустились к реке. В лунном свете все вокруг выглядело красивым и таинственным — серебристые волны, неровная линия прибрежных скал.

Талли присела под поросшим мхом деревом на густую траву, ровную, точно зеленый ковер. Кейт осторожно опустилась рядом, так близко, что их колени почти что соприкасались. Они вместе смотрели на усыпанное звездами небо, слушали тихую песню реки, похожую на лепет маленького ребенка. В этот момент, когда кругом было так тихо и спокойно, казалось, что речной ветерок, прошелестев, унесся прочь, оставив их абсолютно одних в этом таинственном месте, которое еще недавно было всего лишь еще одним поворотом протекающей здесь речки, разливавшейся каждую осень.

— Интересно, кто придумал название нашей улицы? — задумчиво произнесла Талли. — Что-то не видно на ней никаких светлячков.

Кейт только пожала в ответ плечами.

— За старым мостом начинается Миссури-стрит. Может быть, кто-то из первооткрывателей этих земель скучал по дому? Или заблудился?

— А может, все дело в волшебстве. Наша улица вполне может оказаться волшебной. — Талли повернулась к Кейт. — А это означает, что мы были предназначены друг другу в подруги самой судьбой.

Кейт невольно поежилась, настолько впечатлили ее так значительно произнесенные слова Талли.

— Прежде чем ты поселилась здесь, я думала, что это просто улица, ведущая в никуда, — сказала она.

— А теперь это наша улица.

— А когда мы станем старше, она может увести нас в самые разные места.

— Какие — не имеет значения, — сказала Талли.

Кейт расслышала в словах подруги странную горечь и грусть, причина которой была ей непонятна. Она отвела глаза. Талли подняла голову, она смотрела на небо.

— Ты думаешь о своей маме? — спросила Кейт.

— Я стараюсь о ней не думать.

Последовала долгая пауза. Талли достала из кармана сигареты и закурила.

Кейт неодобрительно покосилась на подругу.

— Хочешь затянуться?

Кейт знала, что выбора у нее нет.

— Да, конечно.

— Если бы моя мать была нормальной, то есть не болела, я рассказала бы ей о том, что произошло со мной на вечеринке.

Кейт сделала маленькую затяжку, закашлялась и спросила:

— Ты часто думаешь об этом?

Талли прислонилась спиной к дереву и достала еще одну сигарету. После долгой паузы она ответила на вопрос Кейт:

— Я вижу это в ночных кошмарах.

Кейт не знала, что на это сказать.

— А как насчет твоего папы? — вдруг спросила она. — С ним ты можешь поговорить?

Талли не смотрела на подругу.

— Думаю, она даже не знает, кто мой папа. — Голос Талли вдруг предательски задрожал. — Или он узнал обо мне и сделал ноги.

— Как это жестоко!

— А жизнь вообще жестока, ты разве не знаешь? Кроме того, они мне не нужны. У меня есть ты, Кейти. И ты помогла мне в тот вечер все это пережить.

Кейт улыбнулась. Дым заполнил пространство между ними. От него щипало глаза, но ей было все равно. Главное, что она сидит здесь сейчас со своей лучшей подругой.

— Что ж, именно для этого и существуют друзья.

На следующий день Талли как раз дочитывала последнюю главу «Чужих», когда услышала вопль матери, кричащей через весь дом:

— Талли! Да открой же ты эту чертову дверь!

Девочка захлопнула книгу и поспешила в гостиную, где сидела, развалившись на диване, ее мать с кальяном для марихуаны и смотрела телевизор.

— Но ты ведь сидишь прямо у двери, — упрекнула ее Талли.

— И что с того? — пожала плечами Облачко.

— Спрячь хотя бы кальян.

Тяжело вздохнув, Облачко перегнулась через подлокотник и поставила кальян под прикроватный столик. Только слепой не заметил бы его там, но для Облачка и это было слишком большим усилием.

Талли откинула волосы со лба и открыла дверь.

За дверью стояла невысокая женщина с темными волосами и жаровней, прикрытой сверху фольгой. Ее веки были чуть подкрашены тенями под цвет карих глаз, а румяна были нанесены явно второпях, отчего создавалось впечатление, что острые скулы особенно резко выступают на ее лице.

