У Финского залива

9-ый сонет Огню

Не так уже мечты тобой пылают, Огонь, как прежде. Но еще внутри Иные мысли трепетно блистают; Намеки новой чувствую зари. И в памяти моей не потухают Былого искры. Факел тайн, гори! Надежды радуги, светясь, играют, Венчают звезды, смутных бездн цари. Весь полон я неугасимой веры — Она живит, спасает, ввысь влечет. Что время ей? Что ей мирские меры, Гнетущая предельность и расчет? Сильней ее любви великой пламя, — Священное Всесвязанности знамя. 1942

Сафические строфы («Зелены еще у сирени листья…»)

Зелены еще у сирени листья. Все желтей кругом, все желтей шиповник. Серый полог туч удручает. Ветер Клонит деревья. Моросит подчас. Иногда бичами Хлещет крепкий дождь. Много луж повсюду. Уж мороз не раз покрывал их коркой. Снег уже падал. Старых вётел ряд у воды озерной Все еще стоит в золотой одёже, И не все, не все оголились окрест В роще березы. Неприветлив день, этот день осенний, Тусклотой своей он тоску наводит. Если хворь к тому ж человека мучит, На сердце хуже. Кто здоров теперь в пору злых побоищ, В пору скорби, нужд, голодухи, гнева, Разрушений… Страх за себя, за ближних Все испытали. Вот и дождь опять, и еще мрачнее На душе моей. Мгла над хмурым лесом, Над речушкой той, над озерной зыбью Снова кочует. 1942. Klaukkala

Октавы («Мечту русалки севера влекут…»)

Мечту русалки севера влекут. В иглистой дебри много обаяний. В ней глухари пугливые живут, Олень и лось — приверженцы скитаний. Мелькают зайцы, белки там и тут. В ней целый мир таинственных сказаний. Мне близок торф морошковых болот И самый воздух северных широт. Мне ночи мая четкие сродни, Сильна их власть над мыслями моими, Зорь колдовских пылающих огни, Пир дум и грез, я очарован ими. Не гаснут в глубинах моих они Оттенками багряно-золотыми, Заката величавых алтарей Блистают храмины мечты моей. Мне север люб. Мила его природа, Но чужды часто души северян. Сребристая пленяет непогода, Когда скитальцем-ветром обуян, Лес сетует в ночи холодной года, Когда рой призраков кружится, пьян, В какой-то шалой, неуемной пляске, Люблю я вьюги, заговоры, маски. Мне полные причуд близки черты Сияний северных седых и красных, И торжество полночной Красоты. Багрец их мантий, дрожь полос неясных По склонам синей неба высоты, Венцы и занавесы самовластных И чудных сполохов мой взор порой Чаруют осенью или зимой. 1942. Klaukkala

«Ты, оса, меня не жаль!..»

Ты, оса, меня не жаль! Жизнью я и так ужален, Слишком многого мне жаль. Слишком много знал я горя, Болей, недугов, цепей, С обмирщенным веком споря В глубинах души моей. Правда, небо мне отрадно И мечты оно живит. Но какой-то бес злорадно Родники мои мутит. Родился я в век тревожный Мятежей и перемен, В век тревожный, да, безбожный, Чья печать — и смерть и тлен, В пору чванства и мещанства, В пору мнимой простоты, В век жестокого тиранства И распятой Красоты. Но вечны просторы духа, Всесознанья моего Не коснется ни разруха, Ни неправды торжество. [1943]

Алкеевы строфы

Вчера шел снег вновь, мокрый да мелкий дождь, И моросило. Сырость кругом была. В лесу стояла мгла тумана. Солнце лишь редко пятном блистало. Сегодня снова вешнего неба синь Даждьбог венчает; дивны лучи его, Искрящие снегов покровы, Север голубящие суровый. Сварожич мощный, щит и оплот славян, Рассей мрак финский, дай нам тепла опять Над всей округой властвуй, Светлый, Славою нас осени победной. 1943

«Везде на мути водороины…»

Везде на мути водороины, Ухабы, колдобины, дыры. Лед ломкий и грязный, а сбоку В канавах струится вода. Друг друга текучие струи, Морщиняся, пересекают. На клейких полях много лужиц. Бегут, пузырясь, ручеечки; Под снегом рокочут и ропщут Иные, невидимы. Росхмель Весеннюю чувствую. Зябну. От влажного холода поднял Я свой воротник меховой. Успехам весны несказанно Я рад. И любуюсь лазурью Меж тучами, ветром гонимыми. Все было бы чудно, взаправду, Каб не было лютых побоищ, Каб мир мог опять воцариться На Божьей земле благодатной. Но слишком далеко зашли В своей во вражде во взаимной Народы; приходится биться Теперь до конца. Может долго Тянуться борьба, будет злая. 1943