— Ты, должно быть, Талли. — Голос женщины оказался тоньше, чем можно было ожидать. Это был голос девочки, полный энтузиазма и вполне соответствовавший искоркам, мерцавшим в ее глазах. — Я — мама Кейт. Прости, что пришла без звонка, но у вас занята линия.

Талли увидела, что телефон лежит на диване рядом с матерью, и трубка с него снята.

— Я принесла вам с мамой на ужин жаркое. Думаю, твоей маме сейчас не до готовки. У моей сестры два года назад обнаружили рак, так что я знаю, что это такое. — Миссис Муларки, улыбаясь, стояла в дверях. После нескольких секунд молчания улыбка ее погасла, и мама Кейт спросила: — Так мне можно зайти?

Все похолодело у Талли внутри. «Это будет ужасно», — пронеслось в ее голове.

— Я… да, конечно.

— Спасибо, — обойдя застывшую в дверях Талли, миссис Муларки решительно направилась внутрь.

Облачко лежала, распростершись на диване, а на животе у нее красовалась стопка марихуаны. Едва улыбнувшись, она попыталась сесть, но у нее ничего не получилось. Огорченная неудачей, Дороти сначала яростно выругалась, а потом рассмеялась. Дом буквально пропах марихуаной насквозь.

Миссис Муларки резко остановилась. На лице ее застыло обескураженное выражение.

— Я — Марджи, ваша соседка, — сказала она.

— А я — Облачко, — сказала мама Талли, снова пытаясь принять сидячее положение. — Приятно познакомиться.

— Мне тоже.

Несколько мучительных секунд женщины смотрели друг на друга. У Талли не было никаких сомнений: зоркие глаза миссис Муларки отлично видели все — кальян под прикроватным столиком, плетеную сумку с марихуаной на полу, перевернутый пустой стакан, коробки из-под пиццы на столе.

— А еще я хотела сказать вам, — заговорила Марджи, — что я почти все время дома и могла бы возить вас к врачам или по делам. Я знаю, как чувствуют себя люди, проходящие химиотерапию.

Облачко озадаченно нахмурилась:

— А кому здесь нужна химиотерапия? У кого-то рак?

Миссис Муларки, резко обернувшись, взглянула на Талли, которой хотелось в этот момент сжаться в комок и сделаться невидимой или провалиться сквозь землю.

— Талли, покажи нашей замечательной соседке с угощением, где в нашем доме кухня.

Талли припустила в кухню почти бегом. Этот розовый ад, где кругом валялись упаковки от фастфуда, в раковине громоздилась грязная посуда и на всех поверхностях красовались переполненные пепельницы, был яркой демонстрацией ее жалкой жизни, которую Талли меньше всего хотелось показывать маме своей лучшей подруги.

Миссис Муларки прошла мимо нее, наклонилась над плитой, затем поставила на рабочую поверхность жаровню, затем движением бедра захлопнула дверь кухни и, обернувшись, посмотрела на Талли.

— Моя Кейти — хорошая девочка, — сказала она после паузы.

«Начинается», — с тоской подумала Талли.

— Да, мэм.

— И она молится, чтобы твоя мама излечилась от рака. И даже соорудила в своей комнате небольшой алтарь.

Талли смотрела в пол. Ей было так стыдно, что она была не в состоянии ответить. Как она объяснит, почему солгала? Ни одно оправдание не будет достаточно убедительным для миссис Муларки, которая любит своих детей. На Талли вдруг обрушилась жгучая ревность. Может быть, если бы у нее была мама, которая ее любит, ей не было бы так легко и так необходимо врать. А теперь она потеряла самое дорогое, что есть в ее жизни, — Кейти.

— Ты считаешь, что врать своим друзьям хорошо?

— Нет, мэм.

Талли так упорно смотрела в пол, что даже вздрогнула, почувствовав на подбородке пальцы Марджи, которая чуть приподняла ее голову.

— Ты будешь хорошей подругой для Кейти или такой, которая доведет ее до беды?

— Я никогда не причиню Кейти боль.

Талли хотелось сказать больше, куда больше. Может быть, даже опуститься на колени и пообещать быть хорошей девочкой, но слезы были слишком близко к глазам, и она не решалась даже пошевелиться. Талли смотрела в темные глаза миссис Муларки и видела в них то, чего никак не ожидала увидеть: понимание.